Неточные совпадения
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [
князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких
намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
План состоял в том, чтобы вдруг, без всяких подходов и наговоров, разом объявить все
князю, испугать его, потрясти его, указать, что его неминуемо ожидает сумасшедший дом, и когда он упрется, придет в негодование, станет не верить, то показать ему письмо дочери: «дескать, уж было раз
намерение объявить сумасшедшим; так теперь, чтоб помешать браку, и подавно может быть».
Князя он знал, но при каких обстоятельствах с ним познакомился — с видимым
намерением умолчал.
— Позвольте же, maman, и мне говорить; ведь я и сама в таком деле что-нибудь значу: решается чрезвычайная минута судьбы моей (Аглая именно так и выразилась), и я хочу узнать сама и, кроме того, рада, что при всех… Позвольте же спросить вас,
князь, если вы «питаете такие
намерения», то чем же вы именно полагаете составить мое счастье?
Князь с жаром похвалил его
намерение.
Князь был очень удивлен, что Евгений Павлович изменил свое
намерение и уходит не объяснившись.
На вопрос ее об имени, — вопрос, которому она как бы с
намерением придала оттенок таинственности, —
князь сначала было не хотел ответить; но тотчас же воротился и настойчиво попросил передать его имя Настасье Филипповне.
— Так вам нравится такая женщина,
князь? — спросил он его вдруг, пронзительно смотря на него. И точно будто бы у него было какое чрезвычайное
намерение.
Он же засвидетельствовал потом, что
князь ни о чем не предупредил его в последнее прощанье, стало быть, и от него даже скрывал свои
намерения.
— И судя по тому, что
князь краснеет от невинной шутки, как невинная молодая девица, я заключаю, что он, как благородный юноша, питает в своем сердце самые похвальные
намерения, — вдруг и совершенно неожиданно проговорил или, лучше сказать, прошамкал беззубый и совершенно до сих пор молчавший семидесятилетний старичок учитель, от которого никто не мог ожидать, что он хоть заговорит-то в этот вечер.
— Точно так, — сказал Евгений Павлович, вдруг садясь на стул и усаживая
князя подле себя, — но теперь я на время переменил
намерение.
— Из упрямства! — вскричал Ганя. — Из упрямства и замуж не выходишь! Что на меня фыркаешь? Мне ведь наплевать, Варвара Ардалионовна; угодно — хоть сейчас исполняйте ваше
намерение. Надоели вы мне уж очень. Как! Вы решаетесь наконец нас оставить,
князь! — закричал он
князю, увидав, что тот встает с места.
—
Князь, я сейчас домой. Если вы не переменили
намерения жить у нас, то я вас доведу, а то вы и адреса не знаете.
Она состояла отчасти в том, что если Рогожин в Петербурге, то хотя бы он и скрывался на время, а все-таки непременно кончит тем, что придет к нему, к
князю, с добрым или с дурным
намерением, пожалуй, хоть как тогда.
— Я хотел сказать… я хотел сказать, — затрепетал
князь, — я хотел только изъяснить Аглае Ивановне… иметь такую честь объяснить, что я вовсе не имел
намерения… иметь честь просить ее руки… даже когда-нибудь… Я тут ни в чем не виноват, ей-богу, не виноват, Аглая Ивановна! Я никогда не хотел, и никогда у меня в уме не было, никогда не захочу, вы сами увидите; будьте уверены! Тут какой-нибудь злой человек меня оклеветал пред вами! Будьте спокойны!
Уверяли, что Николай Сергеич, разгадав характер молодого
князя, имел
намерение употребить все недостатки его в свою пользу; что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать лет) сумела влюбить в себя двадцатилетнего юношу; что и отец и мать этой любви покровительствовали, хотя и делали вид, что ничего не замечают; что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека, не видавшего в целый год, ее стараниями, почти ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет в почтенных домах соседних помещиков.
До сих пор
князь был силен не столько основательностью, сколь живостью своих
намерений.
На практике его
намерения очень редко получали надлежащее осуществление, и это происходило именно вследствие того, что, по неполному знанию признаков русского либерализма,
князь довольно часто попадал, как говорится, пальцем в небо.
Через неделю Калинович послал просьбу об увольнении его в четырехмесячный отпуск и написал
князю о своем решительном
намерении уехать в Петербург, прося его снабдить, если может, рекомендательными письмами.
К счастью, в этот день приехал
князь, и она с ужасом передала ему
намерение старухи.
Князь молчал, но по лицу его заметно было, что такое
намерение Елены ему вовсе не нравилось.
Ей, после рассказа Марфуши, пришла в голову страшная мысль: «
Князь ушел в шесть часов утра из дому; его везде ищут и не находят; вчера она так строго с ним поступила, так много высказала ему презрения, — что, если он вздумал исполнить свое
намерение: убить себя, когда она его разлюбит?» Все это до такой степени представилось Елене возможным и ясным, что она даже вообразила, что
князь убил себя и теперь лежит, исходя кровью в Останкинском лесу, и лежит именно там, где кончается Каменка и начинаются сенокосные луга.
Князь имел
намерение поблагодарить его гораздо больше, чем сам того ожидал Елпидифор Мартыныч; кроме того,
князь предположил возобновить ему годичную практику в своем доме, с тем только, чтобы он каждый день заезжал и наблюдал за Еленой и за ребенком.
— Голова болит! — говорила Елена.
Намерение ее разбранить
князя, при одном виде его, окончательно в ней пропало, и она даже не помнила хорошенько, в каких именно выражениях хотела ему объяснить поступок его.
Князь, в свою очередь, тоже, кажется, немножко предчувствовал, что его будут бранить. Вошедшая, впрочем, Марфуша прервала на несколько минут их начавшийся разговор.
Елпидифора Мартыныча разбудили и доложили ему, что его зовут от
князя Григорова к г-же Жиглинской. Он уже слышал, что Елена больше не жила с матерью, и понял так, что это, вероятно, что-нибудь насчет родов с ней происходит. Первое его
намерение было не ехать и оставить этих господ гордецов в беспомощном состоянии; но мысль, что этим он может возвратить себе практику в знатном доме Григоровых, превозмогла в нем это чувство.
Первые ее
намерения были самые добрые — дать совет
князю, чтобы он как можно скорее послал этим беднякам денег; а то он, по своему ротозейству, очень может быть, что и не делает этого…
— Так неужели вы серьезно положили выдать меня за этого
князя? — вскричала она, с изумлением, чуть не с испугом смотря на мать свою. — Стало быть, это уже не одни мечты, не проекты, а твердое ваше
намерение? Стало быть, я угадала? И… и… каким образом это замужество спасет меня и необходимо в настоящем моем положении? И… и… каким образом все это вяжется с тем, что вы теперь наговорили, — со всей этой историей?.. Я решительно не понимаю вас, маменька!
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских
князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с
намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Как только болезнь сделалась опасною, любимцы Петра пришли в ужас, уже предвидя владычество Софии и ожидая ссылки и казни; более близкие к Петру лица, Лефорт,
князь Борис Алексеевич Голицын, Апраксин, Плещеев, «на всякий случай запаслись лошадьми, в
намерении бежать из Москвы» (Устрялов, том II, стр. 144).
По догадкам, дело состояло в том, что шайка мошенников-игроков приезжает на ярмарку, чтоб обыграть каких-то богатых
князей и графов; сначала успевает в своем
намерении, потом игроки ссорятся между собою и выводят друг на друга разные плутни.
Князь Абрезков. Так вот Виктóр Каренин, в особенности его мать просили меня узнать у вас о ваших
намерениях.
В Петербурге в 40-х годах случилось удивившее всех событие: красавец,
князь, командир лейб-эскадрона кирасирского полка, которому все предсказывали и флигель-адъютантство и блестящую карьеру при императоре Николае I, за месяц до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью императрицы, подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое имение свое сестре и уехал в монастырь, с
намерением поступить в него монахом.
На другой день утром, часов в одиннадцать, я отправился в дом
князя с твердым
намерением лечь костьми или добиться аудиенции у Анеты.
Ихменев возымел было это
намерение, узнав, что
князь сказал одному чиновнику, что «вследствие некоторых семейных обстоятельств», — хочет возвратить старику штрафные с него 10 тысяч.
К нему приходит отец Наташи — сообщить о своих
намерениях, за ним присылает ее мать — расспросить о Наташе, его зовет к себе Наташа, чтобы излить пред ним свое сердце, к нему обращается Алеша — высказать свою любовь, ветреность и раскаяние, с ним знакомится Катя, невеста Алеши, чтобы поговорить с ним о любви Алеши к Наташе, ему попадается Нелли, чтобы выказать свой характер, и Маслобоев, чтобы разузнать и рассказать об отношениях Нелли к
князю, наконец, сам
князь везет его к Борелю и даже напивается там, чтобы высказать Ивану Петровичу всю гадость своего характера.
Я настойчиво отрицала слова его и, заметив, что
князь Радзивил, при ограниченных способностях своего ума, исполнен самых несбыточных
намерений, хотела совершенно от него отделаться.
Через несколько времени принцесса уведомила
князя Лимбурга о полученном ею от княгини Сангушко известии, что король Людовик XV одобрил
намерение ее ехать с
князем Радзивилом в Венецию и Константинополь и оттуда предъявить права свои на русский престол.
Все это делала я по совещанию с моим женихом,
князем Лимбургом; он совершенно одобрил мои
намерения и даже уполномочил меня вместе с этим делом взять на себя переговоры касательно притязаний его на Шлезвиг и Голштинию.
Даже распространившийся слух о
намерении ее выйти замуж за какого-то ничтожного польского шляхтича не поколебал привязанности к ней
князя Лимбурга.
О спутниках принцессы 13 января 1776 года в тайной экспедиции фельдмаршалом
князем Голицыным и генерал-прокурором
князем Вяземским постановлен был следующий приговор: «Принимая во уважение, что нельзя доказать участие Чарномского и Доманского в преступных замыслах самозванки, ни в чем не сознавшейся, что они оставались при ней скорее по легкомыслию и не зная
намерений обманщицы, к тому же Доманский был увлечен и страстью к ней, положено следствие об обоих прекратить.
В Оберштейне
князь застал Бернарди, посланного от Огинского к принцессе с просьбой, чтоб она разъяснила ему свои
намерения и таинственные намеки, сделанные ею в письме относительно будущности Польши.
Князь поколебался, но оставался однако при своем
намерении.
Приверженцы мои одобрили такое
намерение, и я отправилась в Венецию, чтобы вместе с
князем Радзивил ом ехать в столицу султана».
В этом письме она сообщала мнимому опекуну о любви своей к
князю Лимбургу и о
намерении вступить с ним в брак, изъявляла сожаление, что тайна, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее рассказам и что сделанные ею незначительные долги преувеличены с целию иметь возможность поскорее воспользоваться ее сокровищами.
—
Намерение благое, сиятельнейший
князь, но дело божие должно творить с рассуждением, — отвечал архимандрит.
Не находя возможности обратиться при таком положении дела к самой княжне,
князь Луговой решил, после некоторого колебания, переговорить с ее дядей, Сергеем Семеновичем Зиновьевым. Для этого он заехал в нему однажды в послеобеденное время. Сергей Семенович внимательно выслушал молодого человека, но ответил на его просьбу, узнать
намерение княжны относительно его, не сразу.
Если вы непременно хотите остаться при своем
намерении, в таком случае, вот перо, бумага и чернила, — описываемый разговор происходил в кабинете
князя, — напишите то же самое еще раз.
За исход своего ходатайства перед царем за сына казненного
князя Никиты Воротынского сам
князь сильно беспокоился и с нетерпением ждал ответа на посланную им грамотку к брату, в которой он откровенно изложил ему как все происшедшее, так и свои
намерения, прося совета и помощи.
Князь Василий решил ехать в Москву тотчас по получении ответа на это письмо.
— Тогда я начал с ней другую тактику, — спокойно между тем продолжал повествовать Сигизмунд Нарцисович, — я стал с ней во всем соглашаться, даже в обвинении ею меня в
намерении убить ее и
князя, выгораживая лишь вас и
князя Ивана Андреевича, и достиг этого. Сойдя с ума от любви к
князю Баратову, она не вынесла его смерти, как будто подтвердившей ее опасения, хрупкая натура не выдержала этого удара, осложненного психическим расстройством, и бедное сердце ее разорвалось. Ее действительно жаль.
— Сколько я понимаю его
намерения, Иоанн желает, чтобы великий
князь тверской догадался бежать из своей столицы, оставив ему без бою верную добычу.