Неточные совпадения
Кити
чувствовала, что в ней, в ее складе жизни, она найдет образец того, чего теперь мучительно искала: интересов жизни, достоинства жизни — вне отвратительных для Кити светских отношений девушки к
мужчинам, представлявшихся ей теперь позорною выставкой товара, ожидающего покупателей.
Когда встали из-за стола, Левину хотелось итти за Кити в гостиную; но он боялся, не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке
мужчин, принимая участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити,
чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.
Вы,
мужчины, не понимаете наслаждений взора, пожатия руки… а я, клянусь тебе, я, прислушиваясь к твоему голосу,
чувствую такое глубокое, странное блаженство, что самые жаркие поцелуи не могут заменить его.
«Я стал слишком мягок с нею, и вот она уже небрежна со мною. Необходимо быть строже. Необходимо овладеть ею с такою полнотой, чтоб всегда и в любую минуту настраивать ее созвучно моим желаниям. Надо научиться понимать все, что она думает и
чувствует, не расспрашивая ее.
Мужчина должен поглощать женщину так, чтоб все тайные думы и ощущения ее полностью передавались ему».
Тысячами шли рабочие, ремесленники,
мужчины и женщины, осанистые люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин
чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
— Да, — тут многое от церкви, по вопросу об отношении полов все вообще
мужчины мыслят более или менее церковно. Автор — умный враг и — прав, когда он говорит о «не тяжелом, но губительном господстве женщины». Я думаю, у нас он первый так решительно и верно указал, что женщина бессознательно
чувствует свое господство, свое центральное место в мире. Но сказать, что именно она является первопричиной и возбудителем культуры, он, конечно, не мог.
Было совершенно ясно, что эти изумительно нарядные женщины, величественно плывущие в экипажах, глубоко
чувствуют силу своего обаяния и что сотни
мужчин, любуясь их красотой, сотни женщин, завидуя их богатству, еще более, если только это возможно, углубляют сознание силы и власти красавиц, победоносно и бесстыдно показывающих себя.
Потер озябшие руки и облегченно вздохнул. Значит, Нехаева только играла роль человека, зараженного пессимизмом, играла для того, чтоб, осветив себя необыкновенным светом, привлечь к себе внимание
мужчины. Так поступают самки каких-то насекомых. Клим Самгин
чувствовал, что к радости его открытия примешивается злоба на кого-то. Трудно было понять: на Нехаеву или на себя? Или на что-то неуловимое, что не позволяет ему найти точку опоры?
«Вот и я привлечен к отбыванию тюремной повинности», — думал он,
чувствуя себя немножко героем и не сомневаясь, что арест этот — ошибка, в чем его убеждало и поведение товарища прокурора. Шли переулками, в одном из них, шагов на пять впереди Самгина, открылась дверь крыльца, на улицу вышла женщина в широкой шляпе, сером пальто, невидимый
мужчина, закрывая дверь, сказал...
Он и среди увлечения
чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства
мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных радостей.
Товарищи ее,
мужчины, знавшие это, если и
чувствовали влечение к ней, то уж не позволяли себе показывать этого ей и обращались с ней как с товарищем-мужчиной.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов
чувствовал, что
мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
Вот почему до меня и
мужчина не знал полного счастья любви; того, что он
чувствовал до меня, не стоило называть счастьем, это было только минутное опьянение.
Так теперь я не знаю, что я буду
чувствовать, если я полюблю
мужчину, я знаю только то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ты обязана делать для меня что-нибудь!
Вы
чувствовали, что дамы этих краев, узрев этого господина, весьма легко могли сказать своей или соседской кухарке: «вот, погляди, Акулинушка, какой чудесный
мужчина ходит.
О новобрачной паре говорят разно. Женни утомлена и задумчива.
Мужчины находят ее красавицей, женщины говорят, что она тонирует. Из дам ласковее всех к ней madame Зарницына, и Женни это
чувствует, но она действительно чересчур рассеянна; ей припоминается и Лиза, и лицо, отсутствие которого здесь в настоящую минуту очень заметно. Женни думает об умершей матери.
— Ты давно здесь? — спросил он, прихлебывая пиво. Он
чувствовал смутно, что то подражание любви, которое сейчас должно произойти, требует какого-то душевного сближения, более интимного знакомства, и поэтому, несмотря на свое нетерпение, начал обычный разговор, который ведется почти всеми
мужчинами наедине с проститутками и который заставляет их лгать почти механически, лгать без огорчения, увлечения Или злобы, по одному престарому трафарету.
Женька ждала его в маленьком скверике, приютившемся между церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких тополей. На ней было серое цельное выходное платье, простая круглая соломенная шляпа с черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов, глядя на нее издали своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки каждый
мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу
почувствует особенный тон».
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более
мужчин, склонны в чем бы то ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так и княгиня наконец начала
чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом
мужчины — и, боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если б я постоянно не
чувствовал его отклоняющей руки!
Налетов. Слушаю-с. (Громко.) Ну, а как полагаете, кто может сильнее
чувствовать:
мужчина или женщина?
У всякого
мужчины (ежели он, впрочем, не бонапартист и не отставной русский сановник, мечтающий, в виду Юнгфрау 1(Комментарии к таким сноскам смотри в Примечаниях I), о коловратностях мира подачек) есть родина, и в этой родине есть какой-нибудь кровный интерес, в соприкосновении с которым он
чувствует себя семьянином, гражданином, человеком.
Нужно было даже поменьше любить его, не думать за него ежеминутно, не отводить от него каждую заботу и неприятность, не плакать и не страдать вместо его и в детстве, чтоб дать ему самому
почувствовать приближение грозы, справиться с своими силами и подумать о своей судьбе — словом, узнать, что он
мужчина.
Послышался испуганный крик Сони. Александров
почувствовал, что теперь ему как
мужчине необходимо принять участие в этом странном происшествии. Он затряс ручку дверного звонка. Соня отворила дверь, и испуг ее прошел. Она уже смеялась.
Здесь я не могу пройти молчанием странную участь Марьи Станиславовны. Кажется, еще с четырнадцатилетнего возраста ее все почти
мужчины, знавшие молоденькую панну, считали каким-то правом для себя ухаживать за нею. И Марья Станиславовна от этого ухаживания
чувствовала великое удовольствие. Аггей Никитич совершенно не подозревал этой черты в ней.
Вьюга действительно была сильна. Сверстов, здоровый и крепкий еще
мужчина,
чувствовал, что ветер чуть не сшибал его с ног, колючий снег слепил ему глаза. Он хотел было, по крайней мере, подать Сусанне Николаевне руку; но она и от того отказалась, проговорив кротким голосом...
Об отношениях
мужчин к женщинам она говорила всегда изумительно грязно; сначала ее речи вызывали у меня отвращение, но скоро я привык слушать их внимательно, с большим интересом,
чувствуя за этими речами какую-то тяжкую правду.
Было странно и неловко слушать, что они сами о себе говорят столь бесстыдно. Я знал, как говорят о женщинах матросы, солдаты, землекопы, я видел, что
мужчины всегда хвастаются друг перед другом своей ловкостью в обманах женщин, выносливостью в сношениях с ними; я
чувствовал, что они относятся к «бабам» враждебно, но почти всегда за рассказами
мужчин о своих победах, вместе с хвастовством, звучало что-то, позволявшее мне думать, что в этих рассказах хвастовства и выдумки больше, чем правды.
Но порою он
чувствовал, что ей удается заговаривать его любовь, как знахарки заговаривают боль, и дня два-три она казалась ему любимой сестрой: долго ждал он её, вот она явилась, и он говорит с нею обо всём — об отце, Палаге, о всей жизни своей, свободно и просто, как с
мужчиной.
Дэзи повернулась. Ее лицо снова было скрыто. Платье это очень шло к ней: на нее оглядывались, проходя,
мужчины, взглядывая затем на меня, но я
чувствовал ее горькую растерянность. Дэзи проговорила, останавливаясь среди слов...
— Как тебе сказать, Олеся? — начал я с запинкой. — Ну да, пожалуй, мне это было бы приятно. Я ведь много раз говорил тебе, что
мужчина может не верить, сомневаться, даже смеяться, наконец. Но женщина… женщина должна быть набожна без рассуждений. В той простой и нежной доверчивости, с которой она отдает себя под защиту Бога, я всегда
чувствую что-то трогательное, женственное и прекрасное.
Можно себе представить приятное изумление Пепки, когда вся «академия» ввалилась в садик «Розы». Он действительно гулял с Мелюдэ, которая при виде незнакомых
мужчин вдруг
почувствовала себя женщиной, взвизгнула и убежала.
Именно этот эпизод с таинственной незнакомкой и промелькнул перед нашими внутренними очами после сделанного Пепкой признания о лобзании.
Мужчина, обманывающий женщину, вообще гадок, а Пепко еще не был настолько испорченным, чтобы не
чувствовать сделанной гадости. Мучила молодая совесть…
Несчастливцев (Милонову). Меня? Ошибаешься. (Вынимает пьесу Шиллера «Разбойники».) Цензуровано. Смотри! Одобряется к представлению. Ах ты, злокачественный
мужчина! Где же тебе со мной разговаривать! Я
чувствую и говорю, как Шиллер, а ты — как подьячий! Ну, довольно! В дорогу, Аркашка! Прощайте! (Кланяется всем.) Тетушка, пожалуйте ручку!
Лаптев сам побежал в столовую, взял в буфете, что первое попалось ему под руки, — это была высокая пивная кружка, — налил воды и принес брату. Федор стал жадно пить, но вдруг укусил кружку, послышался скрежет, потом рыдание. Вода полилась на шубу, на сюртук. И Лаптев, никогда раньше не видавший плачущих
мужчин, в смущении и испуге стоял и не знал, что делать. Он растерянно смотрел, как Юлия и горничная сняли с Федора шубу и повели его обратно в комнаты, и сам пошел за ними,
чувствуя себя виноватым.
Да, а около матери всё чаще является дочь, скромная, как монахиня или как нож в ножнах.
Мужчины смотрят, сравнивают, и, может быть, некоторым становится понятно, что иногда
чувствует женщина и как обидно ей жить.
— Я не видела, не знаю, но говорят, что вы,
мужчины, еще в детстве начинаете с горничными и потом уже по привычке не
чувствуете никакого отвращения. Я не знаю, не знаю, но я даже читала… Жорж, ты, конечно, прав, — сказала она, подходя к Орлову и меняя свой тон на ласковый и умоляющий, — в самом деле, я сегодня не в духе. Но ты пойми, я не могу иначе. Она мне противна, и я боюсь ее. Мне тяжело ее видеть.
Глядя в зеркало на свое взволнованное лицо, на котором крупные и сочные губы казались еще краснее от бледности щек, осматривая свой пышный бюст, плотно обтянутый шелком, она
почувствовала себя красивой и достойной внимания любого
мужчины, кто бы он ни был. Зеленые камни, сверкавшие в ее ушах, оскорбляли ее, как лишнее, и к тому же ей показалось, что их игра ложится ей на щеки тонкой желтоватой тенью. Она вынула из ушей изумруды, заменив их маленькими рубинами, думая о Смолине — что это за человек?
Я едва не заплакал от злости, но удержался, так как с некоторого времени упорно решал вопрос — «кто я — мальчик или
мужчина?» Я содрогался от мысли быть мальчиком, но, с другой стороны,
чувствовал что-то бесповоротное в слове «
мужчина» — мне представлялись сапоги и усы щеткой.
Когда я,
мужчина, не могу без отвращения смотреть на него, что же должна
чувствовать она!» Ему хотелось убить Задор-Мановского.
Муфель представил меня своей жене, очень молодой белокурой даме; эта бесцветная немочка вечно страдала зубной болью, и мимо нее, как говорил Мухоедов, стоило только пройти
мужчине, чтобы она на другой же день
почувствовала себя беременной; почтенная и немного чопорная и опрятная, как кошка, старушка, которую я видел каждый день гулявшей по плотине, оказалась мамашей Муфеля.
Не знаю, он или я изменились, но теперь я
чувствовала себя совершенно равною ему, не находила в нем больше прежде не нравившегося мне притворства простоты и часто с наслаждением видела перед собой вместо внушающего уважения и страх
мужчины кроткого и потерянного от счастья ребенка.
— Скажите лучше:
мужчины не в состоянии
чувствовать любви; они — эгоисты, грубы, необразованны; они в женщине хотят видеть себе рабу, которая только должна повиноваться им, угождать их прихотям и решительно не иметь собственных желаний, или, лучше сказать, совершенно не жить.
— Я ничего не
чувствовала; я была тогда глупа, слепа, нема; я выходила, или, лучше сказать, это выходила замуж не я, а кто-то другая; я не понимала, что я для жениха моего так, игрушка, временная забава, и уже после, гораздо позже, когда воротить было невозможно, я поняла, что такое
мужчина, и особенно
мужчина в сорок лет.
— Вот вы
мужчина, а говорите, что у вас замерло сердце; что же должна
чувствовать женщина в эти страшные для нее минуты! Что ваша невеста — весела?
— Никогда!.. Готова спорить с целым миром, что женщина видит и
чувствует истинную любовь
мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не поняла сильной страсти, — никогда!
— Кажется, таких больше нет, — сухо усмехаясь, сказал Ипполит Сергеевич,
чувствуя, что её идеал
мужчины раздражает его.
— О! да; и не я одна; мы все, женщины, гораздо решительное вас, господ
мужчин, присвоивших себе, не знаю к чему, имя героев, характер твердый, волю непреклонную; мы лучше вас, мы способны глубже
чувствовать, постояннее любить и даже храбрее вас.
Пройдя раза два по главной аллее, я сел рядом на скамейку с одним господином из Ярославля, тоже дачным жителем, который был мне несколько знаком и которого прозвали в Сокольниках воздушным, не потому, чтобы в наружности его было что-нибудь воздушное, — нисколько: он был
мужчина плотный и коренастый, а потому, что он, какая бы ни была погода, целые дни был на воздухе: часов в пять утра он пил уж чай в беседке, до обеда переходил со скамейки на скамейку, развлекая себя или чтением «Северной пчелы» [«Северная пчела» — газета, с 1825 года издававшаяся реакционными писателями Ф.Булгариным и Н.Гречем.], к которой
чувствовал особенную симпатию, или просто оставался в созерцательном положении, обедал тоже на воздухе, а после обеда ложился где-нибудь в тени на ковре, а часов в семь опять усаживался на скамейку и наблюдал гуляющих.
Матрена. Народом это, мать, нынче стало; больно стал не крепок ныне народ: и
мужчины и женщины. Я вот без Ивана Петровича… Семь годков он в те поры не сходил из Питера… Почти что бобылкой экие годы жила, так и то: лето-то летенски на работе, а зимой за скотинкой да за пряжей умаешься да упаришься, — ляжешь, живота у себя не
чувствуешь, а не то, чтобы о худом думать.