Неточные совпадения
— Я не высказываю своего
мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к
ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы
мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на
детей страхом.
К тому же сознание, что у меня, во мне, как бы я ни казался смешон и унижен, лежит то сокровище силы, которое заставит их всех когда-нибудь изменить обо мне
мнение, это сознание — уже с самых почти детских униженных лет моих — составляло тогда единственный источник жизни моей, мой свет и мое достоинство, мое оружие и мое утешение, иначе я бы, может быть, убил себя еще
ребенком.
Бедные, злополучные
дети! вот что готовит вам в будущем слепая случайность, и вот тот удел, который общепризнанное
мнение называет счастливым!
Я считаю это обстоятельство несколько подтверждающим мое
мнение, что стрепета разбиваются на пары и вместе выводят
детей.
Голубь и голубка сидят попеременно на яйцах в продолжение двух с половиною недель. Многие охотники говорят, что все голубиные породы выводят
детей по три раза в одно лето. Не могу с точностию подтвердить этого
мнения, но считаю его вероятным потому, что в мае, июне и июле нахаживал я голубей, сидящих на яйцах, а равно и потому, что яиц бывает всегда только по два.
Гнездо перепелки свивается на голой земле из сухой травы, предпочтительно в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему
мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят
детей один раз в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками на воробьиные, только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
— Если б у меня спросили
мнение насчет вашего возраста, — сказал ее сосед, — я сильно колебался бы между тринадцатью и двадцатью тремя. Правда, иногда вы кажетесь совсем-таки
ребенком, а рассуждаете порой, как опытная старушка.
«В заблиставших патриотизмом глазах этого
ребенка, — сказал он, — я прочел
мнение всего русского народа.
Ребенок, по
мнению доктора, был дурно содержан в течение лета.
— А плевать на все светские
мнения, вот как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная гордость — вот ответ ее свету. Тогда, может быть, и я соглашусь протянуть ей руку, и увидим, кто тогда осмелится опозорить
дитя мое!
Было, правда, между ссыльными несколько шулеров, делателей фальшивых ассигнаций и злоупотребителей помещичьей властью (был даже пожилой, но очень видный мажордом, ходивший с большим бриллиантовым перстнем на указательном пальце и сосланный по просьбе
детей княгини Т*** за"предосудительные действия, сопровождаемые покушением войти в беззаконную связь с их родительницей"), которым, казалось бы, представлялся при этом отличнейший случай блеснуть, но и они вели себя как-то сдержанно, в той надежде, что сдержанность эта поможет им пройти в общественном
мнении зауряд с «политическими».
— Стало быть, по
мнению вашему, все это — дело возможное и ненаказуемое? Стало быть, и аттестация, что я
детей естеству вещей не обучал, — и это дело допустимое?
— Какую ты дичь несешь! Это
мнение привез ты прямо с азиатской границы: в Европе давно перестали верить этому. Мечты, игрушки, обман — все это годится для женщин и
детей, а мужчине надо знать дело, как оно есть. По-твоему, это хуже, нежели обманываться?
Так, когда Софья Ивановна, не устававшая говорить про свою племянницу, рассказала мне, как Варенька в деревне, будучи
ребенком, четыре года тому назад отдала без позволения все свои платья и башмаки крестьянским
детям, так что их надо было отобрать после, я еще не сразу принял этот факт как достойный к возвышению ее в моем
мнении, а еще подтрунивал мысленно над нею за такой непрактический взгляд на вещи.
— Если вы позволите мне, милый друг маменька, выразить мое
мнение, — сказал он, — то вот оно в двух словах:
дети обязаны повиноваться родителям, слепо следовать указаниям их, покоить их в старости — вот и все.
После этого я ему сказал откровенно мое
мнение о том, что Шамиль ни в каком случае не выдаст ему семейства, что он, может быть, прямо объявит ему это, обещает ему полное прощение и прежние должности, погрозит, если он не вернется, погубить его мать, жену и шестерых
детей.
Не может себе простой неиспорченный
ребенок, а потом юноша представить, чтобы те люди, так высоко стоящие в его
мнении, которых он считает или священными, или учеными, для каких бы то ни было целей могли бы так бессовестно обманывать его.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все
дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется общественным
мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
Но мне очень приятно, что вы, состоя на службе по назначению, однако столь высоко оцениваете одновременно и значение общественного
мнения и достоинство занимаемого вами положения в качестве воспитателя юношества, одного из тех, просвещенным попечениям которых мы, родители, доверяем драгоценнейшее наше достояние, наших
детей.
Оставивши ваш дом, я жил в Швеции, потом уехал с одним англичанином в Лондон, года два учил его
детей; но мой образ мыслей так расходился с
мнениями почтенного лорда, что я оставил его.
Глеб знал, что мать и
дети ничего не таят друг от дружки: выпытывая
мнение жены —
мнение, до которого ему не было никакой нужды, он думал найти в нем прямой отголосок мыслей Петра; но, не успев в этом, он тотчас же перешел к другому предмету.
Во всяком случае, гораздо лучше, по нашему
мнению, разобрать басню и сказать: «Вот какая мораль в ней содержится, и эта мораль кажется нам хороша или дурна, и вот почему», — нежели решить с самого начала: в этой басне должна быть такая-то мораль (например, почтение к родителям), и вот как должна она быть выражена (например, в виде птенца, ослушавшегося матери и выпавшего из гнезда); но эти условия не соблюдены, мораль не та (например, небрежность родителей о
детях) или высказана не так (например, в примере кукушки, оставляющей свои яйца в чужих гнездах), — значит, басня не годится.
А по моему
мнению, когда не дал бог в этом случае родителям одного взгляда, то тот, кто умнее и больше любит своих
детей, должен уступить тому, кто несговорчивее и упрямее.
— Я, граф, того
мнения, что со стороны вдовы, имеющей
детей, во второй брак вступать непростительно: материн второй брак
детям первые похороны…
Какой же ей нужен был француз? Совсем необыкновенный или по крайней мере отнюдь не такой, какие были тогда в моде. Княгиня отнюдь не хотела, чтобы француз ее сыновей воспитывал, это, по ее
мнению, для русских
детей никуда не годится. Серьезного воспитателя она хотела искать в другом месте; а француз требовался просто, чтобы как можно больше говорил, но только не вредного.
Всякий настоящий гувернер-француз стремился бы внушать
детям свои
мнения и заводить какие-нибудь свои правила и порядки, а в этом они с княгинею не поладили бы. Но все-таки Gigot, каков он ни был, не разрешал собою вопроса о воспитателе. Княгиня все-таки искала человека, который мог бы один и воспитывать и обучить ее сыновей всему, что нужно знать образованным людям: но где было найти такого человека? — вот задача!
О самых простых вещах, в особенности о
детях, мы оставались неизменно каждый при своем
мнении.
Глядя на его бледное, возбужденное, доброе лицо, Самойленко вспомнил
мнение фон Корена, что таких уничтожать нужно, и Лаевский показался ему слабым, беззащитным
ребенком, которого всякий может обидеть и уничтожить.
— Оля! — сказал он, ломая руки, и из глаз его вдруг брызнули крупные слезы. — Оля! Не нужно мне ни твоего ценза, ни съездов (он всхлипнул)… ни особых
мнений, ни этих гостей, ни твоего приданого… ничего мне не нужно! Зачем мы не берегли нашего
ребенка?
Дрейяк объявил, что дольше в Париже не останется и, несмотря на все споры и просьбы, опираясь на полномочие княгини, отстоял свое
мнение с тем мужеством, которое может дать один сильный страх; делать было нечего,
дети воротились. И маленькая француженка очутилась как-то в то же время на Литейной и сильно хлопотала об отделке своей квартиры и топала ножкой с досады, что лакей Кузьма ничего не понимает, что она говорит.
— Но — его крик: не надо государства, не надо науки — это чепуха! Без науки теперь сапога не шьют, а без государства вы мне, сударь, голову откусите. Эту философию можно читать под старость, когда у вас будут
дети. Тогда, если вы и уверуете в необходимость разрушения, — всё равно, это будет безопасно для вас и для других. У вас уже будут привычки, а привычки всегда побеждают
мнения и убеждения. Вы кончили пить? Пойдёмте. Спасибо, мамаша!
По
мнению д-ра Бока (стр. 543), «ожидание обычной награды за благонравие может вселить в
детей начала корыстолюбия, продажности, эгоизма».
До этого времени, по
мнению Бока, можно ещё допустить награды и наказания, даже телесные; но новее не как разумную педагогическую меру, a единственно в уважение того, что у
дитяти не развиты ещё органы разумной деятельности, и животная непосредственность преобладает.
Появление сознательности в
ребёнке начинается, по
мнению доктора Бока, довольно рано.
И она уже имела свои
мнения и за ужином говорила с родителями Саши о том, как теперь
детям трудно учиться в гимназиях, но что все-таки классическое образование лучше реального, так как из гимназии всюду открыта дорога: хочешь — иди в доктора, хочешь — в инженеры.
Сорвать со стены бубен, выбежать на середину комнаты и встать в позу было делом одной минуты. Душа моя кипела и волновалась одним страстным желанием, одной безумной жаждой доказать всем им, этим напыщенным, скучным господам, что Нина бек-Израэл, дикое, некультурное, по их
мнению,
дитя природы, может быть на высоте своего призвания. О-о!
— Это прескверно-с, — продолжал майор, — и если бы вы, выходя замуж, спросили старика-дядю, как вам счастливее жить с мужем, то я, по моей цинической философии, научил бы вас этому вернее всякой мадам Жанлис. Я бы вам сказал: не надейтесь,
дитя мое, на свой ум, потому что, хоть это для вас, может быть, покажется и обидным, но я, оставаясь верным самому себе, имею очень невысокое
мнение о женском уме вообще и о вашем в особенности.
— Да, — отвечала матушка, — бог один, и христианство полно и совершенно в учении всех церквей, — по крайней мере я имею такое
мнение об этом предмете, — но я нашла, что матери все-таки гораздо удобнее исповедовать ту веру, в учении которой она должна воспитать своих
детей.
Разговор вообще перешел на религию и, в частности, на вопрос о религиозном элементе в воспитании
детей. Этот элемент, по
мнению Короленко, необходим, его требует сама природа
ребенка. Сын Чернышевского воспитывался совершенно вне религии, вот, в том уже возрасте, когда мы начинаем сомневаться и терять веру, он стал верующим.
Однажды, когда он зазвал меня к себе в субботу на коньячок, я, разгорячившись и подвыпивши, сказал пламенную речь об угнетенном положении женщины, о мерзавцах, которые унижаются до того, что, пользуясь своей силой, бьют женщину, мать их
детей! Александра Ивановна укорительно поглядывала на Александра Евдокимовича, а он был в полном восторге и утверждал, что сам всегда был этих самых
мнений и что обязательно нужно, чтобы было «равноправенство» женщин.
— Встань, я прощаю и понимаю тебя. Если ты признаешь справедливыми слова мои и держишься того же
мнения, что земляки твои мечем своим не столько защищаются, сколько роют себе гибельную пропасть, то согласись, не должно ли отобрать у них оружие? Если же они добровольно не отдадут его, то надо вырвать насильно, иначе они, как малые
дети, сами только порежутся. Просвети же душу свою спокойствием и надеждой на меня.
— Встань, я прощаю и понимаю тебя. Если ты признаешь справедливыми слова мои и держишься того же
мнения, что земляки твои мечом своим не столько защищаются, сколько роют себе гибельную пропасть, то согласись, не должно ли отобрать у них оружие? Если же они добровольно не отдадут его, то надо вырвать насильно, иначе они, как малые
дети, сами только порежутся. Просвети же душу свою спокойствием и надеждой на меня.
Девушку с европейским воспитанием испугали бы в таком случае расчеты приличия, страх общественного
мнения; она, пламенное
дитя Востока, боится только гнева, холодности своего владыки.
— Не ее, она
дитя… Сердце ее молчит… За него исправляют должность светские толки и
мнения… Она вся под их влиянием. Князь Баратов — кумир всех невест, значит, и ее кумир… Надо предупредить это несчастье.
— Еще нашлось подтверждение моего
мнения, — сказал последний, — сперва нравится каприз, а потом и сам
ребенок; что же касается благодарности судьбе за то, что она вычеркнула его из списка «мужей», то эта красивая фраза, поверьте, сказана без убеждения.
По ее
мнению, все аристократические
дети должны были быть бледными.
Я это понимаю, и, конечно, случись это теперь, — подозрение, весьма вероятно, могло бы закрасться и в мою голову, но в ту пору, к которой относится мой рассказ, о таких вещах, как «свобода
мнений», не думали даже люди, находившиеся в положении гораздо более благоприятном, чем бедный жидок, у которого похитили с постели его единственного
ребенка.
Я не могу разделять вашего
мнения о Пьере, которого знала еще
ребенком.
Был болен Петя, ангина, и насилу раздобыли врача. Наш Казимир Вячеславович на войне, а другие все заняты по лазаретам, утомлены, не разыщешь. Что же: мне и этому радоваться и в этом находить высочайший смысл, что больной
ребенок остается без помощи? Нет, как я имел, так и буду иметь на этот счет свое собственное
мнение.