Женщина она была далеко не состоятельная, жила маленькой пенсией после покойного мужа, да доходом с небольшого имения в Тверской губернии, но злые языки уверяли, что у Мавры Сергеевны спрятана кубышка с капитальцем, который она предназначает дать в приданое своей
любимой дочке, но строго охраняет его существование, чтобы не подумать, что сватаются не за красавицу Катиш (красавицей считала ее мать), а за кубышку.
Княжна Варвара Ивановна по-прежнему царила в доме своего отца и, казалось, даже не думала о замужестве. Только старик князь иногда при взгляде на
любимую дочку затуманивался, и невеселые думы роились в его голове. Он все еще надеялся на вторую блестящую партию для своего кумира — Вари, но, увы, время шло, а партии не представлялось.
Неточные совпадения
Жена — раба
любимая,
А
дочка вместе с барышней
Училась и французскому
И всяким языкам,
Садиться позволялось ей
В присутствии княжны…
— Хороши твои девушки, хороши красные… Которую и брать, не знаю, а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной
дочкой будет… Галактиона-то моего видела?
Любимый сын мне будет, хоша мы не ладим с ним… Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
И тяжкие обиды и жгучие слезы, стоны и разрывающая сердце скорбь по нежно
любимой единственной дочери, которая теперь, в ее юном возрасте, как голубка бьется в развращенных объятиях алчного ворона, все это звало старика Байцурова к мщению; но у него, как у бедного дворянина, не было ни вьюгоподобных коней, ни всадников, способных стать грудь против груди с плодомасовскою ордою, ни блестящих бердышей и самопалов, какие мотались у тех за каждыми тороками, и, наконец, — у тех впереди было четырнадцать часов времени, четырнадцать часов, в течение которых добрые кони Плодомасова могли занести сокровище бедной четы, их нежную, их умную
дочку, более чем за половину расстояния, отделяющего Закромы от Плодомасовки.
Ты родимая моя матушка!
В день денна моя печальница.
В ночь ночная богомольница,
Векова моя сухотница!
Прогляди ты очи ясные,
На свою на
дочку глядючи,
На свою на дочь
любимую,
Во последний раз, в останешный!
— Да-с, конечно, дело не в этом. А что просто было — это верно. Просто, просто, а только что просвещения было в нашем кругу мало, а дикости много… Из-за этого я и крест теперь несу. Видите ли, была у этою папашина товарища
дочка, на два года меня моложе, по восемнадцатому году, красавица! И умна… Отец в ней души не чаял, и даже ходил к ней студент — обучением занимался. Сама напросилась, — ну, а отец
любимому детищу не перечил. Подвернулся студент, человек умный, ученый и цену взял недорогую, — учи!
Дочка еще была у Гаврилы Маркелыча — детище моленое, прошеное и страстно, до безумия
любимое матерью. И отец до Маши ласков бывал, редко когда пожурит ее. Да правду сказать, и журить-то ее было не за что. Девочка росла умненькая, добрая, послушная, а из себя такая красавица, каких на свете мало родится. Заневестилась Марья Гавриловна, семнадцатый годок ей пошел, стал Гаврила Маркелыч про женихов думать-гадать.
Хоть и стал он в чести у Патапа Максимыча, а попробуй-ка заикнись ему про
дочку любимую, такой задаст поворот, что только охнешь.
Тепел, любезен бывал он во всякое время к
дочке любимой, но теперь встретил угрюмо ее…
— Успокойся, боярин, не к Мамону речь веду. Спасет ли его окаянную душу
дочка твоя
любимая, голубица чистая? Только свою погубит. Не ее желает он сыну, а богатства твоего. Жених мой не таков, хочет одного богатства небесного; только с этим приданым дорога ему Анастасия свет-радость Васильевна.
Вот, скажут, был добрый отец! радел о детках… пристроил
дочку единородную,
любимую за внука колдуньи, что сожжена в Можае на лобном месте!
Жизнь вокруг королевны ключом кипит. Что ни вечер, то бал во дворце, что ни день, то королевская охота наряжается. Трубят рога, лают собаки, веселый смех дам и кавалеров по лесу носится. А вечером освещаются роскошные дворцовые залы, наезжают гости и идет пляс веселый до самой утренней зари. И пуще всех пляшет, пуще всех за оленями да зайцами гоняется Мира-королевна. Для нее и охоты эти, и балы устраиваются. Тешит, балует король Артур
дочку свою
любимую.
Лесть мужчин, их услужливое внимание преследовали ее до того, что стали ей приторны; старухи, у которых не было
дочек, называли ее ненаглядною; молодые говорили, что они от нее без ума, наружно ласкали ее, как
любимую игрушку, как любимицу государыни, но втайне ей завидовали.
Присоедините к этому небольшую сумму, завещанную ее
любимой дочери богатым старичком, державшим у купели на своих руках эту
дочку и к которому она умела подделаться, развлекая его по целым часам игрою в дурачки.