Неточные совпадения
Ее прогулки длятся доле.
Теперь то холмик, то ручей
Остановляют поневоле
Татьяну прелестью своей.
Она, как с давними друзьями,
С своими рощами, лугами
Еще беседовать спешит.
Но
лето быстрое летит.
Настала осень золотая.
Природа трепетна, бледна,
Как жертва, пышно убрана…
Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл — и вот сама
Идет волшебница зима.
[«…но тут
настал 48-й
год».
Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель; собрался было за границу, чтобы хотя немного рассеяться… но тут
настал 48-й
год.
— Через тридцать
лет Пращев с женой, дочерью и женихом ее сидели ночью в саду своем. Залаяла собака, бросилась в кусты. Пращев — за нею и видит: стоит в кустах Середа, отдавая ему честь. «Что, Середа,
настал день смерти моей?» — «Так точно, ваше благородие!»
Шли
годы, а они не уставали жить.
Настала и тишина, улеглись и порывы; кривизны жизни стали понятны, выносились терпеливо и бодро, а жизнь все не умолкала у них.
«Ужели мы в самом деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная жертва, тяжелая для обоих. Мы больше
года упорно бились, добиваясь счастья, — и когда оно
настало, ты бежишь первая, а сама твердила о бессрочной любви. Логично ли это?»
Например, если б бабушка на полгода или на
год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими
годами, работой всех сил ума и сердца, не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда
настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Я надеялся на эти тропики как на каменную гору: я думал, что
настанет, как в Атлантическом океане, умеренный жар, ровный и постоянный ветер; что мы войдем в безмятежное царство вечного
лета, голубого неба, с фантастическим узором облаков, и синего моря. Но ничего похожего на это не было: ветер, качка, так что полупортики у нас постоянно были закрыты.
Члены встретили его с изъявлениями глубокого подобострастия, придвинули ему кресла из уважения к его чину,
летам и дородности; он сел при открытых дверях, — Андрей Гаврилович стоя прислонился к стенке, —
настала глубокая тишина, и секретарь звонким голосом стал читать определение суда.
— Как это ты в тридцать
лет не научился говорить?.. таскает — как это таскать дрова? — дрова носят, а не таскают. Ну, Данило, слава богу, господь сподобил меня еще раз тебя видеть. Прощаю тебе все грехи за сей
год и овес, который ты тратишь безмерно, и то, что лошадей не чистишь, и ты меня прости. Потаскай еще дровец, пока силенка есть, ну, а теперь
настает пост, так вина употребляй поменьше, в наши
лета вредно, да и грех.
— Вот, Филанидушка, и опять лето-припасуха
настало! — говорит он жене, стараясь сообщить своему голосу бодрость.
В статье, написанной в 1907
году и вошедшей в мою книгу «Духовный кризис интеллигенции», я довольно точно предсказал, что, когда в России
настанет час настоящей революции, то победят большевики.
Настанет год — России черный
год, —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
Но
настал 1825
год и много принес с собою горя.
Сенатора прислали с целой ордой правоведцев; они все очищают только бумаги, и никакой решительно пользы не будет от этой дорогой экспедиции. Кончится тем, что сенатору, [Сенатор — И. Н. Толстой.] которого я очень хорошо знаю с давних
лет, дадут ленту, да и баста. Впрочем, это обыкновенный ход вещей у нас. Пора перестать удивляться и желать только, чтобы, наконец, начали добрые, терпеливые люди думать: нет ли возможности как-нибудь иначе все устроить? Надобно надеяться, что
настанет и эта пора.
Вся эта процедура, вместе с шатаньем по Москве, длилась с лишком
год, так что, когда, после высидки, препроводили Гришку по этапу в родной город,
настала уже глубокая осень.
Случайно или не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по домам. Начинается зимняя работа;
настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего
лета. Так оно и пойдет колесом, покуда есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его появится другой, третий.
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более и более обнажался; потом пошел снег,
настала зима. Прошлый
год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой минуты, которая напоила ее сердце радостью…
Однако ж прошла зима,
настало лето, а любовь не кончалась.
История об Аграфене и Евсее была уж старая история в доме. О ней, как обо всем на свете, поговорили, позлословили их обоих, а потом, так же как и обо всем, замолчали. Сама барыня привыкла видеть их вместе, и они блаженствовали целые десять
лет. Многие ли в итоге
годов своей жизни начтут десять счастливых? Зато вот
настал и миг утраты! Прощай, теплый угол, прощай, Аграфена Ивановна, прощай, игра в дураки, и кофе, и водка, и наливка — все прощай!
И вот начала она меня прикармливать: то сладенького даст, а то просто так, глазами обласкает, ну, а известно, о чём в эти
годы мальчишки думают, — вытягиваюсь я к ней, как травина к теплу. Женщина захочет — к ней и камень прильнёт, не то что живое. Шло так у нас месяца три — ни в гору, ни под гору, а в горе, да на горе:
настал час, подошла она вплоть ко мне, обнимает, целует, уговаривает...
Всякий день дон Педро Гóмец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж
год десятый;
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра
Всего-навсего осталось
Девятнадцать человек…
Настал 1882
год. К коронации Александра III готовились усиленно. Шли обыски, аресты. Пастухов мне как-то сказал...
Бабушке минуло тридцать пять
лет; в это время князья Яков и Дмитрий (впоследствии мой отец) подросли, так что
настала пора думать об их образовании; а старшей сестре их, княжне Анастасии Львовне, исполнилось совершеннолетие, и она оканчивала свой институтский курс.
— А как я ревновал тебя все это время! Мне кажется, я бы умер, если б услышал о твоей свадьбе! Я подсылал к тебе, караулил, шпионил… вот она все ходила (и он кивнул на мать). — Ведь ты не любила Мозглякова, не правда ли, Зиночка? О ангел мой? Вспомнишь ли ты обо мне, когда я умру? Знаю, что вспомнишь; но пройдут
годы, сердце остынет,
настанет холод, зима на душе, и забудешь ты меня, Зиночка!..
Вершинин(подумав). Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести — триста, наконец тысячу
лет, — дело не в сроке, —
настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
Но вот
настал 1801
год, вступил на престол император Александр I, и оживились замолкшие было надежды.
В марте 1764
года сожжен на площади с барабанным боем «пасквиль, выданный под именем высочайшего указа» и начинающийся словами: «Время уже
настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать, однако весьма наше дворянство пренебрегает…» и пр.
Когда же
настал этот вожделенный для него день, день рождения его, коим начиналось семнадцатое
лето жизни его, то призван был священник, прочтена была молитва...
Меж тем летят за
годом годы,
Готовят мщение народы,
И пятый
год уж
настает,
А кровь джяуров не течет.
С той поры,
Как бросилась без памяти я в воду
Отчаянной и презренной девчонкой
И в глубине Днепра-реки очнулась
Русалкою холодной и могучей,
Прошло семь долгих
лет — я каждый день
О мщеньи помышляю…
И ныне, кажется, мой час
настал.
Ожидаемое будущее еще не
настало для русской литературы; продолжается все то же настоящее, какое было десять
лет тому назад…
И вот последний
год мой уж
настал.
Настал и тот неизбежный день, когда Барнум, особенно обеспокоенный приступом подагры, первый заговорил с дочерью о своих
годах и болезнях, о быстротекущем времени и, наконец, о той роковой поре, когда девушке надо подумать о покровителе и спутнике жизни, а отцу — о внуках.
Прошло
лето,
настала дождливая осень.
Для нас час действия еще не
настал; Франция еще по справедливости гордится своим передовым положением. Ей до 1852
года принадлежит трудное право. Европа, без сомнения, прежде нас достигнет гроба или новой жизни. День действия, может быть, еще далеко для нас; день сознания, мысли, слова уже пришел. Довольно жили мы во сне и молчании; пора нам рассказывать, что нам снилось, до чего мы додумались.
Но проходит пыл юношеских
лет;
настает возраст возмужалости, возраст — обдуманности, зрелого рассуждения, опыта и смирения бурных порывов воображения и чувства.
Назарета была уже в преклонных
летах, когда
настал французский
год.
— Когда
настал французский
год, дивный отец, не стерпя зрети озлоблений иноплеменных, удалился.
Прошел
год, опять
настала ярмарка, опять на дороге встретился с попом Патап Максимыч. Поп из города, Чапурин в город.
И все пропало. В один из последних
годов своей жизни он с грустью признавался, что в сердце его, смиренном бурями,
настала лень и тишина [Парафраз строк из стихотворения Пушкина «Чаадаеву» (1824).]. А сколько тяжелого уныния, какого-то сдавленного, покорного горя, например, в этих стихах, также относящихся к поздней поре пушкинской деятельности...
Когда
настал голодный
год, к старушке стало приходить так много ребятишек, что она не могла уже всем им дать молока от своей коровы. Трем-четырем даст, а больше и нет, и самой похлебать ничего не оставалось. Не привыкла старушка отказывать, да делать нечего — поневоле отказывает, и бедные ребятишки отходят с пустыми плошками… А такие они все жалкие, испитые, даже и не плачут, а только глядят жадно… Думать о них больно. И не знает старушка, как ей быть и как между всеми молочко делить…
— Полно дьячить! теперь уже никому и дождь не нужен и:
настала пора убирать, а убирать нечего: голодный
год прошел уже!
— Красота-то где будет церковная? Ведь без малого двести
годов сияла она в наших часовнях, двести
годов творились в них молитвы по древнему чину за всех христиан православных… И того лишиться должны!.. Распу́дится наше словесное стадо, смолкнет пение за вся человеки и к тому не обновится… Древнее молчание
настанет… В вертепах и пропастях земных за имя Христово придется нам укрываться…
Лаптев изрыгнул целый поток самой злой брани, но потом успокоился и сказал, что и это ничего; что восемь
лет пройдут, как уже часть их прошла — и тогда только
настанет для меня пора настоящего выбора.
Я родился в январе, Юля — в июле. Мне было семь
лет, Юле пять.
Настал июль. Юле стало шесть
лет. Дедушка спросил...
Что ее за положение теперь! Вдова — не вдова, и не девушка и свободы нет. Хорошо еще, что муж детей не требует. По его беспутству, какие ему дети; но
настанет час, когда он будет вымогать из нее что может этими самыми детьми… Надо заранее приготовиться… Вот так и живи! Скоро и тридцать
лет подползут. А видела ли она хоть один денек света, радости, вот того, чем зачитываются в книжках?! Нужды нет, что после бывает горе, без риску не проживешь…
Настанет год — России черный
год —
Когда царей корона упадет,
Забудет червь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь...
— Святой отец поведал еще, что искуситель примет на себя образ киновиарха, что смуты его только в нынешних летех зачались, а Страшный суд
настанет не прежде сорока девяти
лет, по вычислению на семи седьмицах.
— Поздно!.. Ты отнял у меня все… все, что только для меня дорого было в жизни, что я доставал тринадцатью
годами унижения и кровавых трудов… все!.. Расплачивайся! Час
настал!