Неточные совпадения
Лежа
на спине, он смотрел теперь
на высокое, безоблачное небо. «Разве я не знаю, что это — бесконечное
пространство, и что оно не круглый свод? Но как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря
на свое знание о бесконечном
пространстве, я несомненно прав, когда я вижу твердый голубой свод, я более прав, чем когда я напрягаюсь видеть
дальше его».
Лонгрен выходил
на мостик, настланный по длинным рядам свай, где,
на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял
пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к
далекому утешению.
Проезжая эти
пространства, где
на далекое друг от друга расстояние разбросаны фермы, невольно подумаешь, что пора бы уже этим фермам и полям сблизиться так, чтобы они касались друг друга, как в самой Англии, чтоб соседние нивы разделялись только канавой, а не степями, чтоб ни один клочок не пропал даром…
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели, в чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым.
Дальше,
на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое
пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
Дальше тропа выходит
на гарь, которая тянется до самой Фату. Затем опять идут осыпи, а против них речные террасы, занимающие довольно большое
пространство с правой стороны реки.
Мы не очень далеко, ты видишь, от южной границы возделанного
пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы русские, все
дальше отодвигаете границу пустыни
на юг.
Если случайно я или младший брат попадались ему при этом
на дороге, — он сгребал попавшегося в свои медвежьи лапы, тискал, мял, сплющивал нос, хлопал по ушам и, наконец, повернув к себе спиной, пускал в
пространство ловким ударом колена пониже спины, затем неторопливо шел
дальше.
В этот день с бивака мы выступили в обычное время и в полдень, как всегда, сделали большой привал. В два часа мы миновали последние остатки древесной растительности.
Дальше перед нами
на необозримом
пространстве расстилалась обширная поемная низина, занесенная снегом, по которой там и сям отдельными буро-желтыми пятнами виднелись вейник и тростник, менее других погребенные сугробами.
Расстилалась эта луговина по тот бок речки
на такое
далекое пространство, что большая раскольничья деревня, раскинутая у предгорья, заканчивавшего с одной стороны луговую пойму, из города представлялась чем-то вроде длинного обоза или даже овечьего стада.
Проходя
дальше по улице и спустившись под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие-то странные груды развалин-камней, досок, глины, бревен; впереди себя
на крутой горе видите какое-то черное, грязное
пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и есть 4-й бастион…
Она пошла
дальше. Ближе к носу парохода
на свободном
пространстве, разделенном пополам коновязью, стояли маленькие, хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью и с подстриженными хвостами и гривами. Их везли в Севастополь в цирк. И жалко и трогательно, было видеть, как бедные умные животные стойко подавали тело то
на передние, то
на задние ноги, сопротивляясь качке, как они прищуривали уши и косили недоумевающими глазами назад,
на бушующее море.
Кругом
на довольно
далекое пространство нет леса.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами песку со стороны моря, как бы краями чаши, такими высокими валами, что волны не поднимались выше их, а весь берег вправо и влево был низким местом, ниже уровня моря, а
дальше в непроходимых лесах,
на громадном
пространстве на север до реки Риона и далее до города Поти, были огромные озера-болота, место зимовки перелетных птиц.
Люди, которых вы здесь видите, живут в благословенных местах: город стоит
на берегу Волги, весь в зелени; с крутых берегов видны
далекие пространства, покрытые селеньями и нивами; летний благодатный день так и манит
на берег,
на воздух, под открытое небо, под этот ветерок, освежительно веющий с Волги…
На далеком юге — пропал и затих где-то в выжженных
пространствах Ордубата, Джульфы и Карабулака, а
на западе удивительным образом задержался как раз
на польской и румынской границах.
Чусовой; случайные гости
на прииске — вороняки, т. е. переселенцы из Воронежской губернии, которые попали сюда, чтобы заработать себе необходимые деньги
на далекий путь в Томскую губернию; несколько десятков башкир, два вогула и та специально приисковая рвань, какую вы встретите
на каждом прииске,
на всем
пространстве от Урала до Великого океана.
Треплев(окидывая взглядом эстраду). Вот тебе и театр. Занавес, потом первая кулиса, потом вторая и
дальше пустое
пространство. Декораций никаких. Открывается вид прямо
на озеро и
на горизонт. Поднимем занавес ровно в половине девятого, когда взойдет луна.
Кончится беседа, — я иду к себе,
на чердак, и сижу там, у открытого окна, глядя
на уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание. Ночная мгла пронизана блеском звезд, тем более близких земле, чем
дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии
пространства, и я вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро
на пространстве двух квадратных сажен, мое место было с краю. Я долго лежал, смотря
на звезды,
на костры
далеких войск, слушая смутный и негромкий шум большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
Теперь полковник оглядывался назад,
на пройденное
пространство и видел с удовольствием, что он ушел гораздо
дальше, чем это представлялось безусому фендрику: вот он еще бодр и крепок, а уже достиг высшего предела своих молодых мечтаний.
В последних числах августа, во время больших маневров, N-ский пехотный полк совершал большой, сорокаверстный переход от села Больших Зимовец до деревни Нагорной. День стоял жаркий, палящий, томительный.
На горизонте, серебряном от тонкой
далекой пыли, дрожали прозрачные волнующиеся струйки нагретого воздуха. По обеим сторонам дороги, куда только хватал глаз, тянулось все одно и то же
пространство сжатых полей с торчащими
на нем желтыми колючими остатками соломы.
«В настоящее время, когда вся Россия спешит обновиться и обогатиться плодами прогресса и европейской цивилизации, — вещала эта статейка, — и наш
далекий город Славнобубенск тоже не отстает от других своих собратов, раскинутых
на всем могуче необъятном
пространстве нашей родной, широкой матушки-Руси.
Через пять минут четыре матроса уже сидели в отгороженном
пространстве на палубе, около бака, и перед ними стояла ендова водки и чарка. Матросы любопытно посматривали, что будет
дальше. Некоторые выражали завистливые чувства и говорили...
Птицы
на головах Минина и Пожарского, протянутая в
пространство рука, пожарный солдатик у решетки, осевшийся, немощный и плоский купол гостиного двора и вся Ножовая линия с ее фронтоном и фризом, облезлой штукатуркой и барельефами, темные пятнистые ящики Никольских и Спасских ворот, отпотелая стена с башнями и под нею загороженное место обвалившегося бульвара; а из-за зубцов стены — легкая ротонда сената, голубая церковь, точно перенесенная из Италии, и
дальше — сказочные золотые луковицы соборов, — знакомые, сотни раз воспринятые образы стояли в своей вековой неподвижности…
Рассуждая же
на основании наблюдения, сначала мне представляется, что причины особенности моего я находятся в особенностях моих родителей и условий, влиявших
на меня и
на них; но, рассуждая по этому пути
дальше, я не могу не видеть, что если особенное мое я лежит в особенности моих родителей и условий, влиявших
на них, то оно лежит и в особенности всех моих предков и в условиях их существования — до бесконечности, т. е. вне времени и вне
пространства, — так что мое особенное я произошло вне
пространства и вне времени, т. е. то самое, что я и сознаю.
Пахомыч не отвечал. Видно было, как по его челу бродили не радостные мысли. Рассказ горбуна воскресил в его памяти
далекое тяжелое прошлое, которое он силился забыть и за последнее время стал почти преуспевать в этом. Теперь картины этого прошлого одна за другой, вереницей пронеслись перед его духовным взором. Он сидел неподвижно
на лавке, с глазами, устремленными в
пространство.
Человек, исповедующий внешний закон, есть человек, стоящий в свете фонаря, привешанного к столбу. Он стоит в свете этого фонаря, ему светло, и итти ему
дальше некуда. Человек, исповедующий Христово учение, подобен человеку, несущему фонарь перед собой
на более или менее длинном шесте: свет всегда впереди его и всегда побуждает его итти за собой и вновь открывает ему впереди его новое, влекущее к себе освещенное
пространство.
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг
на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем
дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск
пространство, находящееся за деревнею Працом.
От канделябров и ламп, горевших
на столе,
далекое бесконечное
пространство вверху казалось черною бездной, в которой звезды висели как огненные шары.
Минута черного молчания —
далекий, тихо сверкающий, загадочный, как зарница, женский смех, — и стихло все, и тяжелая тьма словно придавила идущих. Стало мертвенно-тихо и пусто, как в пустом
пространстве,
на тысячу верст над землей. Жизнь прошла мимо со всеми ее песнями, любовью и красотой — прошла в эту июльскую темную ночь.