Неточные совпадения
— Да, он глуп, но — в меру возраста. Всякому возрасту соответствует определенная доза глупости и
ума. То, что
называется сложностью в химии, — вполне законно, а то, что принимается за сложность в характере человека, часто бывает только его выдумкой, его игрой. Например — женщины…
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими лицами святых и глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая
называлась в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл раза по три в день, публика очень любила ее, а люди пытливого
ума бегали в павильон слушать, как тихая музыка звучит в стальном жерле длинной пушки.
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это
называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно:
ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
Если же вы не захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и дело прекращается; вам же в глаза говорим, при всех ваших свидетелях, что вы человек с
умом грубым и с развитием низким; что
называться впредь человеком с честью и совестью вы не смеете и не имеете права, что это право вы слишком дешево хотите купить.
Из-под темных навислых бровей сверкал проницательный взгляд, а вокруг уст играла приветливая улыбка, сквозь которую просвечивало то, что в просторечии
называется: себе на
уме.
Негров, конечно, не принадлежал к особенно умным людям, но он обладал вполне нашей национальной сноровкой, этим особым складом практического
ума, который так резко
называется: себе на
уме.
— Видел и я, — у меня глаз-то, правда, и стар, ну, да не совсем, однако, и слеп, — формы не знает, да кабы не знал по глупости, по непривычке — не велика беда: когда-нибудь научился бы, а то из
ума не знает; у него из дела выходит роман, а главное-то между палец идет; от кого сообщено, достодолжное ли течение, кому переслать — ему все равно; это
называется по-русски: вершки хватать; а спроси его — он нас, стариков, пожалуй, поучит.
— Погоди. Я тебя обещал есть выучить… Дело просто. Это
называется бутерброд, стало быть, хлеб внизу а печенка сверху. Язык — орган вкуса. Так ты вот до сей поры зря жрал, а я тебя выучу, век благодарен будешь, а других уму-разуму научишь. Вот как: возьми да переверни, клади бутерброд не хлебом на язык, а печенкой. Ну-ка!
— Тьфу, черт возьми! — перервал Зарецкой, — так этот-то бред
называется любовью? Ну! подлинно есть от чего сойти с
ума! Мой друг! Да как же прикажешь ей тебя называть? Мусью Рославлев, что ль?
— Нисколько. Вы до такой степени испорчены вашей семинарской философией, что во всем хотите видеть один только туман. Отвлеченные науки, которыми набита ваша молодая голова, потому и
называются отвлеченными, что они отвлекают ваш
ум от очевидности. Смотрите в глаза черту прямо, и если он черт, то и говорите, что это черт, а не лезьте к Канту или к Гегелю за объяснениями.
Достоевский слишком уж любит сводить с
ума своих героев; положим, что у Васи его уж донельзя слабое сердце (так и повесть
называется).
И вот, в один прекрасный день, славнобубенский губернатор, действительный статский советник и кавалер Непомук Анастасьевич Гржиб-Загржимбайло, что
называется, en petit comité кормил обедом новоприбывшего весьма важного гостя. Этим гостем была именно та самая особа, которая, по заранее еще ходившим славнобубенским слухам, весьма спешно прибыла в город для расследования снежковского дела и для наблюдения за общественным настроением
умов.
— А ты как думал? Ты думал, он дурак, зверь-то? Нет, он умней человека, даром, что свинья
называется. Он все знает. Хоть то в пример возьми: человек по следу пройдет, не заметит, а свинья как наткнется на твой след, так сейчас отдует и прочь; значит,
ум в ней есть, что ты свою вонь не чувствуешь, а она слышит… Она свинья, а все она не хуже тебя: такая же тварь божия. Эх-ма! Глуп человек, глуп, глуп человек!»
Орловский. Это
называется — без
ума смеяхся.
Есть такое учреждение, корпорация, собрание, что ли, людей или
умов, которое непогрешимо, и
называется наука. Оно всё это определит со временем.
«Миром»
называются страсти, порожденные парением
ума.
В
уме князя Владимира Яковлевича, услыхавшего от князя Ивана Андреевича этот совет докторов, мелькнула мысль, которую он не замедлил привести в исполнение. С помощью сестры он уговорил князя и княжну со всем семейством, то есть племянниками, учителем, Капочкой и нянькой княжны Терентьевной, переехать на жительство в Баратово, как
называлось подмосковное имение князя Владимира Яковлевича.
Княжна Софья Васильевна была худенькая, болезненная, невзрачная блондинка, послушная, безответная, недалекая по
уму, но с добрым сердцем. Ей шел уже двадцать пятый год — она, что
называется засиделась. Надо, впрочем, сказать, что и ранее на ее руку являлось мало претендентов, а если и были таковые, то они метили на приданое, что далеко не входило в расчеты ее родителей — этих только кажущихся богачей.
Максим Яковлевич, как и его двоюродный брат Никита Григорьевич, могли
назваться по тому времени людьми просвещенными, представителями нового поколения, и вера в сглаз, порчу, колдовство была уже несколько поколеблена в их
уме. Но при всем этом беседа Максима Яковлевича с Антиповной произвела на него впечатление и заставила задуматься. Он горячо любил свою сестру, бывшую любимицей дяди и двоюродного брата, и ее загадочное недомогание очень тревожило его.
Федор Дмитриевич был среднего роста светлый шатен, с светло-синими вдумчивыми ласковыми глазами, в которых ярко светился недюжинный
ум; черты его лица не могли
назваться правильными, но в общем это лицо, на котором лежала печать высшей интеллигентности, было очень привлекательно; небольшая русая борода и усы закрывали нижнюю часть лица и губы, на которых играла всегда приветливая, но далеко не льстивая улыбка.
— Он самый, но вы ошибаетесь, он не может
называться комиссионером в обыкновенном значении этого слова, он, поднимайте выше, делец… у него что месяц, то один проект грандиознее другого, он всегда окружен если не большими капиталистами, то во всяком случае состоятельными людьми, месяц-два безусловно верящими в его финансовый
ум вообще и в его проекты: «Товарищество на паях для добывания олова на Мурманском берегу» и «Акционерное общество копчения свиных туш в Тамбовской губернии для экспорта за границу», в особенности…
Взгляд его глаз, глядевших исподлобья, хотя и выражал тоже недюжинный
ум, но с большой примесью хитрости и искательства, а сквозь улыбку просвечивало то, что в просторечье
называется «себе на
уме».
— И это жизнь, — с горечью думал Караулов, — жизнь города, который
называется «центром
ума». По-моему лучше сумасшествие.