Неточные совпадения
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый
день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как всё
на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с
корабля на бал.
Когда
на другой
день стало светать,
корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать
на палубе, поборотая вином Грэя; держались
на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший
на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести
дней. В то время, как Грэй вернулся
на свой
корабль, агент конторы уже садился
на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Накануне того
дня и через семь лет после того, как Эгль, собиратель песен, рассказал девочке
на берегу моря сказку о
корабле с Алыми Парусами, Ассоль в одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки вернулась домой расстроенная, с печальным лицом.
— Годится,
на всякий случай, — сухо откликнулась она. — Теперь — о
делах Коптева, Обоимовой. Предупреждаю:
дела такие будут повторяться. Каждый член нашей общины должен, посмертно или при жизни, — это в его воле, — сдавать свое имущество общине. Брат Обоимовой был член нашей общины, она — из другой, но недавно ее
корабль соединился с моим. Вот и все…
— В самом
деле, какие подвиги: садись в коляску или
на корабль, дыши чистым воздухом, смотри
на чужие страны, города, обычаи,
на все чудеса… Ах, ты! Ну, скажи, что твои
дела, что в Обломовке?
Она немного отдохнула, открыв все Райскому и Тушину. Ей стало будто покойнее. Она сбросила часть тяжести, как моряки в бурю бросают часть груза, чтоб облегчить
корабль. Но самый тяжелый груз был
на дне души, и ладья ее сидела в воде глубоко, черпала бортами и могла, при новом ожидаемом шквале, черпнуть и не встать больше.
А разве вы ожидали противного?..» — «Нет: я сравниваю с нашими офицерами, — продолжал он, —
на днях пришел английский
корабль, человек двадцать офицеров съехали сюда и через час поставили вверх
дном всю отель.
После обеда наши уехали
на берег чай пить in’s Grune [
на лоне природы — нем.]. Я прозевал, но зато из привезенной с английского
корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для нас.
Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Непривычному человеку покажется, что случилось какое-нибудь бедствие, как будто что-нибудь сломалось, оборвалось и
корабль сейчас пойдет
на дно.
Португальцы поставили носилки
на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом
деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были
на одном из уступов горы,
на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан;
на рейде опять игрушки —
корабли, в том числе и наш.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в прекрасный порт или станут
на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он
на берегу или смотрит
на корабле за работами — он или делает
дело, тогда молчит и делает комическое лицо, или поет и хохочет.
День и ночь
на корабле бдительно следят за состоянием погоды.
Днем облитые ослепительным солнечным блеском воды сверкают, как растопленное серебро; лучи снопами отвесно и неотразимо падают
на все —
на скалы,
на вершины пальм,
на палубы
кораблей и, преломляясь, льют каскады огня и блеска по сторонам.
Но
дни шли своим чередом и жизнь
на корабле тоже.
Через
день, по приходе в Портсмут, фрегат втянули в гавань и ввели в док, а людей перевели
на «Кемпердоун» — старый
корабль, стоящий в порте праздно и назначенный для временного помещения команд. Там поселились и мы, то есть туда перевезли наши пожитки, а сами мы разъехались. Я уехал в Лондон, пожил в нем, съездил опять в Портсмут и вот теперь воротился сюда.
Пушечные выстрелы, колокольный звон, вымпела
на кораблях — и только потому нет музыки, что гость Англии приехал в воскресенье, а воскресенье здесь постный
день…
Даже поселенцы толкуют, что эта местность во времена оны была
дном морским и будто гиляки теперь находят
на ней вещи с
кораблей.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об
деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно,
на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое
дело, что если не придешь, то все наши
корабли потонут.
Вчера лег — и тотчас же канул
на сонное
дно, как перевернувшийся, слишком загруженный
корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой воды. И вот медленно всплываю со
дна вверх и где-то
на средине глубины открываю глаза: моя комната, еще зеленое, застывшее утро.
На зеркальной двери шкафа — осколок солнца — в глаза мне. Это мешает в точности выполнить установленные Скрижалью часы сна. Лучше бы всего — открыть шкаф. Но я весь — как в паутине, и паутина
на глазах, нет сил встать…
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и тем же
делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и начало равнодушной скуки, как, например,
на кораблях в кругосветном рейсе, в полках, в монастырях, в тюрьмах, в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня, борьба с которым необычайно трудна и даже невозможна.
Я прошел в контору редакции и, заплатив девять рублей, сдал объявление о выставке, такое, какое вывешено было
на пароходе и вывешивается всюду, а
на другой
день в редакцию сдал статью, от которой отказаться было нельзя: напечатанным объявлением о готовности выставки редактор сжег свои
корабли.
«Успеешь, крыса, выселиться из
корабля! — думал Петр Степанович, выходя
на улицу. — Ну, коли уж этот “почти государственный ум” так уверенно осведомляется о
дне и часе и так почтительно благодарит за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя после того сомневаться. (Он усмехнулся.) Гм. А он в самом
деле у них не глуп и… всего только переселяющаяся крыса; такая не донесет!»
И в это время
на корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной;
на третий
день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда
корабль тихо шел в густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
На третий
день пути, выйдя
на палубу, он увидел впереди
корабль.
Строятся крепости, арсеналы и
корабли, производят беспрестанно оружия, которые в самое короткое время заменяются другими, потому что наука, которая должна бы была быть направлена всегда
на благо человечества, содействует, к сожалению,
делу разрушения, придумывает новые и новые средства убивать большие количества людей в наиболее короткое время.
— Много удалось сделать, — заявил он. — Я был у следователя, и он обещал, что Биче будет выделена из
дела как материал для газет, а также в смысле ее личного присутствия
на суде. Она пришлет свое показание письменно. Но я был еще кое-где и всюду оставлял деньги. Можно было подумать, что у меня карманы прорезаны. Биче, вы будете хоть еще раз покупать
корабли?
Наверху раздался крик, но не крик драки, а крик делового замешательства, какие часто бывают
на корабле. Бутлер отправился узнать, в чем
дело; за ним вскоре вышел Синкрайт. Капитан, стоя, курил, и я воспользовался уходом помощников, чтобы передать ему деньги. Он взял ассигнации особым надменным жестом, очень тщательно пересчитал и подчеркнуто поклонился. В его глазах появился значительный и веселый блеск.
День проходит быстро
на корабле.
Я ответил, что разговор был и что капитан Гез не согласился взять меня пассажиром
на борт «Бегущей по волнам». Я прибавил, что говорю с ним, Брауном, единственно по указанию Геза о принадлежности
корабля ему. Это положение
дела я представил без всех его странностей, как обычный случай или естественную помеху.
Большие круглые окна-иллюминаторы, диаметром более двух футов, какие никогда не делаются
на грузовых
кораблях, должны были ясно и элегантно озарять
днем.
Рассчитывая, что
на днях мы поговорим подробнее, я не стал больше спрашивать его о
корабле. Кто сказал «А», тот скажет и «Б», если его не мучить. Я перешел к Гезу, выразив сожаление, крайне смягченное по остроте своего существа, что капитан бездетен, так как его жизнь, по-видимому, довольно беспутна; она лишена правильных семейных забот.
— Знаете ли вы, — сказал он, — о Вильямсе Гобсе и его странной судьбе? Сто лет назад был здесь пустой, как луна, берег, и Вильямс Гобс, в силу предания которому верит, кто хочет верить, плыл
на корабле «Бегущая по волнам» из Европы в Бомбей. Какие у него были
дела с Бомбеем, есть указания в городском архиве.
— Скверно! — резюмировал Фрей общее положение
дел, как капитан севшего
на мель
корабля. — Да… Человек, кружку!..
Вообразите себе, что она до известных там лет своей жизни жила в кристальных палатах
на дне реки; слыхала там о
кораблях, о бурях, о людях, о их любви, ненависти, о горе.
Она плавала в глубине, видала, как в воду опускается столб лунного света, слышала
на берегах шум другой жизни; над головою ее пробегали
корабли, отрезавшие лунный свет от
дна речного; но она ничего, решительно ничего не видала, кроме того, что там есть у них под водою.
После того, насмотревшись
на голландские и английские
корабли, Петр, по собственным словам его, всю мысль свою уклонил для строения флота, и «когда за обиды татарские учинилась осада Азова, и потом оный счистливо взят, по неизменному своему желанию не стерпел долго думать о том, — скоро за
дело принялся» (Устрялов, том II, приложение I, стр. 400).
О сеньор, нам очень плохо!
Случайно я проведал стороною,
Что к ним из Рима будет новый член,
Какой-то дон Йеронимо. Он в Кадикс
На корабле на днях приехать должен.
Святых он братий хочет подтянуть;
Они его со страхом ожидают;
Чтоб избежать в бездействии упрека,
Формальный вам готовится процесс;
Арестовать должны вас очень скоро.
Меж тем разосланы во все концы
Глашатаи, чтоб ваше отлученье
От церкви и закона объявить.
Пропали мы совсем!
Думаю также о том, как однажды бурной зимней ночью разбилась о грудь старого чудовища целая английская флотилия вместе с гордым щеголеватым
кораблем «Black Prince», [«Черный принц» (англ.)] который теперь покоится
на морском
дне, вот здесь, совсем близко около меня, со своими миллионами золотых слитков и сотнями жизней.
Рассказывал он также о своих встречах под водой с мертвыми матросами, брошенными за борт с
корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их ногам, они, вследствие разложения тела, попадают неизбежно в полосу воды такой плотности, что не идут уже больше ко
дну, но и не подымаются вверх, а, стоя, странствуют в воде, влекомые тихим течением, с ядром, висящим
на ногах.
Через час всей Балаклаве стало известно все, что видел водолаз
на дне моря, у Белых камней. Большинство
кораблей было так занесено илом и всяким сором, что не было надежды
на их поднятие, а от трехмачтового фрегата с золотом, засосанного
дном, торчит наружу только кусочек кормы с остатком медной позеленевшей надписи: «…ck Pr…».
Державным
кораблемВ моей спокойной управляя силе,
Я в ясный
день на бег его глядел.
«Нижний Новгород» шел с «грузом арестантов», назначенных
на Сахалин. Морские уставы вообще очень строги, а
на корабле с подобным грузом они еще строже.
Днем арестанты посменно гуляли по палубе, оцепленные крепким караулом. Остальное время они проводили в своих помещениях под палубой.
Ананий Яковлев(солидно). Никакого тут дьявола нет, да и быть не может. Теперь даже по морской части, хошь бы эти паруса али греблю, как напредь того было, почесть, что совсем кинули, так как этим самым паром стало не в пример сподручнее
дело делать. Поставят, спокойным манером, машину в нутро
корабля; она вертит колеса, и какая ни
на есть там буря, ему нипочем. Как теперича стал ветер крепчать, развели огонь посильнее, и пошел скакать с волны
на волну.
Море широко и глубоко; конца морю не видно. В море солнце встает и в море садится.
Дна моря никто не достал и не знает. Когда ветра нет, море сине и гладко; когда подует ветер, море всколыхается и станет неровно. Подымутся по морю волны; одна волна догоняет другую; они сходятся, сталкиваются, и с них брызжет белая пена. Тогда
корабли волнами кидает как щепки. Кто
на море не бывал, тот богу не маливался.
В книзе животней, яже
на небеси, овому писано грады обладати, овому рать строити, овому в
кораблях моря преплывати, овому же куплю деяти, а наше
дело о имени Христове подаянием христолюбцев питаться и о всех истинных христианах древлего благочестия молитвы приносити.
На торгу купец узнал, что в городе мало масла и каждый
день ждут нового привоза. Купец пошел
на пристань и стал высматривать
корабли. При нем пришел
корабль с маслом. Купец прежде всех вошел
на корабль, отыскал хозяина, купил все масло и дал задаток. Потом купец побежал в город, перепродал масло и за свои хлопоты заработал денег в 10 раз больше против мужика и принес товарищам.
Наш
корабль стоял
на якоре у берега Африки.
День был прекрасный, с моря дул свежий ветер; но к вечеру погода изменилась: стало душно и точно из топленной печки несло
на нас горячим воздухом с пустыни Сахары.
Это был молодой человек лет 26, охотно принявший предложение путешествовать
на русском
корабле, весьма милый и обязательный, добросовестно принявшийся за свое
дело, кончивший курс в Оксфордском университете и вдобавок весьма недурной музыкант, доставлявший всем немалое развлечение своей игрой
на пианино в кают-компании.
— Я, господа, плаваю тридцать пять лет, кое-что видел в своей жизни, разбивался у берегов Африки, выдержал несколько ураганов, был
на горевшем
корабле, но все это ничто в сравнении с этими двумя
днями…