Неточные совпадения
По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками
легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские
волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек.
Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда
легким шумом береговой
волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета.
Вере становилось тепло в груди,
легче на сердце. Она внутренно вставала на ноги, будто пробуждалась от сна, чувствуя, что в нее льется
волнами опять жизнь, что тихо, как друг, стучится мир в душу, что душу эту, как темный, запущенный храм, осветили огнями и наполнили опять молитвами и надеждами. Могила обращалась в цветник.
Чем океан угостит пловцов?..» Он был покоен: по нем едва шевелились
легкими рядами
волны, как будто ряды тихих мыслей, пробегающих по лицу; страсти и порывы молчали.
Когда пенистая
волна накрывала
легкое суденышко с носа, казалось, что вот-вот море поглотит его совсем, но вода скатывалась с палубы, миноносец всплывал на поверхность и упрямо шел вперед.
Вид был точно чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он горел багряным золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразила чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и
легкий, он тихо колыхался и перекатывался
волнами, словно и ему было раздольнее на высоте.
Новая
волна подхватила ее как
легкое перышко и на гребне вынесла за буруны.
Аудиториум. Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеклянных массивов. Циркулярные ряды благородно шарообразных, гладко остриженных голов. С
легким замиранием сердца я огляделся кругом. Думаю, я искал: не блеснет ли где над голубыми
волнами юниф розовый серп — милые губы О. Вот чьи-то необычайно белые и острые зубы, похоже… нет, не то. Нынче вечером, в 21, О придет ко мне — желание увидеть ее здесь было совершенно естественно.
Легкий ветерок едва шевелил листья засыхающих дубовых кустов около телеграфа, надувал паруса лодок и колыхал
волны.
В теченье медленном река
Вблизи плетень из тростника
Волною сонной омывала
И вкруг него едва журчала
При
легком шуме ветерка.
Матвею казалось, что он спит, что это во сне плещутся эти странные
волны, угасает заря, полный месяц, большой и задумчивый, повис в вечерней мгле, лиловой, прозрачной и
легкой…
Волны все бежали и плескались, а на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший по воде в
легкой лодке, зажигал зачем-то в разных местах, над морем…
Он осмотрел отцветавшую рожь, которая, в человека вышиною, стояла, как стена; дул
легкий ветерок, и сине-лиловые
волны ходили по ней, то светлее, то темнее отражаясь на солнце.
Я еще не совсем выспался, когда, пробудясь на рассвете, понял, что «Бегущая по
волнам» больше не стоит у мола. Каюта опускалась и поднималась в медленном темпе крутой
волны. Начало звякать и скрипеть по углам; было то всегда невидимое соотношение вещей, которому обязаны мы бываем ощущением движения. Шарахающийся плеск вдоль борта, неровное сотрясение, неустойчивость тяжести собственного тела, делающегося то грузнее, то
легче, отмечали каждый размах судна.
Волга была неспокойная. Моряна развела
волну, и большая,
легкая и совкая костромская косовушка скользила и резала мохнатые гребни валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида. По обе стороны Волги прорезали стены камышей в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными
волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с
легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело
легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке над
волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
В лунные ночи, при
легком ветре, мотыльки цветов колебались, шелестели едва слышно, и казалось, что село заливают золотисто-голубые, тяжелые
волны.
В сумерки товарищ Коротков, сидя на байковой кровати, выпил три бутылки вина, чтобы все забыть и успокоиться. Голова теперь у него болела вся: правый и левый висок, затылок и даже веки.
Легкая муть поднималась со дна желудка, ходила внутри
волнами, и два раза тов. Короткова рвало в таз.
Но вот по ржи пробежали
волны, и
легкий вечерний ветерок нежно коснулся его непокрытой головы.
Облака, чайки с белыми крыльями,
легкий катер с сильно наклонившимся парусом, тяжелая чухонская лайба, со скрипом и стоном режущая
волну, и дымок парохода там, далеко из-за Толбухина маяка, уходящего в синюю западную даль… в Европу!..
Раскинув
легкие власы,
Как идут пленницы младые
Купаться в жаркие часы
И льются
волны ключевые
На их волшебные красы,
Забав их сторож неотлучный,
Он тут; он видит, равнодушный,
Прелестниц обнаженный рой...
Где-то играла музыка; из оврага, густо поросшего ельником, веяло смолистым запахом; лес расстилал в воздухе свой сложный, сочный аромат;
лёгкие душистые
волны тёплого ветра ласково плыли к городу; в поле, пустынном и широком, было так славно, тихо и сладко-печально.
Он обнял ее и тотчас же почувствовал ее большое, роскошное тело
легким, живым, послушным каждому движению, каждому намеку его рук. Какой-то жаркий, сухой вихрь вдруг налетел и скомкал его волю, рассудок, все его гордые и целомудренные мысли, все, что в нем было человеческого и чистого. Почему-то вдруг, обрывком, вспомнилось ему купанье перед обедом и эти теплые, качающиеся, ненасытные
волны.
Бугры песка, наметенного ветром и
волнами, окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, — это на промысле шумели. Солнце садилось, на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной листвой под
легким ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.
При звуках радостных, громовых,
На брань от пристани спеша,
Вступает в царство
волн суровых;
Дуб — тело, ветр — его душа,
Хребет его — в утробе бездны,
Высоки щоглы — в небесах,
Летит на
легких парусах,
Отвергнув весла бесполезны;
Как жилы напрягает снасть,
Вмещает силу с быстротою,
И горд своею красотою,
Над морем восприемлет власть.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы
легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает
волны.
Все, что я мог сосредоточить воли,
Все на нее теперь я устремил —
Мой страстный взор живил ее все боле,
И видимо ей прибавлялось сил;
Уже одежда зыблилась, как в поле
Под
легким ветром зыблется ковыль,
И все слышней ее шуршали
волны,
И вздрагивал цветов передник полный.
Мерно плещется о бока и колеса пустого парохода
легкий прибой волжской
волны.
Они с величайшим трудом прокладывали себе дорогу. Иногда
волна людской толпы захлестывала их собою, подхватывала и несла вперед своим собственным невольным движением, и в такие минуты было
легче идти: приходилось только защищать свои бока, но самому продираться было уже не к чему: толпа несла сама собою.
На носу «поддавало» сильней, и он вздрагивал с
легким скрипом, поднимаясь из
волны. Свежий ветер резал лицо своим ледяным дыханием и продувал насквозь. Молодой моряк ежился от холода, но стоически стоял на своем добровольно мученическом посту, напрягая свое зрение…
Легкое суденышко качалось и прыгало на
волнах.
Через минуту та явилась, высоко держа у себя над головой лиф, а через левую ее руку спускались целые
волны легкого густо-зеленого крепона.
Мы уже начали кушать, болтая о пустяках, когда вошла Мария. Дверь, в которую она вошла, была за моею спиною, ее
легкую поступь Я принял за шаги служанки, подававшей блюда, но Меня поразил носатый Топпи, сидевший напротив. Глаза его округлились, лицо покраснело, как от удушья, и по длинной шее
волной проплыл кадык и нырнул где-то за тугим пасторским воротничком. Конечно, Я подумал, что он подавился рыбьей костью, и воскликнул...
Катя, широко раскрыв глаза, долго смотрела ему вслед. И вдруг прибойною
волною взметнулась из души неистовая злоба. Господи, господи, да что же это?! Сотни тысяч, миллионы понаделали таких калек. Всюду, во всех странах мира, ковыляют и тащатся они, — слепые, безногие, безрукие, с отравленными
легкими. И все ведь такие молодые были, крепкие, такие нужные для жизни… Зачем? И что делать, чтоб этого больше не было? Что может быть такого, через что нельзя было бы перешагнуть для этого?
Он снял с нее шубу и калоши и в это время ощутил запах белого вина, того самого, которым она любила запивать устриц (несмотря на свою воздушность, она очень много ела и много пила). Она пошла к себе и немного погодя вернулась переодетая, напудренная, с заплаканными глазами, села и вся ушла в свой
легкий с кружевами капот, и в массе розовых
волн муж различал только ее распущенные волосы и маленькую ножку в туфле.
Время берет свое, и то, что было гораздо
легче правильно оценить в 80-х и 90-х годах, то коробило наших аристархов пятнадцать и больше лет перед тем и подталкивало их перо на узкоморальные «разносы». Теперь, в начале XX века, когда у нас вдруг прокатилась
волна разнузданного сексуализма и прямо порнографии (в беллетристике модных авторов), мне подчас забавно бывает, когда я подумаю, что иной досужий критик мог бы и меня причислить к родоначальникам такой литературы. На здоровье!
В противоположной двери гостиной, через которую виднелся роскошный будуар, появилась изящная блондинка с красноватым цветом волос, одетая в роскошный пеньюар из
легкой материи, сплошь обшитой кружевами, так что казалось, что его обладательница утопала в кружевных
волнах. Картина была поразительная.
Но тотчас же он вспомнил, как неожиданная молния осветила полураздетую Исанку. И откровенная, сосущая, до тоски жадная страсть прибойною
волною всплеснулась в душе и смыла все самоупреки: сладко заныла душа и вся сжалась в одно узкое, острое, державное желание — владеть этим девичьим телом. Только бы это, а остальное все пустяки. И уже далеко от души, как
легкие щепки на темных
волнах, бессильно трепались самоупреки, стыд, опасения за последствия.
И с арфою стройной
Ко древу к Минване приходит певец.
Все было спокойно,
Как тихая радость их юных сердец:
Прохлада и нега,
Мерцанье луны,
Иропот у брега
Дробимыя с
легким плесканьем
волны.
И обе они стоили одна другой, — две олицетворенные
волны, —
легкие, подвижные, гибкие.