Неточные совпадения
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться
на эту высоту, — сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая
религиозную высоту, но вместе с
тем не решаясь признаться в своем свободомыслии перед особой, которая одним словом Поморскому может доставить ему желаемое место.
Теперь Алексей Александрович намерен был требовать: во-первых, чтобы составлена была новая комиссия, которой поручено бы было исследовать
на месте состояние инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно таково, каким оно является из имеющихся в руках комитета официальных данных,
то чтобы была назначена еще другая новая ученая комиссия для исследования причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) материальной и е)
религиозной; в-третьих, чтобы были затребованы от враждебного министерства сведения о
тех мерах, которые были в последнее десятилетие приняты этим министерством для предотвращения
тех невыгодных условий, в которых ныне находятся инородцы, и в-четвертых, наконец, чтобы было потребовано от министерства объяснение о
том, почему оно, как видно из доставленных в комитет сведений за №№ 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно смыслу коренного и органического закона, т…, ст. 18, и примечание в статье 36.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь
на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и не подумал ни разу о
том, чтоб искать руководства в религии, теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему казалось, религии, эта
религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
Долго еще находился Гриша в этом положении
религиозного восторга и импровизировал молитвы.
То твердил он несколько раз сряду: «Господи помилуй», но каждый раз с новой силой и выражением;
то говорил он: «Прости мя, господи, научи мя, что творить… научи мя, что творити, господи!» — с таким выражением, как будто ожидал сейчас же ответа
на свои слова;
то слышны были одни жалобные рыдания… Он приподнялся
на колени, сложил руки
на груди и замолк.
— Вот и вы, интеллигенты, отщепенцы, тоже от страха в политику бросаетесь. Будто народ спасать хотите, а — что народ? Народ вам — очень дальний родственник, он вас, маленьких, и не видит. И как вы его ни спасайте, а
на атеизме обязательно срежетесь. Народничество должно быть
религиозным. Земля — землей, землю он и сам отвоюет, но, кроме
того, он хочет чуда
на земле, взыскует пресветлого града Сиона…
— Головастик этот, Томилин, читал и здесь года два
тому назад, слушала я его. Тогда он немножко не так рассуждал, но уже можно было предвидеть, что докатится и до этого. Теперь ему надобно будет православие возвеличить.
Религиозные наши мыслители из интеллигентов неизбежно упираются лбами в двери казенной церкви, — простой, сыромятный народ самостоятельнее, оригинальнее. — И, прищурясь, усмехаясь, она сказала: — Грамотность — тоже не всякому
на пользу.
— «Западный буржуа беднее русского интеллигента нравственными идеями, но зато его идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства русского национального духа указуют
на то, что мы призваны творить в области
религиозной философии». Вот
те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
Угадывая законы явления, он думал, что уничтожил и неведомую силу, давшую эти законы, только
тем, что отвергал ее, за неимением приемов и свойств ума, чтобы уразуметь ее. Закрывал доступ в вечность и к бессмертию всем
религиозным и философским упованиям, разрушая, младенческими химическими или физическими опытами, и вечность, и бессмертие, думая своей детской тросточкой, как рычагом, шевелить дальние миры и заставляя всю вселенную отвечать отрицательно
на религиозные надежды и стремления «отживших» людей.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти лжи еще не установились в нем, он вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после
того как он поторопился намекнуть ему
на свое
религиозное воззрение, он больше чем когда-нибудь почувствовал всё это «не
то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
Гораздо глубже
то, что власть опиралась
на религиозные верования народа, и ее исторические формы падали, когда эти верования разлагались.
Не раз уже указывали
на то, что социология заменила теологию, что
религиозное чувство потерявшего веру человечества направилось
на социальность.
Тот взгляд
на жизнь, который я называю историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности,
религиозный, — ценности ставит выше блага, он принимает жертвы и страдания во имя высшей жизни, во имя мировых целей, во имя человеческого восхождения.
Социализм касается не только
того, что было решено прежним эмпирически-религиозным бытом, но и
того, что прошло через сознание односторонней науки; не только до юридических выводов, основанных
на традиционном законодательстве, но и до выводов политической экономии.
Каждый год отец мой приказывал мне говеть. Я побаивался исповеди, и вообще церковная mise en scene [постановка (фр.).] поражала меня и пугала; с истинным страхом подходил я к причастию; но
религиозным чувством я этого не назову, это был
тот страх, который наводит все непонятное, таинственное, особенно когда ему придают серьезную торжественность; так действует ворожба, заговаривание. Разговевшись после заутрени
на святой неделе и объевшись красных яиц, пасхи и кулича, я целый год больше не думал о религии.
Но вот младенец подает знаки жизни; я не знаю выше и
религиознее чувства, как
то, которое наполняет душу при осязании первых движений будущей жизни, рвущейся наружу, расправляющей свои не готовые мышцы, это первое рукоположение, которым отец благословляет
на бытие грядущего пришельца и уступает ему долю своей жизни.
Я понимаю, что самый неразвитый, задавленный ярмом простолюдин имеет полное право называть себя
религиозным, несмотря
на то, что приносит в храм, вместо формулированной молитвы, только измученное сердце, слезы и переполненную вздохами грудь.
Тем не менее, несмотря
на почти совершенное отсутствие
религиозной подготовки, я помню, что когда я в первый раз прочитал Евангелие,
то оно произвело
на меня потрясающее действие. Но об этом я расскажу впоследствии, когда пойдет речь об учении.
Деятельность Религиозно-философской академии открылась моим публичным докладом
на тему о
религиозном смысле русской революции,
на котором были высказаны некоторые мысли, чуждые эмиграции.
Для описания своего духовного пути я должен все время настаивать
на том, что я изошел в своей
религиозной жизни из свободы и пришел к свободе.
Происходили самые утонченные беседы
на темы литературные, философские, мистические, оккультные,
религиозные, а также и общественные в перспективе борьбы миросозерцаний.
Кажется, это были «Письма Святогорца», из которых, впрочем, несмотря
на тогдашнее мое
религиозное настроение, я запомнил только одно красивое описание бури и восхищение автора перед
тем, как святитель Николай заушил
на соборе еретика Ария.
Впоследствии она все время и держалась таким образом: она не примкнула к суетне экзальтированных патриоток и «девоток», но в костел ходила, как прежде, не считаясь с
тем, попадет ли она
на замечание, или нет. Отец нервничал и тревожился и за нее, и за свое положение, но как истинно
религиозный человек признавал право чужой веры…
Социальная проблема у меня играет гораздо большую роль, чем у других представителей русской
религиозной философии, я близок к
тому течению, которое
на Западе называется
религиозным социализмом, но социализм этот — решительно персоналистический.
Русская
религиозная философия особенно настаивает
на том, что философское познание есть познание целостным духом, в котором разум соединяется с волей и чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
Но
религиозная тема, которая среди интеллигенции долгое время была под запретом, была выдвинута
на первый план.
Но в Ницше воспринято было не
то, о чем больше всего писали о нем
на Западе, не близость его к биологической философии, не борьба за аристократическую расу и культуру, не воля к могуществу, а
религиозная тема.
Говорили не только
на литературные
темы, но и
на темы философские,
религиозные, мистические, оккультические.
О. С. Булгаков — одно из течений русской
религиозной мысли, главным образом сосредоточенных
на теме о божественности космоса.
Католический разрыв церковного общества
на две части сказался еще в
том, что мир был лишен священного писания как непосредственного источника
религиозной жизни и духовенство стало между Евангелием и душами человеческими.
Смысл мировой истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого мира
на веки веков, не в достижении
того совершенства, которое сделало бы этот мир не имеющим конца во времени, а в приведении этого мира к концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении
тех человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя царствами, между добром и злом (в
религиозном смысле слова).
В сущности, и
те и другие ставят вопрос
религиозный на почву политическую, формальную, внешнюю: одни боятся веры и хотели бы охранить себя от ее притязательной силы, другие боятся неверия и также хотели бы охранить себя от его растущей силы.
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно
религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась,
то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога
на человека, как отца
на свое родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
— Они объясняли это, что меня проклял не Фотий, а митрополит Серафим […митрополит Серафим (в миру Стефан Васильевич Глаголевский, 1763—1843) — видный церковный деятель, боровшийся с мистическими течениями в русской
религиозной мысли.], который немедля же прислал благословение Фотию
на это проклятие, говоря, что изменить
того, что сделано, невозможно, и что из этого даже может произойти добро, ибо ежели царь, ради правды, не хочет любимца своего низвергнуть,
то теперь, ради стыда, как проклятого, он должен будет удалить.
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало
на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский
религиозный деятель.], сошел сам
на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между
тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от купели не пожелали…
Тогда министр финансов сообщил будто бы обер-прокурору святейшего синода, что совершенное запрещение горячего вина, посредством сильно действующих
на умы простого народа
религиозных угроз и клятвенных обещаний, не должно быть допускаемо, как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и
тем постановлениям,
на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание.
Сквозь эту толпу, несмотря
на свой сан и значение, с трудом могли пробираться самые влиятельные лица города, как-то: протоиерей Грацианский, отец Захария и капитан Повердовня, да и
то они пробились лишь потому, что толпа считала присутствие священников при расправе с чертом
религиозною необходимостью, а капитан Повердовня протеснился с помощью сабельного эфеса, которым он храбро давал зуботычины направо и налево.
Перед жителями стоял выбор: оставаться
на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения
того же, или, противно
религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им.
Если огромные богатства, накопленные рабочими, считаются принадлежащими не всем, а исключительным лицам; если власть собирать подати с труда и употреблять эти деньги,
на что они это найдут нужным, предоставлена некоторым людям; если стачкам рабочих противодействуется, а стачки капиталистов поощряются; если некоторым людям предоставляется избирать способ
религиозного и гражданского обучения и воспитания детей; если некоторым лицам предоставлено право составлять законы, которым все должны подчиняться, и распоряжаться имуществом и жизнью людей, —
то всё это происходит не потому, что народ этого хочет и что так естественно должно быть, а потому, что этого для своих выгод хотят правительства и правящие классы и посредством физического насилия над телами людей устанавливают это.
Каковы бы ни были образ мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы
то ни было оттенка, будь он философ какого бы
то ни было толка, будь он научный человек, экономист какой бы
то ни было школы, будь он необразованный, даже
религиозный человек какого бы
то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права
на жизнь и блага мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равны.
Деятельность русской церкви, несмотря
на весь
тот внешний лоск современности, учености, духовности, который ее члены теперь начинают принимать в своих сочинениях, статьях, в духовных журналах и проповедях, состоит только в
том, чтобы не только держать народ в
том состоянии грубого и дикого идолопоклонства, в котором он находился, но еще усиливать и распространять суеверие и
религиозное невежество, вытесняя из народа живущее в нем рядом с идолопоклонством жизненное понимание христианства.
Лицемерие, имевшее прежде одну
религиозную основу в учении о падении рода человеческого, об искуплении и о церкви, в этом учении получило в наше время новую научную основу и вследствие этого захватило в свои сети всех
тех людей, которые уже не могут по степени своего развития опираться
на лицемерие
религиозное.
Несмотря
на требования изменения жизни, сознанные, высказанные
религиозными руководителями и принятые разумнейшими людьми, большинство людей, несмотря
на религиозное отношение к этим руководителям, т. е. веру в их учение, продолжает в усложнившейся жизни руководствоваться прежним учением, подобно
тому как поступал бы семейный человек, если бы, зная о
том, как следует жить в его возрасте, по привычке и по легкомыслию продолжал бы жить ребяческою жизнью.
Так что если прежде только человек, исповедующий церковное
религиозное учение, мог, признавая себя при этом чистым от всякого греха, участвовать во всех преступлениях, совершаемых государством, и пользоваться ими, если он только при этом исполнял внешние требования своего исповедания,
то теперь и все люди, не верящие в церковное христианство, имеют такую же твердую светскую научную основу для признания себя чистыми и даже высоконравственными людьми, несмотря
на свое участие в государственных злодеяниях и пользование ими.
Религиозное суеверие поощряется устройством
на собранные с народа средства храмов, процессий, памятников, празднеств с помощью живописи, архитектуры, музыки, благовоний, одуряющих народ, и, главное, содержанием так называемого духовенства, обязанность которого состоит в
том, чтобы своими представлениями, пафосом служб, проповедей, своим вмешательством в частную жизнь людей — при родах, при браках, при смертях — отуманивать людей и держать их в постоянном состоянии одурения.
Как очень редко отдельный человек изменяет свою жизнь только по указаниям разума, а большей частью, несмотря
на новый смысл и новые цели, указываемые разумом, продолжает жить прежнею жизнью и изменяет ее только тогда, когда жизнь его становится совсем противоречащей его сознанию и вследствие
того мучительной, точно так же человечество, узнав через своих
религиозных руководителей новый смысл жизни, новые цели, к которым ему нужно стремиться, долго еще и после этого познания продолжает в большинстве людей жить прежней жизнью и приводится к принятию нового жизнепонимания только сознанием невозможности продолжения прежней жизни.
У
тех был хоть внешний
религиозный закон, из-за исполнения которого они могли не видеть своих обязанностей по отношению своих близких, да и обязанности-то эти были тогда еще неясно указаны; в наше же время, во-первых, нет такого
религиозного закона, который освобождал бы людей от их обязанностей к близким, всем без различия (я не считаю
тех грубых и глупых людей, которые думают еще и теперь, что таинства или разрешение папы могут разрешать их грехи); напротив,
тот евангельский закон, который в
том или другом виде мы все исповедуем, прямо указывает
на эти обязанности, и кроме
того эти самые обязанности, которые тогда в туманных выражениях были высказаны только некоторыми пророками, теперь уже так ясно высказаны, что стали такими труизмами, что их повторяют гимназисты и фельетонисты.
Намереваясь без сопротивления переносить все направленные
на нас нападения, мы, между
тем, с своей стороны, намерены не переставая нападать
на зло мира, где бы оно ни было, вверху или внизу, в области политической, административной или
религиозной, стремясь всеми возможными для нас средствами к осуществлению
того, чтобы царства земные слились в одно царство господа нашего Иисуса Христа.
«Удивляюсь
на религиозное воспитание в нашей стране, — говорит Sir Wilfrid Lawson
на том же конгрессе.
Вокруг его коляски выла от боли, страха и озлобления стиснутая со всех сторон обезумевшая толпа… У Боброва что-то стукнуло в висках.
На мгновение ему показалось, что это едет вовсе не Квашнин, а какое-то окровавленное, уродливое и грозное божество, вроде
тех идолов восточных культов, под колесницы которых бросаются во время
религиозных шествий опьяневшие от экстаза фанатики. И он задрожал от бессильного бешенства.
Лицо у него было грустное, задумчивое, с выражением
той покорности, какую мне приходилось видеть
на лицах только у людей старых и
религиозных.