Неточные совпадения
Дома
на столе Клим нашел толстое письмо без
марок, без адреса, с краткой
на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг
на немецком языке.
— Единственное, Кирилл Иваныч, спасение наше — в золоте, в иностранном золоте! Надобно всыпать в нашу страну большие миллиарды франков,
марок, фунтов, дабы хозяева золота в опасный момент встали
на защиту его, вот как раз моя мысль!
Задумывалась она над всем, чем сама жила, — и почувствовала новые тревоги, новые вопросы, и стала еще жаднее и пристальнее вслушиваться в
Марка, встречаясь с ним в поле, за Волгой, куда он проникал вслед за нею, наконец в беседке,
на дне обрыва.
Тушин опять покачал ель, но молчал. Он входил в положение
Марка и понимал, какое чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не отвечал злым чувством
на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
Райский задул синий огонь и обнял бабушку. Она перекрестила его и, покосясь еще
на Марка,
на цыпочках пошла к себе.
Райский продолжал с изумлением глядеть
на Марка.
— Слушаю-с! — медленно сказал он. Потом долго стоял
на месте, глядя вслед Райскому и
Марку. — Вот что! — расстановисто произнес он и тихо пошел домой.
Она потрясла отрицательно головой, решив, однако же, не скрывать об этих письмах от Тушина, но устранить его от всякого участия в развязке ее драмы как из пощады его сердца, так и потому, что, прося содействия Тушина, она как будто жаловалась
на Марка. «А она ни в чем его не обвиняет… Боже сохрани!»
Он уж с ним говорил не иначе, как иронически. Но
на этот раз у
Марка было озабоченное лицо. Однако когда принесли свечи и он взглянул
на взволнованное лицо Райского, то засмеялся, по-своему, с холодной злостью.
Она посадила его подле себя
на диван и шепотом, с остановками, рассказала историю своих сношений с
Марком. Кончив, она закуталась в шаль и, дрожа от озноба, легла опять
на диван. А он встал бледный.
Это молчаливое спокойствие бесило
Марка. Сломанная беседка и появление Тушина в роли посредника показали ему, что надежды его кончаются, что Вера не колеблется больше, что она установилась
на своем намерении не видеться с ним никогда.
Сказать брату Борису и ему поручить положить конец надеждам
Марка и покушениям
на свидание.
Не знала она и того, что рядом с этой страстью,
на которую он сам напросился, которую она, по его настоянию, позволила питать, частию затем, что надеялась этой уступкой угомонить ее, частию повинуясь совету
Марка, чтобы отводить его глаза от обрыва и вместе «проучить» слегка, дружески, добродушно посмеявшись над ним, — не знала она, что у него в душе все еще гнездилась надежда
на взаимность,
на ответ, если не страсти его, то
на чувство женской дружбы, хоть чего-нибудь.
— Что ты, Бог с тобой: я в кофте! — с испугом отговаривалась Татьяна Марковна, прячась в коридоре. — Бог с ним: пусть его спит! Да как он спит-то: свернулся, точно собачонка! — косясь
на Марка, говорила она. — Стыд, Борис Павлович, стыд: разве перин нет в доме? Ах ты, Боже мой! Да потуши ты этот проклятый огонь! Без пирожного!
Он стоял, оглядываясь во все стороны, и с беспокойством смотрел
на часы. Стрелка подвигалась к пяти часам, а он не видал ни беседки, ни
Марка.
— Куда же я его дену? — спросил Козлов, указывая
на Марка.
Она добиралась в проповеди и увлечениях
Марка чего-нибудь верного и живого,
на что можно опереться, что можно полюбить, что было так прочно, необманчиво в старой жизни, которой, во имя этого прочного, живого и верного, она прощала ее смешные, вредные уродливости, ее весь отживший сор.
«Нужна деятельность», — решил он, — и за неимением «дела» бросался в «миражи»: ездил с бабушкой
на сенокос, в овсы, ходил по полям, посещал с Марфенькой деревню, вникал в нужды мужиков и развлекался также: был за Волгой, в Колчине, у матери Викентьева, ездил с
Марком удить рыбу, оба поругались опять и надоели один другому, ходил
на охоту — и в самом деле развлекся.
С первой минуты ее откровенности, несмотря
на свою жестокую муку, он беспристрастно сознавал и верил, и тогда же выразил ей, что она не виновна, а «несчастлива»: так думал и теперь. Виноватым во всем, и еще более несчастным слепотой — считал он
Марка.
Райский с изумлением поглядел
на Марка и подал ему руку.
Поглядев еще
на него, она перестала удивляться. Если б вместо имени
Марка она назвала Карпа, Сидора — действие было бы одно и то же. Райский машинально слушал и не слыхал.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать
Марка.
На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка.
На полке и
на столе лежало десятка два книг,
на стене висели два ружья, а
на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
Она с удивлением глядела
на него. Она едва решалась назвать
Марка, думая, что дотронется до него этим именем, как каленым железом, — а он о здоровье его спрашивает!
В комнате, в недопитой
Марком чашке с ромом, ползал чуть мерцающий синий огонек и, изредка вспыхивая, озарял
на секунду комнату и опять горел тускло, готовый ежеминутно потухнуть.
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора, пошла к нему в старый дом, куда он перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о новых письмах, узнать, как он примет это, и, смотря по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит
на него видеться с
Марком.
Райский пробежал бумажку и уставил
на Марка глаза.
Она ласково подала ему руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту минуту, когда у ней покойнее
на сердце. Она, в эти дни, после свидания с
Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома, за обедом, к которому являлась каждый день, она брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия
Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь
на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением
на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Затем стало сходить
на нет проевшееся барство. Первыми появились в большой зале московские иностранцы-коммерсанты — Клопы, Вогау, Гопперы,
Марки. Они являлись прямо с биржи, чопорные и строгие, и занимали каждая компания свой стол.
Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых было два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а далее, в доме Степанова, трактир «Каторга», когда-то принадлежавший знаменитому укрывателю беглых и разбойников
Марку Афанасьеву, а потом перешедший к его приказчику Кулакову, нажившему состояние
на насиженном своим старым хозяином месте.
Потом «фрачники» появились в загородных ресторанах. Расчеты с буфетом производились
марками. Каждый из половых получал утром из кассы
на 25 рублей медных
марок, от 3 рублей до 5 копеек штука, и, передавая заказ гостя, вносил их за кушанье, а затем обменивал
марки на деньги, полученные от гостя.
«Природное» барство проелось в «Эрмитаже», и выскочкам такую
марку удержать было трудно, да и доходы с войной прекратились, а барские замашки остались. Чтоб прокатиться
на лихаче от «Эрмитажа» до «Яра» да там, после эрмитажных деликатесов, поужинать с цыганками, венгерками и хористками Анны Захаровны — ежели кто по рубашечной части, — надо тысячи три солдат полураздеть: нитки гнилые, бухарка, рубаха-недомерок…
После этого не менее четырех лет мальчик состоит в подручных, приносит с кухни блюда, убирает со стола посуду, учится принимать от гостей заказы и, наконец,
на пятом году своего учения удостаивается получить лопаточник для
марок и шелковый пояс, за который затыкается лопаточник, — и мальчик служит в зале.
Когда в трактирах ввели расчет
на «
марки», Петр Кирилыч бросил работу и уехал
на покой в свой богато обстроенный дом
на Волге, где-то за Угличем. И сказывали земляки, что, когда он являлся за покупками в свой Углич и купцы по привычке приписывали в счетах, он сердился и говорил...
—
На марки расчета не ведем, у нас теперь талоны…
В том, что ссыльные не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись
на писарей, гербовые
марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него не быть.
Дальше упоминалось о том, что расплата производится при помощи
марок, которые хозяйка выдает проститутке по получении от нее денег, а счет заключается в конце каждого месяца, И наконец, что проститутка во всякое время может оставить дом терпимости, даже если бы за ней оставался и долг, который, однако, она обязывается погасить
на основании общих гражданских законов.
На столе стояли три бутылки — с белым и красным вином и с мадерой, — правда, уже начатые и заткнутые серебряными фигурными пробками, но дорогие, хороших иностранных
марок.
Предлагаемый рассказ заимствован из записок, оставшихся после приятеля моего,
Марка Ардалионыча Филоверитова, с которым читатель имел уже случай отчасти познакомиться. [См. «Надорванные». (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Они показались мне, несмотря
на небрежность отделки, достаточно любопытными, чтобы предложить их
на суд публики.
В заключение, обыскав наши багажи (весьма, впрочем, деликатно) и удостоверившись по нашим простодушным физиономиям, что отныне все
марки и пфенниги, сколько бы таковых у нас ни оказалось, мы не токмо за страх, но и за совесть обязываемся сполна расходовать
на пользу германского отечества, объявили нас от митирогнозии свободными 6.
Прежде всего они удостоверились, что у нас нет ни чумы, ни иных телесных озлоблений (за это удостоверение нас заставляют уплачивать в петербургском германском консульстве по 75 копеек с паспорта, чем крайне оскорбляются выезжающие из России иностранцы, а нам оскорбляться не предоставлено), а потом сказали милостивое слово: der Kurs 213 пф., то есть русский рубль с лишком
на марку стоит дешевле против нормальной цены.
Тут и рязанский землевладелец, у которого
на лице написано: наплюю я
на эти воды, закачусь
на целую ночь в Линденбах, дам Доре двадцать пять
марок в зубы: скидывай, бестья, лишнюю одёжу… служи!
По левую руку
на корточках сидел красный, с потным лицом офицерик, принужденно улыбался и шутил, когда били его карты, он шевелил беспрестанно одной рукой в пустом кармане шаровар и играл большой
маркой, но очевидно уже не
на чистые, что именно и коробило красивого брюнета.
Наконец пришло письмо — с американской почтовой
маркой — из Нью-Йорка
на его имя.
Его ежемесячные домашние балы славились по всему городу: лучший струнный оркестр, самые красивые женщины Москвы, ужины с фазанами, устрицами, выписанной стерлядью и лучшими
марками шампанского, роскошные цветы от Ноева, свежие ананасы и прелестные безделушки для котильонов, которые охотно сохранялись
на память даже людьми солидными и уже давно не танцующими.
На конверт прилепляется не городская, а (какая тонкая хитрость) загородная
марка. С бьющимся сердцем опускает его Александров в почтовый ящик. «Корабли сожжены», — пышно, но робко думает он.
Я отдал ему фотографии и недели через две получил билет и печатный список корреспондентов
на коронацию, в котором значился и я корреспондентом «Нового времени». Кроме меня, в списке стояло еще четыре корреспондента этой газеты, а пятым сам А.С. Суворин. Мне там было делать нечего, я преспокойно работал для «Русских ведомостей», а благодаря
марке «Нового времени» везде имел первое место.
— Тысячу рублей! — отвечал Калмык, сосчитав
марки на столе.
И она указала
на сорокакопеечную
марку, которая была прилеплена к свидетельству, в знак того, что старик — казенный.
На этот балкончик выходили люди с кипами газет, брали у толпившихся внизу мальчишек, запрудивших весь переулок, их
марки, а взамен кидали им кипы газет.