Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более
люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Неточные совпадения
— Час? Не знаю. Я
закат не
люблю.
Я
люблю мартовское солнце в Петербурге, особенно
закат, разумеется в ясный, морозный вечер.
Сквозь стеклянные стены дома — ветреный, лихорадочно-розовый, тревожный
закат. Я поворачиваю кресло так, чтобы передо мною не торчало это розовое, перелистываю записи — и вижу: опять я забыл, что пишу не для себя, а для вас, неведомые, кого я
люблю и жалею, — для вас, еще плетущихся где-то в далеких веках, внизу.
— И не услышишь. Мы
любим петь. Только красавцы могут хорошо петь, — красавцы, которые
любят жить. Мы
любим жить. Смотри-ка, разве не устали за день те, которые поют там? С восхода по
закат работали, взошла луна, и уже — поют! Те, которые не умеют жить, легли бы спать. Те, которым жизнь мила, вот — поют.
— Очень многое! — Старик сделал пресерьезное лицо. — Я вас
люблю, молодой человек, и потому жалею. Вы, Дмитрий Яковлевич, на
закате моих дней напомнили мне мою юность, много прошедшего напомнили; я вам желаю добра, и молчать теперь мне показалось преступлением. Ну, как вам жениться в ваши лета? Ведь это Негров вас надул… Вот видите ли, как вы взволнованы, вы не хотите меня слушать, я это вижу, но я вас заставлю выслушать меня; лета имеют свои права…
Я
любил, бывало, засматриваться на такую бумагу, как засмотрелся, едучи, и на полосу
заката, и вовсе не заметил, как она угасла и как пред остановившимся внезапно экипажем вытянулась черная полоса каких-то городулек, испещренных огненными точками красного цвета, отражавшегося длинными и острыми стрелками на темных лужах шоссе, по которым порывистый ветер гнал бесконечную рябь.
Калерия (живо). Очень! Особенно последние… Они менее реальны, в них меньше грубой плоти! Они полны той мягкой, теплой грустью, которая окутывает душу, как облако окутывает солнце в час
заката. Немногие умеют ценить их, но эти немногие горячо
любят вас.
Конечно, не найдется почти ни одного человека, который был бы совершенно равнодушен к так называемым красотам природы, то есть: к прекрасному местоположению, живописному далекому виду, великолепному восходу или
закату солнца, к светлой месячной ночи; но это еще не любовь к природе; это любовь к ландшафту, декорациям, к призматическим преломлениям света; это могут
любить люди самые черствые, сухие, в которых никогда не зарождалось или совсем заглохло всякое поэтическое чувство: зато их любовь этим и оканчивается.
Однажды, в час, когда лучи
закатаПо облакам кидали искры злата,
Задумчив на кургане Измаил
Сидел: еще ребенком он
любилПрироды дикой пышные картины,
Разлив зари и льдистые вершины,
Блестящие на небе голубом...
Вечерами на
закате и по ночам он
любил сидеть на холме около большой дороги. Сидел, обняв колена длинными руками, и, немотствуя, чутко слушал, как мимо него спокойно и неустанно течет широкая певучая волна жизни: стрекочут хлопотливые кузнечики, суетятся, бегают мыши-полевки, птицы летят ко гнездам, ходят тени между холмов, шепчут травы, сладко пахнет одонцем, мелиссой и бодягой, а в зеленовато-голубом небе разгораются звезды.
Я
люблю, когда в тонком стакане играет золотистое вино; я
люблю, усталый, протянуться в чистой постели; мне нравится весной дышать чистым воздухом, видеть красивый
закат, читать интересные и умные книги.
Мы встречались с тобой на
закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я
любил твоё белое платье,
Утонченность мечты разлюбив.
Ах, она
любит эти тихие вечерние часы, эти алые
закаты, это горящее гигантским рубином умирающее солнце!
Лионель — мой милый брат —
Любит солнечный
закат…
Письмо было дописано. Она его не стала перечитывать, ей не хотелось еще звонить, чтобы зажгли лампу, не хотелось зажигать свечей на своем столе; она
любила эти зимние сумерки в ясные дни, с полосой ярко-пурпурного
заката, видной из ее окон, в сторону переулка, позади извозчичьей биржи.
Люблю воображать себе этот первобытный Петербург, но только летом, когда
закат солнечный набрасывает на него фантасмагорический отлив.
На дачу он не
любит ездить, а остается в Петербурге, потому что веселого характера и
любит разъезжать по знакомым, а вечером на
закат солнца смотрит и слушает, как поют француженки.