Неточные совпадения
Поручик Трифонов пошлепал себя
ладонью по
шее. Вагон рвануло, поручик покачнулся и крикнул...
Варвара возвратилась около полуночи. Услышав ее звонок, Самгин поспешно зажег лампу, сел к столу и разбросал бумаги так, чтоб видно было: он давно работает. Он сделал это потому, что не хотел говорить с женою о пустяках. Но через десяток минут она пришла в ночных туфлях, в рубашке до пят, погладила влажной и холодной
ладонью его щеку,
шею.
Освобождать лицо из крепких ее
ладоней не хотелось, хотя было неудобно сидеть, выгнув
шею, и необыкновенно смущал блеск ее глаз. Ни одна из женщин не обращалась с ним так, и он не помнил, смотрела ли на него когда-либо Варвара таким волнующим взглядом. Она отняла руки от лица его, села рядом и, поправив прическу свою, повторила...
Райский не мог в ее руках повернуть головы, он поддерживал ее затылок и
шею: римская камея лежала у него на
ладони во всей прелести этих молящих глаз, полуоткрытых, горячих губ…
Они нашли Привалова на месте строившейся мельницы. Он вылез откуда-то из нижнего этажа, в плисовой поддевке и шароварах; ситцевая рубашка-косоворотка красиво охватывала его широкую
шею. На голове был надвинут какой-то картуз. Когда Зося протянула ему руку, затянутую в серую шведскую перчатку с лакированным раструбом, Привалов с улыбкой отдернул назад свою уже протянутую
ладонь.
И тотчас же девушки одна за другой потянулись в маленькую гостиную с серой плюшевой мебелью и голубым фонарем. Они входили, протягивали всем поочередно непривычные к рукопожатиям, негнущиеся
ладони, называли коротко, вполголоса, свое имя: Маня, Катя, Люба… Садились к кому-нибудь на колени, обнимали за
шею и, по обыкновению, начинали клянчить...
Игнат был одет в толстое осеннее пальто из мохнатой материи, и оно ему нравилось, мать видела, как любовно гладил он
ладонью рукав, как осматривал себя, тяжело ворочая крепкой
шеей. И в груди ее мягко билось...
Ключарев не ответил. Приставив
ладонь ко лбу, он смотрел на дальние холмы, вытянув
шею и широко расставив ноги.
Постоялка сидит согнувшись, спрятав лицо, слушает речь Тиверцева, смотрит, как трясётся его ненужная бородка, как он передвигает с уха на ухо изжёванный картуз; порою она спросит о чём-нибудь и снова долго молчит, легонько шлёпая себя маленькой
ладонью по лбу, по
шее и по щекам.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их
ладонями на её плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его
шею тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
Мы шли по Терской области. Шакро был растрёпан и оборван на диво и был чертовски зол, хотя уже не голодал теперь, так как заработка было достаточно. Он оказался неспособным к какой-либо работе. Однажды попробовал стать к молотилке отгребать солому и через полдня сошёл, натерев граблями кровавые мозоли на
ладонях. Другой раз стали корчевать держидерево, и он сорвал себе мотыгой кожу с
шеи.
— Дело-то какое, а? — сказал Тихон и, хлопнув себя по
шее, убил комара; вытер
ладонь о колено, поглядел на луну, зацепившуюся за сучок ветлы над рекою, потом остановил глаза свои на мясистой массе котла.
Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо
ладонями, а грудь локтями, и так краснеет, что даже уши и
шея становятся у нее пурпуровыми.
Откинув назад пепельные свои волосы, вытянув
шею и положив
ладони на края афишки, Верочка торжественно приступила к чтению.
Гаврило Степаныч говорил с тяжелой одышкой, постоянно вытягивая длинную
шею, точно его что-то душило; его длинные костлявые руки с широкими холодными
ладонями бессильно лежали на коленях какими-то палками.
Через несколько минут Изумруда, уже распряженного, приводят опять к трибуне. Высокий человек в длинном пальто и новой блестящей шляпе, которого Изумруд часто видит у себя в конюшне, треплет его по
шее и сует ему на
ладони в рот кусок сахару. Англичанин стоит тут же, в толпе, и улыбается, морщась и скаля длинные зубы. С Изумруда снимают попону и устанавливают его перед ящиком на трех ногах, покрытым черной материей, под которую прячется и что-то там делает господин в сером.
Потом искусным движением он просунул свою руку сзади, под мышкой у Арбузова, изогнул ее вверх, обхватил жесткой и сильной
ладонью его
шею и стал нагибать ее вниз, между тем как другая рука, окружив снизу живот Арбузова, старалась перевернуть его тело по оси.
Пользуясь своим высоким ростом, Арбузов обхватил
ладонью затылок Ребера и попытался нагнуть его, но голова американца быстро, как голова прячущейся черепахи, ушла в плечи,
шея сделалась твердой, точно стальной, а широко расставленные ноги крепко уперлись в землю.
Было жарко от работы, и
шея как-то распрямилась, на
ладонях сладко ныли свежие мозоли, и день улыбался.
Файбиш выпил стакан вина, но тотчас же закашлялся, потому что давно уже страдал одышкой. Во время кашля вся кровь, переполнявшая его массивное тело, кинулась ему в голову; лицо его еще больше посинело,
шея распухла, а жилы на лбу и на носу вздулись, как у удавленника. Откашлявшись, он долго, с хрипением и со свистом в горле, отдувался, потом обсосал намокшие в вине усы, вытер их ребром
ладони в одну и в другую сторону и, наконец, отрывисто спросил...
Он медленно, методически отвернул одеяло, расстегнул рубашку, и на меня пахнуло невыносимым трупным запахом. Начиная от
шеи, на правой стороне, на пространстве
ладони, грудь Кузьмы была черна, как бархат, слегка покрытый сизым налетом. Это была гангрена.
— Да, погода… — сказал Ергунов, потирая
ладонями озябшие колена. — За
шею снегу понабилось, весь я промок, это самое, как хлющ. И револьвер мои, кажется, того…
И Иван Петрович, при слове «тут», провел
ладонью от
шеи до средины живота.
Я сунул его кулаком в морду, перешел в наступление и стал теснить. Испуг и изумление были на его красивом круглом лице с черными бровями, а я наскакивал, бил его кулаком по лицу, попал в нос. Брызнула кровь. Он прижал
ладони к носу и побежал. Пробежал мимо и рыжий, а Геня вдогонку накладывал ему в
шею…
Все они были красивы, — брови их были тонко сложены и выведены в полукружье, веки подчернены, груди открыты, на
шеях шевелились и тихо рокотали сухие, коричневые зерна, а
ладони рук и подошвы ног окрашены красною краской…
Внимательно, вытянув
шею, рассмотрела его левую руку, лежавшую на груди: очень широкая в
ладони, с крупными пальцами — на груди она производила впечатление тяжести, чего-то давящего больно; и осторожным движением девушка сняла ее и положила вдоль туловища на кровати.
— Да, они обе прекрасны, но та ведь на троне, в пурпуре и в венце многоценном, ее плечи и
шею ежедневно разглаживают навощенными
ладонями молодые невольницы, а египетские бабки обкладывают на ночь ее перси мякишем душистого хлеба из плодов египетской пальмы, а, по, правде сказать, и это все ей уже не помогает: этот душистый египетский мякиш дает персям ее лишь одну фальшивую нежность, но он не может им возвратить их былую упругость…