Неточные совпадения
Две
недели тому назад было получено кающееся
письмо Степана Аркадьича к Долли.
— Я предполагал и рассчитывал, — замямлил он, — что
письмо, пущенное уже с лишком десять дней, даже чуть ли не две
недели…
Обломов другую
неделю не отвечает ему, между тем даже и Ольга спрашивает, был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал
письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»
— Да; но мне не хотелось заговаривать с теткой до нынешней
недели, до получения
письма. Я знаю, она не о любви моей спросит, а об имении, войдет в подробности, а этого ничего я не могу объяснить, пока не получу ответа от поверенного.
— Напишите вексель — вот бумага. Затем пойдете и достанете денег, а я буду ждать, но
неделю — не больше. Деньги принесете — отдам вексель и тогда и
письмо отдам.
Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки с
письмами — одним словом, все глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по целым
неделям.
Посланная рукопись прибыла ко мне обратно через две
недели и при довольно длинном
письме.
О вероятном прибытии дочери мой князь еще не знал ничего и предполагал ее возвращение из Москвы разве через
неделю. Я же узнал накануне совершенно случайно: проговорилась при мне моей матери Татьяна Павловна, получившая от генеральши
письмо. Они хоть и шептались и говорили отдаленными выражениями, но я догадался. Разумеется, не подслушивал: просто не мог не слушать, когда увидел, что вдруг, при известии о приезде этой женщины, так взволновалась мать. Версилова дома не было.
Татьяна Павловна, помните ли, как
недели две спустя после моего водворения Тушар написал к вам
письмо, — нет?
Он
неделю тому назад написал ей решительное
письмо, в котором признавал себя виновным, готовым на всякого рода искупление своей вины, но считал всё-таки, для ее же блага, их отношения навсегда поконченными.
Но этого еще мало: в
письме этом, писанном с дороги, из Екатеринбурга, Вася уведомлял свою мать, что едет сам в Россию, возвращается с одним чиновником и что
недели чрез три по получении
письма сего «он надеется обнять свою мать».
Катерина же Ивановна подчинялась лишь своей благодетельнице, генеральше, оставшейся за болезнию в Москве и к которой она обязана была посылать по два
письма с подробными известиями о себе каждую
неделю.
Через
неделю Катерина Васильевна получила от него страстное и чрезвычайно смиренное
письмо, в том смысле, что он никогда не надеялся ее взаимности, что для его счастия было довольно только видеть ее иногда, даже и не говорить с нею, только видеть; что он жертвует и этим счастьем и все-таки счастлив, и несчастлив, и тому подобное, и никаких ни просьб, ни желаний.
Прошла
неделя, и между ими завелась переписка. Почтовая контора учреждена была в дупле старого дуба. Настя втайне исправляла должность почтальона. Туда приносил Алексей крупным почерком написанные
письма и там же находил на синей простой бумаге каракульки своей любезной. Акулина, видимо, привыкала к лучшему складу речей, и ум ее приметно развивался и образовывался.
Отец мой обыкновенно писал мне несколько строк раз в
неделю, он не ускорил ни одним днем ответа и не отдалил его, даже начало
письма было как всегда.
А тут два раза в
неделю приходила в Вятку московская почта; с каким волнением дожидался я возле почтовой конторы, пока разберут
письма, с каким трепетом ломал печать и искал в
письме из дома, нет ли маленькой записочки на тонкой бумаге, писанной удивительно мелким и изящным шрифтом.
Но русскую полицию трудно сконфузить. Через две
недели арестовали нас, как соприкосновенных к делу праздника. У Соколовского нашли
письма Сатина, у Сатина —
письма Огарева, у Огарева — мои, — тем не менее ничего не раскрывалось. Первое следствие не удалось. Для большего успеха второй комиссии государь послал из Петербурга отборнейшего из инквизиторов, А. Ф. Голицына.
Я помню, однажды отец получил от предводителя
письмо с приглашением на выборы, и на конверте было написано: «его превосходительству» (отец в молодости служил в Петербурге и дослужился до коллежского советника, но многие из его бывших товарищей пошли далеко и занимали видные места). Догадкам и удивлению конца не было. Отец с
неделю носил конверт в кармане и всем показывал.
Через
неделю после получения этого
письма Иван Федорович написал такой ответ...
В тот же день послано было
письмо в город, но пока инструмент был куплен и привезен из города в деревню, должно было пройти не менее двух-трех
недель.
Но еще чрез
неделю от Белоконской получено было еще
письмо, и в этот раз генеральша уже решилась высказаться.
Но прошло с месяц по отъезде князя, и генеральша Епанчина получила от старухи княгини Белоконской, уехавшей
недели две пред тем в Москву к своей старшей замужней дочери,
письмо, и
письмо это произвело на нее видимое действие.
На прошедшей
неделе получил от Спиридова прямое
письмо, в котором много любопытного о нашем востоке. Статью о К. К. не стану вам передавать, вы все знаете, и тоска повторять эти неимоверные глупости. Она до июля живет в Оёке.
Прошли еще две
недели, а листки все в моем бюваре.Не знаю, когда они до вас доберутся. Сегодня получил
письма, посланные с Бибиковым. Его самого не удалось увидеть; он проехал из Тюмени на Тобольск. Видно, он с вами не видался: от вас нет ни строчки. А я все надеялся, что этот молодой союзник вас отыщет и поговорит с вами о здешнем нашем быте. Муравьев, мой товарищ, его дядя, и он уже несколько раз навещал наш Ялуторовск.
Я не успеваю во все города писать и получил с этой почтой выговор от С. М. в
письме Андронниковой. Они все воображают, что я болен, если не болтаю с ними всякую
неделю…
Почта привезла мне
письмо от Annette, где она говорит, что мой племянник Гаюс вышел в отставку и едет искать золото с кем-то в компании. 20 февраля он должен был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать, то на этой
неделе будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели написать о нашем переводе; заронилась мысль, которую, может быть, можно будет привести в исполнение. Басаргин вам объяснит, в чем дело.
На прошедшей
неделе не удалось мне, почтенный и добрый друг мой Егор Антонович, поблагодарить вас за ваше мартовское
письмо, которое долго странствовало; через Иркутск, наконец, оно дошло до меня, и я насладился вашею беседою; рано или поздно она всегда для меня истинное утешение.
Сегодня вечером будет
неделя, что я расстался с тобой, милая Аннушка, а все еще в двухстах пятидесяти верстах от тебя, друг мой! Как-то ты поживаешь? Будет ли сегодня с почтой от тебя весточка? Нетерпеливо жду твоего
письма. Хочется скорей узнать, что ты здорова и весела.
В конце августа или в начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь в ваши страны: к тому времени получится разрешение от князя, к которому я отправил 31 июля мое просительное
письмо с лекарским свидетельством.
Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня под вашу крышу. О многом потолкуем — почти два года как мы не видались…
Из Петербурга с этой почтой не имел
письма. На будущей
неделе побеседую с Варей — туда к ней пошлю листок.
О детях в последнем
письме говорят, что
недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны. Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
Две
недели, как получил, добрая Катерина Ивановна, прямое
письмо ваше от 25 мая с листками из Итанцы.
Прошла
неделя. Розанов получил из Петербурга два
письма, а из больницы отпуск. В этот же день, вечером, он спросил у девушки свой чемоданчик и начал собственноручно укладываться.
Он еще завернул раза три к маркизе и всякий раз заставал у нее Сахарова. Маркиза ему искала места. Розанову она тоже взялась протежировать и отдала ему самому
письмо для отправления в Петербург к одному важному лицу. Розанов отправил это
письмо, а через две
недели к нему заехал Рациборский и привез известие, что Розанов определен ординатором при одной гражданской больнице; сообщая Розанову это известие, Рациборский ни одним словом не дал почувствовать Розанову, кому он обязан за это определение.
Вихрову не удалось в другой раз побывать у Клеопатры Петровны. Не прошло еще и
недели, как он получил от Катишь запечатанное черною печатью
письмо.
Через
неделю, когда доктор очень уж стал опасаться за жизнь больного, она расспросила людей, кто у Павла Михайлыча ближайшие родственники, — и когда ей сказали, что у него всего только и есть сестра — генеральша Эйсмонд, а Симонов, всегда обыкновенно отвозивший
письма на почту, сказал ей адрес Марьи Николаевны, Катишь не преминула сейчас же написать ей
письмо и изложила его весьма ловко.
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и посылала с ней это
письмо и написала уж его, да и не отдала, назад взяла; это было за три
недели до ее смерти…
— До сих пор я не могла быть у Наташи, — говорила мне Катя, подымаясь на лестницу. — Меня так шпионили, что ужас. Madame Albert [мадам Альбер (франц.)] я уговаривала целых две
недели, наконец-то согласилась. А вы, а вы, Иван Петрович, ни разу ко мне не зашли! Писать я вам тоже не могла, да и охоты не было, потому что
письмом ничего не разъяснишь. А как мне надо было вас видеть… Боже мой, как у меня теперь сердце бьется…
Письмо дрожало в руках у Ромашова, когда он его читал. Уже целую
неделю не видал он милого, то ласкового, то насмешливого, то дружески-внимательного лица Шурочки, не чувствовал на себе ее нежного и властного обаяния. «Сегодня!» — радостно сказал внутри его ликующий шепот.
На первом беспрестанно встречаете вы длинные ряды обозов, нагруженных товарами; там же лежат богатые и торговые села: Богородское, Ухтым, Укан, Уни, Вожгалы (последние два немного в стороне) — это центры местной земледельческой промышленности; на втором все пустынно, торговых сел вовсе нет, и в течение целой
недели проедет лишь почтовая телега, запряженная парой и везущая два предписания и сотню подтверждений местным дремотствующим властям, да
письмо к секретарю какого-нибудь присутственного места от губернского его кума и благо-приятеля.
Через
неделю Калинович послал просьбу об увольнении его в четырехмесячный отпуск и написал князю о своем решительном намерении уехать в Петербург, прося его снабдить, если может, рекомендательными
письмами.
Прошло, однако же,
недели три, ответа все не было. Вот наконец однажды утром к Петру Иванычу принесли большой пакет и
письмо.
Через
неделю, после молитвы и переклички командир четвертой роты Фофанов, он же Дрозд, проходит вдоль строя, передавая юнкерам
письма, полученные на их имя. Передает он также довольно увесистый твердый конверт Александрову. На конверте написано: «Со вложением фотографической карточки».
Разве через
неделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую минуту, нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого
письма, а затем и всё
письмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до того, бывало, мучился, что заболевал своими припадками холерины.
Помнишь последнее
письмо твое ко мне в X—скую губернию, три
недели назад?
От Мартына Степаныча
недели через две было получено
письмо, только адресованное не Егору Егорычу, а на имя Сусанны Николаевны, которая первоначально думала, что это пишет ей из Москвы Муза; но едва только прочла первую страницу
письма, как на спокойном лице ее отразился ужас, глаза наполнились слезами, руки задрожали.
Иван Петрович Артасьев, у которого, как мы знаем, жил в деревне Пилецкий, прислал в конце фоминой
недели Егору Егорычу
письмо, где благодарил его за оказанное им участие и гостеприимство Мартыну Степанычу, который действительно, поправившись в здоровье, несколько раз приезжал в Кузьмищево и прогащивал там почти по
неделе, проводя все время в горячих разговорах с Егором Егорычем и Сверстовым о самых отвлеченных предметах по части морали и философии.
Не прошло и двух
недель, как Егор Егорыч получил новое
письмо от Сусанны, в котором она опять уведомляла его, что у них все идет по-прежнему, но что с ней происходит что-то не прежнее.
— Это бессмыслица!.. Юлия Матвеевна, конечно, теперь похоронена…
Письмо шло к нам целую
неделю.
Недели через две потом они получили от Музы Николаевны
письмо, которым она уведомляла их, что Сусанна Николаевна вышла замуж за Терхова и что теперь пока молодые уехали за границу, где, вероятно, пробудут недолго, и возвратятся на житье в Кузьмищево.