Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и
деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня
денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я
денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать…
— Вам хорошо говорить, — сказала она, — когда у вас миллионы я не знаю какие, а я очень
люблю, когда муж ездит ревизовать летом. Ему очень здорово и приятно проехаться, а у меня уж так заведено, что на эти
деньги у меня экипаж и извозчик содержатся.
Павел Иванович как-то особенно не
любил выпускать из рук
денег.
Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армяне и татары осмеливались жить и торговать в предместье, потому что запорожцы никогда не
любили торговаться, а сколько рука вынула из кармана
денег, столько и платили.
Но более всего на свете
любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои
деньги: они равняли его со всем, что было выше его.
Кудряш. Нет, Борис Григорьич, вы, я вижу, здесь еще в первый раз, а у меня уж тут место насиженное, и дорожка-то мной протоптана. Я вас
люблю, сударь, и на всякую вам услугу готов; а на этой дорожке вы со мной ночью не встречайтесь, чтобы, сохрани Господи, греха какого не вышло. Уговор лучше
денег.
— Вот как мы! — усмехнулся Дронов. — Мне, чудак, и тысячи — много, это я по дружбе хватил — тысячу. Значит — получим
деньги и — домой? Я соскучился по Тоське. Ты попроси ее квартиру тебе найти и устроить, она
любит гнезда вить. Неудачно вьет.
«Она
любила серебро, — вспомнил он. — Если она умрет, у меня не хватит
денег похоронить ее».
Человек я холостой,
деньги меня
любят, третьего дня в сорок две минуты семнадцать тысяч выиграл».
— Благодару вам! — откликнулся Депсамес, и было уже совершенно ясно, что он нарочито исказил слова, — еще раз это не согласовалось с его изуродованным лицом, седыми волосами. — Господин Брагин знает сионизм как милую шутку: сионизм — это когда один еврей посылает другого еврея в Палестину на
деньги третьего еврея. Многие
любят шутить больше, чем думать…
—
Деньги —
люблю, а считать — не
люблю, даже противно, — сердито сказала она. — Мне бы американской миллионершей быть, они, вероятно,
денег не считают. Захарий у меня тоже не мастер этого дела. Придется взять какого-нибудь приказчика, старичка.
— Но — нет! Хлыстовство — балаган. За ним скрывалось что-то другое. Хлыстовство — маскировка. Она была жадна,
деньги любила. Муж ее давал мне на нужды партии щедрее. Я смотрел на него как на кандидата в революционеры. Имел основания. Он и о деревне правильно рассуждал, в эсеры не годился. Да, вот что я могу сказать о ней.
— Революционеры — это большевики, — сказал Макаров все так же просто. — Они бьют прямо: лбом в стену. Вероятно — так и надо, но я, кажется, не
люблю их. Я помогал им,
деньгами и вообще… прятал кого-то и что-то. А ты помогал?
—
Любила мелочишки Варвара Кирилловна, а — деловая была женщина и вкус
денег знала хорошо. Была бы богатой.
Впрочем, старик бывал очень доволен, если хороший урожай или возвышенная цена даст дохода больше прошлогоднего: он называл это благословением Божиим. Он только не
любил выдумок и натяжек к приобретению
денег.
Вообще там
денег тратить не
любили, и, как ни необходима была вещь, но
деньги за нее выдавались всегда с великим соболезнованием, и то если издержка была незначительна. Значительная же трата сопровождалась стонами, воплями и бранью.
Бабушка завязала на платке узелок. Она
любила говорить, что без нее ничего не сделается, хотя, например, веревку мог купить всякий. Но Боже сохрани, чтоб она поверила кому-нибудь
деньги.
Хотя она была не скупа, но обращалась с
деньгами с бережливостью; перед издержкой задумывалась, была беспокойна, даже сердита немного; но, выдав раз
деньги, тотчас же забывала о них, и даже не
любила записывать; а если записывала, так только для того, по ее словам, чтоб потом не забыть, куда
деньги дела, и не испугаться. Пуще всего она не
любила платить вдруг много, большие куши.
У меня были тогда
деньги, я в полку мотал, жил открыто; но офицеры-товарищи меня не
любили, хотя я старался не оскорблять.
— Это играть? Играть? Перестану, мама; сегодня в последний раз еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его
денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень
люблю Христа…
«Нельзя бросить женщину, которую я
любил, и удовлетвориться тем, что я заплачу
деньги адвокату и избавлю ее от каторги, которой она и не заслуживает, загладить вину
деньгами, как я тогда думал, что сделал что должно, дав ей
деньги».
— Да… Но ведь миллионами не заставишь женщину
любить себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на
деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право, не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что в ней такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
Не Смердяков, господа, да и
денег не
любит, подарков от меня вовсе не брал…
— Не может того быть. Умны вы очень-с.
Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже
любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно
любите, а пуще всего в покойном довольстве жить и чтобы никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд на суде приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
— Ты Ивана не
любишь. Иван не польстится на
деньги.
Будучи высокочестным от природы своей молодым человеком и войдя тем в доверенность своего барина, отличившего в нем эту честность, когда тот возвратил ему потерянные им
деньги, несчастный Смердяков, надо думать, страшно мучился раскаянием в измене своему барину, которого
любил как своего благодетеля.
Знал тоже, что
деньгу нажить
любит, наживает, на злые проценты дает, пройдоха, шельма, без жалости.
Ее все
любили и нуждались в ней, потому что портниха была знатная: был талант,
денег за услуги не требовала, делала из любезности, но когда дарили — не отказывалась принять.
А ты
деньги ей снеси, а меня
люби…
— О, если вы разумели
деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет
денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет,
денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не дала. Во-первых, я никому не даю взаймы. Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не дала,
любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые дали ему с удовольствием, несмотря на то, что отдавали последние свои
деньги, до того
любили его.
Толочанов, должно быть, очень
любил ее; он с этого времени впал в задумчивость, близкую к помешательству, прогуливал ночи и, не имея своих средств, тратил господские
деньги; когда он увидел, что нельзя свести концов, он 31 декабря 1821 года отравился.
Мы ему купим остальную часть Капреры, мы ему купим удивительную яхту — он так
любит кататься по морю, — а чтобы он не бросил на вздор
деньги (под вздором разумеется освобождение Италии), мы сделаем майорат, мы предоставим ему пользоваться рентой. [Как будто Гарибальди просил
денег для себя. Разумеется, он отказался от приданого английской аристократии, данного на таких нелепых условиях, к крайнему огорчению полицейских журналов, рассчитавших грош в грош, сколько он увезет на Капреру. (Прим. А. И. Герцена.)]
— А помнишь, в коронацию? за двадцать копеек сотню отдавали — только бери… Ну, ступай! завтра возьми сотенку… да ты поторгуйся! Эхма!
любишь ты зря
деньги бросать!
Это все знали, и являвшийся к нему богатый купец или барин-делец курил копеечную сигару и пил чай за шесть копеек, затем занимал десятки тысяч под вексель. По мелочам Карташев не
любил давать. Он брал огромные проценты, но обращаться в суд избегал, и были случаи, что
деньги за должниками пропадали.
Долгоруков не брал взяток. Не нужны они ему были. Старый холостяк, проживший огромное состояние и несколько наследств, он не был кутилой, никогда не играл в карты, но
любил задавать балы и не знал счета
деньгам, даже никогда не брал их в руки.
Солдаты дивились на «вольного с тигрой»,
любили его за удаль и безумную храбрость и за то, что он широко тратил огромные
деньги, поил солдат и помогал всякому, кто к нему обращался.
— А ежели я его
люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и
денег не дал, когда в отдел он пошел… Ведь умница Галактион-то, а когда в силу войдет, так и никого бояться не будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит… А тут еще отец ему спуску не дает. Так-то, отче!
Денег старик не
любил давать, а закупал, где только мог, хлеб и помогал натурой.
— Знаете что, не
люблю я вашего Стабровского! Нехорошее он дело затевает, неправильное… Вконец хочет спаивать народ. Бог с ними и с
деньгами, если на то пошло!
Иду я домой во слезах — вдруг встречу мне этот человек, да и говорит, подлец: «Я, говорит, добрый, судьбе мешать не стану, только ты, Акулина Ивановна, дай мне за это полсотни рублей!» А у меня
денег нет, я их не
любила, не копила, вот я, сдуру, и скажи ему: «Нет у меня
денег и не дам!» — «Ты, говорит, обещай!» — «Как это — обещать, а где я их после-то возьму?» — «Ну, говорит, али трудно у богатого мужа украсть?» Мне бы, дурехе, поговорить с ним, задержать его, а я плюнула в рожу-то ему да и пошла себе!
— Даст ему дед пятишницу, он на три рубля купит, а на десять украдет, — невесело говорила она. —
Любит воровать, баловник! Раз попробовал, — ладно вышло, а дома посмеялись, похвалили за удачу, он и взял воровство в обычай. А дедушка смолоду бедности-горя до́сыта отведал — под старость жаден стал, ему
деньги дороже детей кровных, он рад даровщине! А Михайло с Яковом…
И пошли разговоры о том, что мало одних
денег на дорогу, — небось материк тоже
деньги любит: придется хлопотать о принятии в общество и угощать, покупать землишку и строиться, то да ce — гляди, рублей полтораста понадобится.
Н. Да то я знаю, что придет по тебе. Но вспомни, что уже нас
любить нельзя и не для чего, разве для
денег.
Когда у меня не будет
денег, — я кого полюблю, а меня, напротив того, не будут
любить.
А когда у меня будут
деньги, — я кого полюблю, и меня будут
любить, и мы будем счастливы»…
—
Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет жить смирно, и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а
деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным.
Если бы даже и можно было каким-нибудь образом, уловив случай, сказать Настасье Филипповне: «Не выходите за этого человека и не губите себя, он вас не
любит, а
любит ваши
деньги, он мне сам это говорил, и мне говорила Аглая Епанчина, а я пришел вам пересказать», — то вряд ли это вышло бы правильно во всех отношениях.
Его силом не удерживали: напитали,
деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли Левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не
любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»