Неточные совпадения
Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую от
ума и сердца, и которым они хотели
назвать всё, что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы
называть то, о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.
Сохранить посреди каких бы то ни было огорчений высокий покой, в котором вечно должен пребывать человек, — вот что
называл он
умом!
Это-то
называл он высшей степенью
ума.
Паратов. Очень просто, потому что если мужчина заплачет, так его бабой
назовут, а эта кличка для мужчины хуже всего, что только может изобресть
ум человеческий.
Он стал расспрашивать меня о судьбе Ивана Кузмича, которого
называл кумом, и часто прерывал мою речь дополнительными вопросами и нравоучительными замечаниями, которые, если и не обличали в нем человека сведущего в военном искусстве, то по крайней мере обнаруживали сметливость и природный
ум.
Женщины от него с
ума сходили, мужчины
называли его фатом и втайне завидовали ему.
— Когда я слушаю споры, у меня возникает несколько обидное впечатление; мы, русские люди, не умеем владеть
умом. У нас не человек управляет своей мыслью, а она порабощает его. Вы помните, Самгин, Кутузов
называл наши споры «парадом парадоксов»?
— Возвращаясь к Толстому — добавлю: он учил думать, если можно
назвать учением его мысли вслух о себе самом. Но он никогда не учил жить, не учил этому даже и в так называемых произведениях художественных, в словесной игре, именуемой искусством… Высшее искусство — это искусство жить в благолепии единства плоти и духа. Не отрывай чувства от
ума, иначе жизнь твоя превратится в цепь неосмысленных случайностей и — погибнешь!
Фамилию его
называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи думали, что он Алексеев. Постороннему, который увидит его в первый раз, скажут имя его — тот забудет сейчас, и лицо забудет; что он скажет — не заметит. Присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его
уме нет.
Опять-таки заметь, что я совсем не
называю ее дурой; напротив, тут своего рода
ум, и даже презамечательный
ум; впрочем, ты уму-то, может быть, не поверишь…
«Что ж? — пронеслось в
уме моем, — оправдаться уж никак нельзя, начать новую жизнь тоже невозможно, а потому — покориться, стать лакеем, собакой, козявкой, доносчиком, настоящим уже доносчиком, а самому потихоньку приготовляться и когда-нибудь — все вдруг взорвать на воздух, все уничтожить, всех, и виноватых и невиноватых, и тут вдруг все узнают, что это — тот самый, которого
назвали вором… а там уж и убить себя».
Дурным обществом решительно брезгает — скомпрометироваться боится; зато в веселый час объявляет себя поклонником Эпикура, хотя вообще о философии отзывается дурно,
называя ее туманной пищей германских
умов, а иногда и просто чепухой.
Она меня с
ума в эти три недели сведет! Будет кутить да мутить. Небось, и знакомых-то всех ему
назвала, где и по каким дням бываем, да и к нам в дом, пожалуй, пригласила… Теперь куда мы, туда и он… какова потеха! Сраму-то, сраму одного по Москве сколько! Иная добрая мать и принимать перестанет; скажет: у меня не въезжий дом, чтобы любовные свидания назначать!
— Что-нибудь тут кроется, господа, — уверял Стабровский. — Я давно знаю Бориса Яковлича. Это то, что
называют гением без портфеля. Ему недостает только денег, чтобы быть вполне порядочным человеком. Я часто завидую его
уму… Ведь это удивительная голова, в которой фейерверком сыплются самые удивительные комбинации. Ведь нужно было придумать дорогу…
— Папа, я неспособна к этому чувству… да. Я знаю, что это бывает и что все девушки мечтают об этом, но, к сожалению, я решительно не способна к такому чувству.
Назови это уродством, но ведь бывают люди глухие, хромые, слепые, вообще калеки. Значит, по аналогии, должны быть и нравственные калеки, у которых недостает самых законных чувств. Как видишь, я совсем не желаю обманывать себя. Ведь я тоже средний человек, папа… У меня
ум перевешивает все, и я вперед отравлю всякое чувство.
При этом он горячо высказал свое мнение, что князя весьма странно и бог знает с чего
назвали идиотом, что он думает о нем совершенно напротив, и что, уж конечно, этот человек себе на
уме.
У нас он считался аристократом, по крайней мере я так
называл его: прекрасно одевался, приезжал на своих лошадях, нисколько не фанфаронил, всегда был превосходный товарищ, всегда был необыкновенно весел и даже иногда очень остер, хотя
ума был совсем не далекого, несмотря на то, что всегда был первым в классе; я же никогда ни в чем не был первым.
Этот m-r Jules был очень противен Варваре Павловне, но она его принимала, потому что он пописывал в разных газетах и беспрестанно упоминал о ней,
называя ее то m-me de L…tzki, то m-me de ***, cette grande dame russe si distinguée, qui demeure rue de P…, [Г-жа ***, это знатная русская дама, столь изысканная, которая живет по улице П… (фр.)] рассказывал всему свету, то есть нескольким сотням подписчиков, которым не было никакого дела до m-me L…tzki, как эта дама, настоящая по
уму француженка (une vraie française par l’ésprit) — выше этого у французов похвал нет, — мила и любезна, какая она необыкновенная музыкантша и как она удивительно вальсирует (Варвара Павловна действительно так вальсировала, что увлекала все сердца за краями своей легкой, улетающей одежды)… словом, пускал о ней молву по миру — а ведь это, что ни говорите, приятно.
— Необыкновенно! — подтвердила Марья Дмитриевна. — Ну, Варвара Павловна, признаюсь, — промолвила она, в первый раз
называя ее по имени, — удивили вы меня: вам хоть бы концерты давать. Здесь у нас есть музыкант, старик, из немцев, чудак, очень ученый; он Лизе уроки дает; тот просто от вас с
ума сойдет.
Князь Юсупов (во главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от
ума» сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у московского военного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю московскую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков
называет меня и говорит, что я — Надворный Судья.
Не сидите с моим другом, Зарницыным, он затмит ваш девственный
ум своей туманной экономией счастья; не слушайте моего друга Вязмитинова, который погубит ваше светлое мышление гегелианскою ересью; не слушайте меня, преподлейшего в сношениях с зверями, которые станут
называть себя перед вами разными кличками греко-российского календаря; даже отца вашего, которому отпущена половина всех добрых качеств нашей проклятой Гоморры, и его не слушайте.
В этот раз, как и во многих других случаях, не поняв некоторых ответов на мои вопросы, я не оставлял их для себя темными и нерешенными, а всегда объяснял по-своему: так обыкновенно поступают дети. Такие объяснения надолго остаются в их
умах, и мне часто случалось потом,
называя предмет настоящим его именем, заключающим в себе полный смысл, — совершенно его не понимать. Жизнь, конечно, объяснит все, и узнание ошибки бывает часто очень забавно, но зато бывает иногда очень огорчительно.
У Николая Силыча в каждом почти классе было по одному такому, как он
называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить с ним, что им было угодно, — признаваться ему прямо, чего они не знали, разговаривать, есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться не смели, чтобы не стяжать нового и еще более строгого наказания: он очень уж уважал
ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует народ российский.
— А ведь у тебя
ума палата, Родька! Право… Разбирая строго логически, это не
ум, а хитрость, но если хитрость делается дьявольской, тогда ее можно
назвать даже
умом.
Он заметно любит щеголять; на нем надето что-то круглое: сюртук не сюртук, пальто не пальто, фрак не фрак, а что-то среднее, то, что в провинции
называют"обеденным фраком"; сапоги лаковые, перчатки палевые, жилет кашемировый, пестроты ослепительной; на рубашке столько складок, что
ум теряется.
Этак ты с своего-то
ума, пожалуй, и меня подлецом
назовешь, а я и не подлец совсем, так на что ж это будет похоже?
Петр Иваныч медленно положил письмо на стол, еще медленнее достал сигару и, покатав ее в руках, начал курить. Долго обдумывал он эту штуку, как он
называл ее мысленно, которую сыграла с ним его невестка. Он строго разобрал в
уме и то, что сделали с ним, и то, что надо было делать ему самому.
Те добродетельные мысли, которые мы в беседах перебирали с обожаемым другом моим Дмитрием, чудесным Митей, как я сам с собою шепотом иногда
называл его, еще нравились только моему
уму, а не чувству. Но пришло время, когда эти мысли с такой свежей силой морального открытия пришли мне в голову, что я испугался, подумав о том, сколько времени я потерял даром, и тотчас же, в ту же секунду захотел прилагать эти мысли к жизни, с твердым намерением никогда уже не изменять им.
Отдельно от общих, более или менее развитых в лицах способностей
ума, чувствительности, художнического чувства, существует частная, более или менее развитая в различных кружках общества и особенно в семействах, способность, которую я
назову пониманием.
Она
назвала первое попавшееся на язык имя и отчество. Это был старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употребила его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим образом на первобытный
ум грека. Он поспешно вскочил со скамейки, приподнял над головой белую фуражку, и даже при слабом свете, падавшем сквозь стекла над салоном, она увидела, как он быстро и густо покраснел.
Могли ли мы утверждать, что нам и на
ум никогда не приходило
называть себя «красными», а тем менее быть оными?
Сам граф был ветхий старикашка, почти совершенно выживший из
ума, но, с помощью парика, вставных зубов и корсета, казался еще молодцом; он очень мило сюсюкал,
называл семиозерских красавиц «belle dame» и любил играть маркизов на домашних спектаклях.
Несколько времени Софья Николавна щадила больного старика и думала своими внушениями остановить Николая в пределах сносного приличия; она надеялась на его
ум, надеялась на то, что он должен знать ее твердый характер и не решится довести ее до крайности; но злобный азиятец (как его все в доме
называли) был заранее уверен в победе и старался вызвать Софью Николавну на горячую вспышку.
Недоумевающее лицо Стерса было передо мной, и я видел, что он сидит молча. Я и Стерс, занятые схваткой, могли только
называть цифры. Пока это пробегало в
уме, впечатление полного жизни женского голоса оставалось непоколебленным.
Здесь их крестили, давали имя и фамилию, какая на
ум придет, но, впрочем, не мудрствовали, а более
называли по имени крестного отца.
В институте Ирина слыла за одну из лучших учениц по
уму и способностям, но с характером непостоянным, властолюбивым и с бедовою головой; одна классная дама напророчила ей, что ее страсти ее погубят — "Vos passions vous perdront"; зато другая классная дама ее преследовала за холодность и бесчувственность и
называла ее"une jeune fille sans coeur".
День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной,
Обдумывал все то, что ей скажу,
Как обольщу ее надменный
ум,
Как
назову московскою царицей, —
Но час настал — и ничего не помню.
Вот он нынче каков стал: всё только солидные мысли на
уме. Сибири не боится, об казне говорит: у казны-матушки денег много, и вдобавок сам себя патриотом
называет. И физиономия у него сделалась такая, что не всякий сразу разберет, приложимо ли к ней"оскорбление действием"или не приложимо.
Ее нельзя было
назвать особенной умницей, но она, несомненно, владела всеми теми способностями
ума, которые нужны для того, чтобы хитрить, чтобы расчищать себе в жизни дорожку и сдвигать с нее других самым тихим и незаметным манером.
Тогда в свете жили не по-нынешнему: появившиеся впоследствии времени козёры тогда или вовсе не были известны, или их попросту
называли «болтунами» и держали в презрении вроде известного героя грибоедовской комедии Загорецкого. Тогда, собравшись в дом, или танцевали до упаду, или занимались так называемыми «играми», из которых многие требовали от участников и
ума и некоторой образованности.
Рогожин, к счастию своему, никогда не знал, что в этом споре все преимущества были на его стороне, ему и в
ум не приходило, что Gigot
называл ему не исторические лица, а спрашивал о вымышленных героях третьестепенных французских романов, иначе, конечно, он еще тверже обошелся бы с бедным французом.
— Тьфу, черт возьми! — перервал Зарецкой, — так этот-то бред называется любовью? Ну! подлинно есть от чего сойти с
ума! Мой друг! Да как же прикажешь ей тебя
называть? Мусью Рославлев, что ль?
Наш брат, русский человек, любит почавкать, — начинает Фридрих Фридрихович, давая вам чувствовать, что когда он десять минут назад
называл себя немецким человеком, то это он шутил, а что, в самом-то деле, он-то и есть настоящий русский человек, и вслед за этой оговоркой Шульц заводит за хлебом-солью беседу, в которой уж гостю приходится только молчать и слушать Фридриха Фридриховича со всяческим, впрочем, правом хвалить его
ум, его добродетель, его честность, его жену, его лошадь, его мебель, его хлеб-соль и его сигары.
Царя Петра они с
ума споили; брата Иоанна ставят ни во что, комнату его дровами закидали; меня
называют девкою, как будто я и не дочь царя Алексея Михайловича; князю Василью Васильевичу (Голицыну) хотят голову отрубить, — а он добра много сделал: польский мир учинил; с Дону выдачи беглых не было, а его промыслом и с Дону выдают.
И в этом пылу он то схватывал, то бросал от себя лежавший на столе пистолет и порицал без исключения все власти, находя их бессильными остановить повсюду у нас царящее лицемерие, лихоимство, неуважение к честности, к
уму и к дарованиям, и в заключение
назвал все власти не соответствующими своему назначению.
До всего своим
умом дошел, по-сибирски это
называют самородком, а душа… да вот сам увидишь.
Если хочешь, они немного смешны: представь себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них; холодные светские
умы, может быть,
назовут это неприличным; но — боже мой! — неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые лучшие минуты нашей жизни!..
Да, видно, и пан Халявский (до женитьбы моей меня, как обыкновенно,
называли только панычем, а с того времени целым «паном» величать начали) себе на
уме, что такую подхватил!"А того и не знали, что приданое было на мой счет сделано, но суждения их тешили мой гонор и амбицию.
В коротком обществе, где умный, разнообразный разговор заменяет танцы (рауты в сторону), где говорить можно обо всем, не боясь цензуры тетушек, и не встречая чересчур строгих и неприступных дев, в таком кругу он мог бы блистать и даже нравиться, потому что
ум и душа, показываясь наружу, придают чертам жизнь, игру и заставляют забыть их недостатки; но таких обществ у нас в России мало, в Петербурге еще меньше, вопреки тому, что его
называют совершенно европейским городом и владыкой хорошего тона.
Те, которых она
называла знаменитыми и великими, принимали ее как свою, как ровню и пророчили ей в один голос, что при ее талантах, вкусе и
уме, если она не разбросается, выйдет большой толк.