Неточные совпадения
Когда он через несколько минут заглянул в мою комнату, я тотчас спросил его: как он глядит на
Макара Ивановича вообще и что он об нем
думает?
Я начал было плакать, не знаю с чего; не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про старика и про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было
подумать, что я плакал о
Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
«Однако, —
подумал я тогда про себя, уже ложась спать, — выходит, что он дал
Макару Ивановичу свое „дворянское слово“ обвенчаться с мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне прежде о
Макаре Ивановиче».
Тут вдруг я бросил
думать всю эту бессмыслицу и в отчаянии упал головой на подушку. «Да не будет же!» — воскликнул я с внезапною решимостью, вскочил с постели, надел туфли, халат и прямо отправился в комнату
Макара Ивановича, точно там был отвод всем наваждениям, спасение, якорь, на котором я удержусь.
Конечно, я и тогда твердо знал, что не пойду странствовать с
Макаром Ивановичем и что сам не знаю, в чем состояло это новое стремление, меня захватившее, но одно слово я уже произнес, хотя и в бреду: «В них нет благообразия!» — «Конечно,
думал я в исступлении, с этой минуты я ищу „благообразия“, а у них его нет, и за то я оставлю их».
А с другой стороны,
подумаешь, лошадки-то останутся, а ты-то пойдешь себе куда
Макар телят не гонял.
Поп
Макар тревожно поглядывал на солнце и
думал о том, управится ли дома попадья во-время.
— Ловко катается, — заметил Анфим. — В Суслоне оказывали, что он ездит на своих, а с земства получает прогоны. Чиновник тоже. Теперь с попом
Макаром дружит… Тот тоже хорош: хлеба большие тысячи лежат, а он цену выжидает. Злобятся мужички-то на попа-то… И куда,
подумаешь, копит, — один, как перст.
— Да… вообще… —
думал писарь вслух… — Вот мы лежим с тобою на травке, Ермилыч… там, значит, помочане орудуют… поп
Макар уж вперед все свои барыши высчитал… да… Так еще, значит, отцами и дедами заведено, по старинке, и вдруг — ничего!
Крепкий человек
Макар, не будет рассказывать, о чем
думает.
«Ох, уйдет в кержаки!» —
думал старый Тит в ужасе, хотя открыто и не смел сказать
Макару своих стариковских мыслей.
— Надо быть, что вышла, — отвечал
Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и
думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
— А так бы
думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал
Макар Григорьев и, когда вино было разлито, он сам пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще. Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
По трусоватости своей Ванька
думал, что
Макар Григорьев в самом деле станет его сечь, когда только ему вздумается, и потому, по преимуществу, хотел себя оградить с этой стороны.
Макар Григорьев
подумал несколько времени.
— Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас
думал отпустить, но
Макар Григорьев вот не советует… Что же мне делать после того?
— Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с
Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» —
думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Форс тоже держат, — подхватил
Макар Григорьев, — коли на богатой женится, так чтобы она
думала, что и он богат; а как окрутят, так после и увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать…
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его
Макар Григорьев. — Оно у тебя с вечерен ведь так валяется; у меня квартира не запертая — кто посторонний ввернись и бери, что хочешь. Так-то ты
думаешь смотреть за барским добром, свиное твое рыло неумытое!
Или скажет: «Прощайте! я на днях туда нырну, откуда одна дорога: в то место, где
Макар телят не гонял!» Опять
думаешь, что он пошутил, — не тут-то было! сказал, что нырну, и нырнул; а через несколько месяцев, слышу, вынырнул, и именно в том месте, где
Макар телят не гонял.
Подумайте, милая! Сегодня Дыба покажет, где раки зимуют, завтра — куда
Макар телят не гонял, послезавтра — куда ворон костей не заносил, а в заключение объяснит, как Кузькину мать зовут! Вот сколько наук!
Была бы тут беда, да, на счастие, увидели мы — на речке челнок зачален стоит. Как увидели мы этот челнок, так все и остановились. Бурана
Макар силой удержал. Уж ежели,
думаем себе, челнок стоит, значит, и житель близко. Стой, ребята, в кусты!
— Ну, ну! — ответил недовольно
Макар. — Уж нельзя и
подумать! Что ты нынче такой стал строгий? Молчи ужо!..
Макар с удивлением заметил, что после попа Ивана не остается следов на снегу. Взглянув себе под ноги, он также не увидел следов: снег был чист и гладок, как скатерть. Он
подумал, что теперь ему очень удобно ходить по чужим ловушкам, так как никто об этом не может узнать; но попик, угадавший, очевидно, его сокровенную мысль, повернулся к нему и сказал...
«Пропадать буду, однако!» — все
думал Макар.
«Пропадать буду!» —
подумал Макар и решил сделать это немедленно.
— Конечно, обманывает, — вскричал
Макар, размахивая руками, — конь был хороший, настоящая хозяйская лошадь… Мне давали за нее сорок рублей еще по третьей траве… Не-ет, брат! Если ты испортил коня, я его зарежу на мясо, а ты заплатишь мне чистыми деньгами.
Думаешь, что — татарин, так и нет на тебя управы?
Грешно, маточка (снова спешит оговориться боязливый
Макар Алексеич), оно грешно этак
думать, да тут поневоле как-то грех в душу лезет».
Да вот хоть бы сам
Макар Алексеич: вы, может быть,
думаете, что он в самом деле успокоился на том, что «всякому свое место назначено, а места по способностям распределены» и т. д.?
Но хмель со сном прошел, а блажь из головы
Макара Тихоныча не вылезла, шальная мысль, засев в голову пьяного самодура, ровно клином забита была… «А дай-ка распотешу всех, —
думал, проснувшись и потягиваясь на одинокой постели,
Макар Тихоныч, — сам-ка женюсь в самом деле на Марье.
Крепыш девка, ровно репа, — знатная будет жена!» —
думал, подзадоривая себя,
Макар Тихоныч.
Нашла коса на камень. Попал топор на сучок…
Думал Масляников посулом отъехать, да не на того напал… А сердце стариковское по красавице разгорелось; крякнул
Макар Тихоныч, поморщился, однако ж поехал купчие совершать и деньги в совет класть.
Макар Тихоныч непомерно был рад дорогим гостям. К свадьбе все уже было готово, и по приезде в Москву отцы решили повенчать Евграфа с Машей через неделю. Уряжали свадьбу пышную. Хоть
Макар Тихоныч и далеко не миллионер был, как
думал сначала Гаврила Маркелыч, однако ж на половину миллиона все-таки было у него в домах, в фабриках и капиталах — человек, значит, в Москве не из последних, а сын один… Стало быть, надо такую свадьбу справить, чтобы долго о ней потом толковали.
— И молодцов таких, как Евграф Макарыч, тоже с огнем поискать, —
думая польстить
Макару Тихонычу, молвила Машина мать. — Тоже по всей Москве другого такого, пожалуй, не найдется.
Макар Семенов стоял как ни в чем не бывало, и смотрел на начальника, и не оглядывался на Аксенова. У Аксенова тряслись руки и губы, и он долго не мог слова выговорить. Он
думал: «Если скрыть его, за что же я его прощу, когда он меня погубил? Пускай поплатится за мое мученье. А сказать на него, точно — его засекут. А что, как я понапрасну на него
думаю? Да что ж, мне легче разве будет?»
«Эх, любезные друзья мои!» — продолжает он
думать, не без злорадства потирая руки. «Кабы это я был теперь становым, а вы бы у меня в стане проживали, показал бы я вам куда
Макар телят гоняет… Всех бы эдак: ты что, мол, есть за человек такой? Ты, мол, Фрумкин? — Тарарах тебя, каналья!.. Таррах-трах!.. Раз-два!.. Справа налево!.. В острог! в секретную! При отношении — так, мол, и так»…