Неточные совпадения
— Состязание жуликов. Не зря, брат,
московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, черт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя
власть, я бы половину
московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще — в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга — оттуда в Европы никакой вопль не долетит.
Сухаревка — дочь войны. Смоленский рынок — сын чумы. Он старше Сухаревки на 35 лет. Он родился в 1777 году. После
московской чумы последовал приказ
властей продавать подержанные вещи исключительно на Смоленском рынке и то только по воскресеньям во избежание разнесения заразы.
Из
властей предержащих почти никто не бывал на Сухаревке, кроме знаменитого
московского полицмейстера Н. И. Огарева, голова которого с единственными в Москве усами черными, лежащими на груди, изредка по воскресеньям маячила над толпой около палаток антикваров.
Характерно исчезновение святых князей после перенесения греховной
власти на великих князей
московских.
«
Московские ведомости» то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило «Новое время» в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары: то запретят розницу, то объявят предупреждение, а в следующем, 1882, году газету закрыли административной
властью на шесть месяцев — с апреля до ноября. Но И.И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и была, публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.
У Н.И. Пастухова осталась еще с молодых лет боязнь всякого начальства, и каждому
власть имущему он старался угодить всеми возможными способами, давая всякому, кому только можно, взятки: кому денег даст взаймы без отдачи, у кого ненужную лошадь купит. И у главного
московского цензора Назаревского купил две дачи в Пушкине за несуразно дорогую цену.
Я стоял у крыльца Архангельского собора; я знал, что там собираются в этот час знаменитости
московской сцены и некоторые писатели. Им нет места в Успенском соборе, туда входят только одетые в парадные мундиры высших рангов
власти предержащие…
Настоящая государственная
власть в древней России не существовала по крайней мере до возвышения государства
Московского. Древние князья называли Русь своею отчиною и действительно, как доказал недавно г. Чичерин, владели ею скорее по вотчинному, нежели по государственному праву. По утверждении же
Московского государства, — одна уже возможность такой личности, как Иван Грозный, заставляет отказаться от обольщения относительно силы и значения думы боярской или какого бы то ни было уравновешивающего, влияния.
Но варяги одолели, и с тех пор «феодальные сеньоры и грубые норманны раздавили своей тяжелой и стеснительной
властью цветущую республику новгородскую; после шести веков непрестанной борьбы с неправо захваченной
властью (contre un pouvoir usurpateur) она потеряла наконец свою вольность и сделалась простою провинцией)
московской» (том II, стр. 505).
— Если, матушка, желаете со всеми в согласии пребыть, неотменно надо нам духовную
власть архиепископа признать. Не одни
московские его принимают, а повсюду, где только есть наши христиане, — сказал Василий Борисыч.
Память о женской красоте смутила рогожского посла, оттого и речи на соборе были нескладны. Посмотреть бы
московским столпам на надежду свою, поглядеть бы на витию, что всех умел убеждать, всех заставлял с собой соглашаться!.. Кто знает?.. Не будь в Комарове такого съезда девиц светлооких, на Керженце, пожалуй, и признали б духовную
власть владыки Антония…
— Матушка! Да какие ж от наших
московских бывали к вам повеления?.. Какое властительство?.. Помилуйте! — оправдывался Василий Борисыч. — Вам только предлагают церковного ради мира и христианского общения принять архиепископа, а
власти никакой над вами иметь не желают. То дело духовных чинов. Примете архиепископа — его дело будет…
При перемене обстоятельств ластившиеся к
московскому владыке петербургские выскочки и карьеристы не только круто взяли в сторону, но даже наперебой старались показать свое к нему неблаговоление. В числе таких перевертней был и генерал Копцевич. Имея под руками и в своей
власти филаретовского ставленника Исмайлова, он сделал этого философа искупительною жертвою за свои былые увлечения
московским владыкой.
Таковы были речи Корнилы Егорыча. А учился за медну полтину у приходского дьячка, выезжал из своего городка только к Макарью на ярмонку, да будучи городским головой, раза два в губернский город — ко
властям на поклон. Кроме Псалтиря, Четьи-Минеи да «
Московских Ведомостей» сроду ничего не читывал, а говорил, ровно книга… Человек бывалый. Природный, светлый ум брал свое. Заговорили о развитии торговли и промышленности.
Молодые люди, отдавшись сладким мечтам и надеждам, конечно и не могли мыслить даже о близком будущем в ином смысле, как в том, что они будут навеки принадлежать друг другу, но как придворных, так и вообще «
московский свет» поражало, что молодые оказываются бесприютными, так как было известно, что медовый месяц они проведут в доме «
власть имущей в Москве особы», где для них и отделывалось заново несколько комнат.
Не было также ни слуху ни духу о
московском воеводе и стрельцах. Ермак, считая последним поражением татар
власть России в новом царстве совершенно укрепленною, решился, взяв с собою всего десять казаков и поручив город старейшим из своих сподвижников, поехать в запермский край за своей молодой женой.
Псковитяне прислали великому князю судное право на всех своих двенадцати пригородах, а до тех пор
московские князья судили и рядили только в семи, остальные же оставались в зависимости от народной
власти.
— Владыко святый! — начал тысяцкий Есипов. — Ты сам видишь, что всю судную
власть забирает себе наместник великокняжеский. Когда это бывало? Когда новгородцы так низко клонили свои шеи, как теперь перед правителем
московским? Когда язык наш осквернялся доносами ложными, кто из нас был продавцам своего отечества? Упадыш? Казнь Божия совершилась над ним! Так да погибнут новые предатели — Назарий и Захарий. Мы выставляли князю
московскому его оскорбителей, выставь и он нам наших!
Эта сенсационная новость, от которой
московские кумушки пришли в неописанный восторг и передавали ее друг другу, захлебываясь от волнения, все же считалось великим секретом для лиц
власть имущих и в качестве такового не служила для них основанием официально вмешаться в это «семейное дело».
— Какие же это свои враги, боярин? — спросил его Савелий. — Кажись, теперь все князья живут в ладу, как дети одной матки, дружно, согласно. Наш же
московский, как старший брат,
властью своей прикрывает других. О прежнем времечке страшно подумать. Вот недавно сломил он, наш батюшка, разбойников…
Псковитяне прислали великому князю судное право во всех своих двенадцати пригородах, а до тех пор
московские князья судили и рядили только в семи, остальные же оставались в зависимости от народной
власти.
Содержание этого разговора на другой день было известно во всех
московских гостиных.
Власть имущая «особа» лично развозила это известие по Белокаменной.
Заброшенные же судьбой или царской волей на северо-восток России бояре и дворяне
московские еще далеко до Великой Перми насмехались над «строгановским царством», как воеводы лежащих по дороге в Великую Пермь городов с злобной насмешкой называли «запермский край», сочувствуя воеводе Великой Перми, лишенному
власти во владениях братьев Строгановых.
Утвердивши же
власть над Тобольской ордою, переманив к себе многих степных киргизов и женив своего сына Алея на дочери ногайского князя Тип-Акмета, он почувствовал себя самостоятельным и перестал исполнять обязанности
московского данника, сносился тайно со свирепыми черемисами, возбуждая их к бунту против
московского государя и под угрозой смертной казни запрещал остякам и вогуличам платить древнюю дань России.
Спустя месяц-два по выходу в свет новой газеты, Николай Ильич был вызван для объяснений по поводу помещенной в ней заметки, к одному
власть имущему
московскому сановнику. С душевным трепетом прибыл он, трусливый по природе, в назначенный час в дом особы. Продрожав несколько времени в приемной, он был приглашен в кабинет.
Призвав Бога в помощь, размыслив зрело о предмете, столь близком к нашему сердцу и столь важном для государства, и находя, что существующие постановления о порядке наследования престола, у имеющих на него право, не отъемлют свободы отрешить от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола, — с согласия августейшей родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственно верховному праву главы императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной
власти, мы определили: во-первых — свободному отречению первого брата нашего, цесаревича и великого князя Константина Павловича от права на всероссийский престол быть твердым и неизменным; акт же сего отречения, ради достоверной известности, хранить в
московском Большой Успенском соборе и в трех высших правительственных местах Империи нашей: в святейшем синоде, государственном совете и правительствующем сенате; во-вторых — вследствие того, на точном основании акта о наследовании Престола, наследником нашим быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу.
— Владыко святый! — начал тысяцкий Есипов. — Ты сам видишь, что всю судную
власть забирает себе наместник великокняжеский. Когда это бывало? Когда новгородцы так низко клонили свои шеи, как теперь перед правителем
московским? Когда язык наш осквернялся доносами ложными, кто из нас был продавцом своего отечества? Упадыш? Казнь Божия совершилась над ним! Так да погибнут новые предатели — Назарий и Захарам. Мы выставляли князю
московскому его оскорбителей, выставь и он нам наших!
Репортерская часть в газете, благодаря знакомству Николая Ильича со всею
московской полицией, была доведена до совершенства. С
властями вообще, а с
московскими в особенности, консервативный по инстинкту Петухов был в идеальном ладу.
Московские либералы — существуют и такие — говорили даже о нем, перефразируя стих Пушкина...
Вместо того, чтобы сокрушаться духом и, смирясь, начать плакать о своих грехах у раки святого Иакова Боровского, Кирилл, стоя на самом краю разверзтой пропасти, решился вступить в отчаянную борьбу с осудившими его
московскими духовными
властями и отбиться от «подневольного пострижения» в чин ангельский.