Неточные совпадения
Зажмуря глаза и приподняв голову кверху, к пространствам
небесным, предоставлял он обонянью впивать запах полей, а слуху — поражаться
голосами воздушного певучего населенья, когда оно отовсюду, от небес и от земли, соединяется в один звукосогласный хор, не переча друг другу.
Он становился гуще и гуще, разрастался, перешел в тяжелые рокоты грома и потом вдруг, обратившись в
небесную музыку, понесся высоко под сводами своими поющими звуками, напоминавшими тонкие девичьи
голоса, и потом опять обратился он в густой рев и гром и затих.
— Замечательный акустический феномен, — сообщил Климу какой-то очень любезный и женоподобный человек с красивыми глазами. Самгин не верил, что пушка может отзываться на «музыку
небесных сфер», но, настроенный благодушно, соблазнился и пошел слушать пушку. Ничего не услыхав в ее холодной дыре, он почувствовал себя очень глупо и решил не подчиняться
голосу народа, восхвалявшему Орину Федосову, сказительницу древних былин Северного края.
— Голубочки
небесные! — сладеньким
голосом начал Опенкин, — почивают, спрятав головки под крылышко! Маринушка! поди, дай обниму тебя…
Все как будто умерло; вверху только, в
небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий
голос перепела отдается в степи.
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным
голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы
небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал все, что было у меня на душе, он положил мне на голову руки и своим звучным, тихим
голосом произнес: «Да будет, сын мой, над тобою благословение отца
небесного, да сохранит он в тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь».
— Подобно утлому челну, — говорил прерывистым от волнения
голосом Глумов, — носились мы, без кормила и весла, по волнам, и только звезды
небесные взирали на нас с высоты.
Небесные знамения, внезапно ударивший гром, проявление народных бедствий устрашали его чуткое воображение и подвигали его иногда на всенародное покаяние; но когда не случалось ни знамений, ни голода, ни пожаров, внутренний
голос его молчал и совесть дремала.
— Это младшего-то барина, Семена Афанасьевича, жену? Помним. Красавица была, царствие
небесное… Померла. Давно. Вот уж жалости было, как на деревню ее привезли… Бабы, что есть,
голосом голосили…
— Эх, Архипушка! деньги — голуби: прилетят и опять улетят! Пусти, ради
небесного создателя, — молил Васильев тонким, дребезжащим
голосом, высунув из кузова голову.
Час от часу темнела глубь
небесного свода, час от часу ярче сверкали звезды, громче раздавались
голоса и крики ночных птиц, как будто они приближались к человеку!
Кто опишет горестные чувства Милославского, когда он вступил во внутренность храма, где в первый раз прелестная и невинная Анастасия, как ангел
небесный, представилась его обвороженному взору? Ах, все прошедшее оживилось в его воображении: он видел ее пред собою, он слышал ее
голос… Несчастный юноша не устоял против сего жестокого испытания: он забыл всю покорность воле всевышнего, неизъяснимая тоска, безумное отчаяние овладели его душою.
— Ничего-о! — слышал Илья скрипучий
голос Еремея. — Ты только одно знай — бог! Ты вроде крепостного у него… Сказано — раб! Бог твою жизнь видит. Придёт светлый день твой, скажет он ангелу: «Слуга мой
небесный! иди, облегчи житьё Терентию, мирному рабу моему…»
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог им царство
небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
— Ах, отцы мои
небесные! — раздался надо мною
голос Филиппа Агафоновича, — пожалуйте в возок, домой, домой!
Я узнаю об этом по тому, что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо летящие сквозь стекло ко мне, становятся ангельскими
голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как
небесный хор.
— Царица
небесная, матушка, — всхлипывая, шептала Татьяна, девки сморкались, шелестел
голос Лукачёва, а Христина, стоя в стороне ото всех, наклонив голову и глядя на руки свои, беззвучно шевелила губами и пальцами.
Стол стоял в простенке между окон, за ним сидело трое: Григорий и Матрёна с товаркой — пожилой, высокой и худой женщиной с рябым лицом и добрыми серыми глазами. Звали её Фелицата Егоровна, она была девицей, дочерью коллежского асессора, и не могла пить чай на воде из больничного куба, а всегда кипятила самовар свой собственный. Объявив всё это Орлову надорванным
голосом, она гостеприимно предложила ему сесть под окном и дышать вволю «настоящим
небесным воздухом», а затем куда-то исчезла.
— Царствие
Небесное, Царствие
Небесное, — дрожащим
голосом пробормотал он, — панихидку, панихидку отслужу в Орешневе.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты.
И я забыл твой
голос нежный,
Твои
небесные черты.
— Побывайте в степях, посмотрите, — молвил Василий Борисыч. — Да… Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу, — продолжал он, возвыся
голос, — когда Христос сошел на землю и принял на себя знак рабий, восхотел он, Владыко, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И родился Царь
Небесный в тесном грязном вертепе среди скотов бессловесных… Поди теперь в наши степи — что ни дом, то вертеп Вифлеемский.
Во время родов мать Платонида не отходила от Матренушки. Зажгла перед иконами свечу богоявленскую и громко, истово, без перерывов, принялась читать акафист Богородице, стараясь покрывать своим
голосом стоны и вопли страдалицы. Прочитав акафист, обратилась она к племяннице, но не с словом утешения, не с словом участия.
Небесной карой принялась грозить Матренушке за проступок ее.
А какая тут могила! По деревне стоном стоят
голоса… После праздника весенние хлопоты подоспели: кто борону вяжет, кто соху чинит, кто в кузнице сошник либо полицу перековывает — пахота не за горами… Не налюбуются пахари на изумрудную зелень, пробившуюся на озимых полях. «Поднимайся, рожь зеленая, охрани тебя, матушку,
Небесный Царь!.. Уроди, Господи, крещеным людям вдоволь хлебушка!..» — молят мужики.
Гром
небесный не мог бы оглушить более, нежели эта произнесенная суровым
голосом невесть откуда появившейся Павлы Артемьевны фраза, и сама надзирательница в своей суконной с меховой опушкой шубке и в круглой мужской шапочке, выросла перед девочками точно из-под земли.
Когда же они были прочтены все до одной, Соня начинала молиться от себя, своими словами: «Боже Милостивый! Царица
Небесная! Владычица! Батюшка Отче Никола! Сотворите чудо, исцелите отроковицу Наталию!» — трепещущим
голосом твердила она. Две небольшие девочки молились здесь в тишине угрюмого дортуара, а там, в маленькой лазаретной комнате, у белоснежной больничной койки несколько человек взрослых оспаривали у смерти юную, готовую вырваться из хрупкого тельца жизнь…
— Ах, Дунюшка, Христа ради, молчи! — убедительно и моляще зашептал снова над ней Варварушкин
голос, исполненный трепета, — не мешай ты, ради господа, свершиться тому, что он, милостивец
небесный наш батюшка, соизволил повелеть!
Когда весною выпускают птицу на свободу, она должна лететь так, как этот
голос: без цели, без дороги, стремясь исчертить, обнять, почувствовать всю звонкую ширь
небесного пространства.
— Немой он, говорить не может сыздетства, — объяснил странник. — Ну, хорошо, ладно! — продолжал он прежним
голосом. — Увидали мы с ним — смутились в сердце своем, пали наземь. И взмолился я к владычице
небесной: «Мать пресвятая богородица, утешение всех скорбящих! Будет ли товарищу моему спасение, отверзятся ли ему уста?» И случилось тут знамение… Глянула на нас матушка, за уголышек ризу взяла свою и три раза его вот благословила, раз! два! и три! — больше ничего.
И в это время, как он кричал, горячие слезы обильными ручьями лились по его покрытым седым мохом щекам и прятались в бороду… Волнение старца было так сильно, что он не выстоял на ногах,
голос его оборвался, он зашатался и рухнул на лицо свое и замер… Можно бы подумать, что он даже умер, но тому мешала его правая рука, которую он все-таки выправил, поднял кверху и все махал ею государю двуперстным сложением… Бедняк, очевидно, опасался, чтобы государь не ошибся, как надо показать «
небесное исповедание».
— Каков? — доносился до него шепелявый
голос; Краснопёрого. — Царство-то
небесное как захотел заполучить!.. Перебежчиком на тот свет явится.
— Спаси и помилуй, царица
небесная, — бормочет Семен взволнованным
голосом. — Страсти-то, страсти какие! Прогневался господь… Матерь владычица…
— Братья, — дрожащим от волнения
голосом заговорил Амвросий, — се аз пред вами беззащитный. Ужели вы оскверните руки свои братоубийством? Паче этого, ужели поднимется рука ваша на поставленного над вами по воле Божьей архипастыря? Ужели я, честный служитель алтаря, польщусь на деньги, которые вы приносили как посильную лепту Царице
Небесной? Я хотел охранить их от лихих, корыстных людей, чтобы употребить на богоугодное дело призрения сирот. Образумьтесь, братья мои во Христе Боге нашем!
— Простите! Это уж слишком, благородный господин! — говорил он со слезами в
голосе. — Я не могу совсем переродиться в ливонца, Русь мне родина — я сын ее, и будь проклят тот небом и землею, кто решится изменить ей.
Небесное же проклятие не смоешь ни слезами, ни кровью.
Принесли крылатые дети в роскошный
небесный сад Галю, положили на душистую полянку, сплошь покрытую ароматными листьями и розами, и, встав вокруг нее, запели звонкими красивыми
голосами, какие могут быть только у ангелов...
Он помнил, будто сквозь сон, как началась литургия, как хор свежих
голосов молоденьких клирошанок, точно отзвучие ангельского
небесного хора, проник ему в душу, но далее… далее он не помнит ничего.
— А более ничего не сказывала тебе Царица
Небесная? — спросил священник после некоторой паузы, уже совершенно серьезным, убежденным
голосом.
— Простите! Это уж слишком, благородный господин! — говорил он со слезами в
голосе. — Я не могу совсем переродиться в ливонца. Русь мне родная — я сын ее, и будь проклят тот небом и землей, кто решится изменить ей.
Небесное же проклятие не смоешь ни слезами, ни кровью…
— Он любит вас, да и кто может не любить вас… Вы созданы, чтобы распространять вокруг себя счастье: ваша улыбка дарит надежду, ваши глаза льют свет, ваш
голос —
небесная гармония…
— Воистину земля бесова пленения, отце Андрей! — отвечал смиренным
голосом чернец, положив сухощавую руку на грудь. — Ведаю, сколь прискорбно сердцу твоему взирать на сие растоценное стадо! но потрудись, ради спасения православных цад твоих, да помолятся о тебе в Царстве
Небесном.
И далеко за селом, за много верст от жилья, прозвучал во тьме невидимый
голос. Он был надломленный, придушенный и глухой, как стон самой великой бесприютности. Но слова, сказанные им, были ярки, как
небесный огонь.
Там, откуда ночью лил дождь и где перекатывался гром, освещая свой ночной путь среди туч и хаоса, теперь было тихо, лазурно и по-небесному просторно. Безмолвно и широко плыли редкие облака по своим невидимым путям, солнце одиноко царило, и не было ни шума, ни
голосов земных и ни единого знака земного, который обозначал бы преграду.