Неточные совпадения
Между тем
луна начала одеваться тучами и на море
поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить.
На вершине ее покачивалось несколько стебельков полевого былья, и над ними
поднималась в небе
луна в виде косвенно обращенного серпа из яркого червонного золота.
Уже смеркалось совсем, зажглись яркие звезды; из-за гор
поднималась луна. Ее еще не было видно, но бледный свет уже распространился по всему небу.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я
поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет
луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Улица была в тени, но за огородами, между двумя черными крышами,
поднималась луна, и на ней резко обрисовывались черные ветки дерева, уже обнаженного от листьев.
Из-за старого «магазина» еще не
поднялась луна, но очертания остроконечной крыши и силуэты тополей, казалось, плавали в загорающемся сиянии.
В комнате не было свечей; свет поднявшейся
луны косо падал в окна; звонко трепетал чуткий воздух; маленькая, бедная комнатка казалась святилищем, и высоко, и вдохновенно
поднималась в серебристой полутьме голова старика.
Луна,
поднимаясь вверх, действительно все светлей и светлей начала освещать окрестность. Стало видно прежде всего дорогу, потом — лесок по сторонам; потом уж можно было различать поля и даже какой хлеб на них рос. Лошади все веселей и веселей бежали, кучер только посвистывал на них.
И вот без четверти 21. Белая ночь. Все зеленовато-стеклянное. Но это какое-то другое, хрупкое стекло — не наше, не настоящее, это — тонкая стеклянная скорлупа, а под скорлупой крутится, несется, гудит… И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами
подымутся вверх купола аудиториумов, и пожилая
луна улыбнется чернильно — как та, за столиком нынче утром, и во всех домах сразу опустятся все шторы, и за шторами —
Густые сумерки залегли над Княжьим-Веном, когда я приблизился к забору своего сада. Над зáмком зарисовался тонкий серп
луны, загорелись звезды. Я хотел уже
подняться на забор, как кто-то схватил меня за руку.
Ожидаешь вслед за тем опять такого же пронзительного луча — отнюдь нет! веки
подымутся тихо, медленно — вас озарит кроткое сияние взоров как будто медленно выплывшей из-за облаков
луны.
Снежным сугробом
поднялась в небо церковь, среди неподвижных облаков светит маленькая, истаявшая
луна.
В синем небе висел измятый медный круг
луны, на том берегу от самой воды начинался лес, зубцы елей напоминали лезвие огромной пилы; над землянкой круто
поднимался в гору густой кустарник, гора казалась мохнатой, страшной, сползающей вниз.
Луна всходила огромная, словно колесо; багровая и злая, она
поднималась над городом медленно и тоже изливала тяжкую духоту.
Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем; тотчас же опять загремел гром; едва он умолк, как молния блеснула так широко, что Егорушка сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех подводчиков и даже Кирюхину жилетку. Черные лохмотья слева уже
поднимались кверху, и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на лапу с пальцами, тянулось к
луне. Егорушка решил закрыть крепко глаза, не обращать внимания и ждать, когда все кончится.
Было еще темно, но кое-где в домах уже засветились огни и в конце улицы из-за казармы стала
подниматься бледная
луна. Лаптев сидел у ворот на лавочке и ждал, когда кончится всенощная в церкви Петра и Павла. Он рассчитывал, что Юлия Сергеевна, возвращаясь от всенощной, будет проходить мимо, и тогда он заговорит с ней и, быть может, проведет с ней весь вечер.
Там несмело разгорались звёзды, а из-за леса медленно
поднимался большой красноватый шар
луны, точно огромный глаз.
Село стояло на пригорке. За рекою тянулось топкое болото. Летом, после жарких дней, с топей
поднимался лиловатый душный туман, а из-за мелкого леса всходила на небо красная
луна. Болото дышало на село гнилым дыханием, посылало на людей тучи комаров, воздух ныл, плакал от их жадной суеты и тоскливого пения, люди до крови чесались, сердитые и жалкие.
Из высокой дымовой трубы на фабрике изобретателя качающихся паровых цилиндров, доктора Альбана, уже третий день не вылетает ни одной струи дыма; пронзительный фабричный свисток не раздается на покрытых снегом полях; на дворе сумерки; густая серая
луна из-за горы
поднимается тускло; деревья индевеют.
Поднимается занавес; открывается вид на озеро;
луна над горизонтом, отражение ее в воде; на большом камне сидит Нина Заречная, вся в белом.
— А что — это в ваших устах, в устах положительных людей, похвала? Не думаю. Может быть, и я вам кажусь оригинальной? Однако, — прибавила она,
поднимаясь с места и взглянув в раскрытое окно, —
луна, должно быть, взошла, это ее отблеск над тополями. Пора ехать… Пойду прикажу оседлать Красавчика.
Диск
луны, огромный, кроваво-красный,
поднимался за деревьями парка; он смотрел, как глаз чудовища. Неясные звуки носились в воздухе, долетая со стороны деревни. Под окном в траве порой раздавался шорох: должно быть, крот или ёж шли на охоту. Где-то пел соловей. И
луна так медленно
поднималась на небо, точно роковая необходимость её движения была понятна ей и утомляла её.
Глядя на окна, трудно было понять: все ли еще светит
луна, или это уже рассвет. Марья
поднялась и вышла, и слышно было, как она на дворе доила корову и говорила: «Сто-ой!» Вышла и бабка. Было еще темно в избе, но уже стали видны все предметы.
Они как будто
поднимались все выше. Звезды становились все больше и ярче. Потом из-за гребня возвышенности, на которую они
поднялись, показался краешек давно закатившейся
луны. Она как будто торопилась уйти, но Макар с попиком ее нагоняли. Наконец она вновь стала подыматься над горизонтом. Они пошли по ровному, сильно приподнятому месту.
Луна совсем
поднялась над суровыми очертаниями молчаливых гор и кинула свои холодные отблески на берег, на перелески и скалы… Но лицо Микеши было мне видно плохо. Только глаза его, черные и большие, выделялись в сумерках вопросительно и загадочно…
Но вот и он словно
поднялся в воздух, словно растаял и сделался такой, как будто весь он состоял из надозерного тумана, пронизанного светом заходящей
луны, и мягкая речь его звучала где-то далеко-далеко и нежно.
Длинным серебристым столбом отражается
луна в речных дрожащих струях и на золотых главах соседнего монастыря, великанами
поднимаются темные горы правого берега, там и сям мерцают сигнальные фонари пароходов, пышут к небу пламенные столбы из труб стальных заводов…
На другой стороне реки высились высокие, стройные тополи, окружавшие барский сад. Сквозь деревья просвечивал огонек из барского окна. Барыня, должно быть, не спала. Думал Степан, сидя на берегу, до тех пор, пока ласточки не залетали над рекой. Он
поднялся, когда уже светилась в реке не
луна, а взошедшее солнце.
Поднявшись, он умылся, помолился на восток и быстро, решительным шагом зашагал вдоль берега к броду. Перешедши неглубокий брод, он направился к барскому двору…
Палтусов пошел дальше, мостом и Троицкими воротами
поднялся в Кремль. Слева сухо и однообразно желтел корпус арсенала, справа выдвигался ряд косо поставленных пушек, а внизу пирамиды ядер. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Ему захотелось туда, за решетку, откуда золоченые главы всплывали в матовом сиянии
луны. Он скорыми шагами перешел поперек площади, повернул вправо и взял в узкий коридорчик, откуда входят в Успенский собор.
В 12-м часу голоса стали затихать, пропел петух, из-за лип стала выходить полная
луна,
поднялся свежий, белый туман-роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.