Неточные совпадения
Пахом соты медовые
Нес на базар в Великое,
А два братана Губины
Так просто с недоуздочком
Ловить коня упрямого
В свое же стадо шли.
Он округло вытер платком свое лицо и,
запахнув сюртук, который и без того держался очень хорошо, с улыбкой приветствовал вошедших, протягивая Степану Аркадьичу руку, как бы желая
поймать что-то.
— Какое
поймал, Константин Митрич! Только бы своих уберечь. Ушел вот второй раз другак…. Спасибо, ребята доскакали. У вас
пашут. Отпрягли лошадь, доскакали..
Не спалось, хотя Самгин чувствовал себя утомленным. В пекарне стоял застарелый
запах квашеного теста, овчины, кишечного газа. Кто-то бормотал во сне, захлебываясь словами, кто-то храпел, подвывая, присвистывая, точно передразнивал вой в трубе, а неспавшие плотники беседовали вполголоса, и Самгин
ловил заплутавшиеся слова...
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась словами еще минут двадцать, и Самгин не
поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил
запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Седобородый жандарм, вынимая из шкафа книги, встряхивал их, держа вверх корешками, и следил, как молодой товарищ его, разрыв постель, заглядывает под кровать, в ночной столик. У двери, мечтательно покуривая, прижался околоточный надзиратель, он пускал дым за дверь, где неподвижно стояли двое штатских и откуда притекал
запах йодоформа. Самгин
поймал взгляд молодого жандарма и шепнул ему...
Вдруг Штольц изменился в лице,
поймав истину. На него
пахнуло холодом.
Поймал ли бы еще или не
поймал Петро, а уже Иван ведет
пашу арканом за шею к самому королю.
Имя вполне выражает особенность его характера: между тремя передними пальцами своих ног он имеет тонкую перепонку и плавает по воде, как утка, даже ныряет. бы предположить, что он владеет способностью
ловить мелкую рыбешку, но поплавки никогда не
пахнут ею, и, при всех моих анатомических наблюдениях, я никогда не находил в их зобах признаков питания рыбой.
[Некоторые охотники утверждают, что свиязь и чирки летают в хлебные поля] К этому надобно присовокупить, что все они, не говорю уже о нырках, чаще
пахнут рыбой. предположить, что, не питаясь хлебным кормом и не будучи так сыты, как бывают кряковные, шилохвость и серые утки, они
ловят мелкую рыбешку, которая именно к осени расплодится, подрастет и бесчисленными станицами, мелкая, как овес, начнет плавать везде, по всяким водам.
— Это, — говорит, — не твое дело; нынче порядок такой. Мы вот начальству докладывали, что Степка, мол, неизвестно куда из дому твоего скрылся, так начальство изволит говорить: если уж так, что Степку
изловить не могли, так, по крайности, чтоб духу твоего в городе не
пахло: развращаешь ты весь народ.
Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и,
пахнувши на него страшно могилою, произнес такие речи: «А! так вот ты наконец! наконец я тебя того,
поймал за воротник! твоей-то шинели мне и нужно! не похлопотал об моей, да еще и распек, — отдавай же теперь свою!» Бедное значительное лицо чуть не умер.
— Оттого, что когда
поймал, от меня
пахло. Понимаете?
Собака сказала: «Я не для этого лаю, а лаю только потому, что когда слышу твой
запах, то и сержусь, и радуюсь, что я вот сейчас
поймаю тебя; и сама не знаю зачем, но не могу удержаться от лая».
— Она не женщина, а девица… О женихах, небось, мечтает, чёртова кукла. И
пахнет от нее какою-то гнилью… Возненавидел, брат, ее! Видеть равнодушно не могу! Как взглянет на меня своими глазищами, так меня и покоробит всего, словно я локтем о перила ударился. Тоже любит рыбу
ловить. Погляди:
ловит и священнодействует! С презрением на всё смотрит… Стоит, каналья, и сознает, что она человек и что, стало быть, она царь природы. А знаешь, как ее зовут? Уилька Чарльзовна Тфайс! Тьфу!.. и не выговоришь!
И, припоминая черты хорошенького личика, я невольно размечтался. Картины одна другой краше и соблазнительнее затеснились в моем воображении и… и, словно в наказание за грешные мысли, я вдруг почувствовал на своей правой щеке сильную, жгучую боль. Я схватился за щеку, ничего не
поймал, но догадался, в чем дело:
запахло раздавленным клопом.
— И вечно ты, мать, с экивоками и разными придворными штуками, — с раздражением в голосе отвечал он. — Знаешь ведь, что не люблю я этого, не первый год живем. «Отвадить по-деликатному или матери сказать», — передразнил он жену. — Ни то, ни другое, потому что все это будет иметь вид, что мы боимся, как бы дочернего жениха из рук не выпустить,
ловлей его
пахнет, а это куда не хорошо… Так-то, мать, ты это и сообрази… Катя-то у нас?
— Бог помилует, никогда дохтура не нужны, — говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофною гардиной, и
пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала
ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
Он кинул бутылку англичанину, который ловко
поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно
пахло ромом.