Неточные совпадения
— Итак, я продолжаю, — сказал он, очнувшись. — Главное же
то, что
работая, необходимо иметь убеждение, что делаемое
не умрет со мною, что у меня
будут наследники, — а этого у меня нет. Представьте себе положение человека, который знает вперед, что дети его и любимой им женщины
не будут его, а чьи-то, кого-то
того,
кто их ненавидит и знать
не хочет. Ведь это ужасно!
Но, хотя он и отдыхал теперь,
то есть не работал над своим сочинением, он так привык к умственной деятельности, что любил высказывать в красивой сжатой форме приходившие ему мысли и любил, чтобы
было кому слушать.
— Долго рассказывать… А отчасти моя идея именно в
том, чтоб оставили меня в покое. Пока у меня
есть два рубля, я хочу жить один, ни от
кого не зависеть (
не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего
не делать, — даже для
того великого будущего человечества,
работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода,
то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше знать ничего
не хочу.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы
были срублены прочно. Видно
было, что староверы строили их
не торопясь и
работали, как говорится,
не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за
тем на пороге появился мужчина. Это
был староста. Узнав,
кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
— Тоже дело нашел, — лениво и презрительно отозвался староста. — На это дело ночь
есть… Иди, иди,
кто ж тебя держит. А только как начнем
работать, тебя
не будет,
то нонешняй день
не в счет. Возьму любого босяка. А сколько он наколотит кавунов, — тоже с тебя…
Не думал я, Платонов, про тебя, что ты такой кобель…
Вспомни, что она, сумасшедшая, говорила Нелли уже на смертном одре:
не ходи к ним,
работай, погибни, но
не ходи к ним,
кто бы ни звал тебя(
то есть она и тут мечтала еще, что ее позовут,а следственно,
будет случай отмстить еще раз, подавить презрением зовущего, — одним словом, кормила себя вместо хлеба злобной мечтой).
Н.П. Гиляров-Платонов
был человеком именно
не от мира сего. Он спал днем,
работал ночью, редко
кого принимал у себя, кроме ближайших сотрудников, да и с
теми мало разговаривал.
А так как мы никогда
не будем трудиться,
то и мнение иметь за нас
будут те,
кто вместо нас до сих пор
работал,
то есть всё
та же Европа, все
те же немцы — двухсотлетние учителя наши.
Не первый он
был и
не последний из
тех,
кто, попрощавшись с родными и соседями, взяли, как говорится, ноги за пояс и пошли искать долю,
работать, биться с лихой нуждой и
есть горький хлеб из чужих печей на чужбине.
Орлов после порки благополучно бежал в Астрахань — иногда
работал на рыбных ватагах, иногда вольной жизнью жил.
То денег полные карманы,
то опять догола пропьется.
Кем он
не был за это время: и навожчиком, и резальщиком, и засольщиком, и уходил в море… А потом запил и спутался с разбойным людом…
Войдешь в него, когда он росой окроплен и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, — даже сердце замирает, до
того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, — ни у
кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня
есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и
работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего
не говорим, а знаем, что думаем. Я —
пою что-нибудь. Перестану, Вася, кричит: «
Пой!» И вижу где-нибудь далеко — лицо ее доброе, ласковое…
Ирина(кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких
не будет тайн, а пока надо жить… надо
работать, только
работать! Завтра я поеду одна,
буду учить в школе и всю свою жизнь отдам
тем,
кому она,
быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я
буду работать,
буду работать…
—
Кто я? Правда, мне девятнадцать лет, и у нас
было воспитание такое, и я… до сих пор
не знаю женщин, но разве это что-нибудь значит? Иногда я себя чувствую мальчиком, а
то вдруг так стар, словно мне сто лет и у меня
не черные глаза, а серые. Усталость какая-то… Откуда усталость, когда я еще
не работал?
— Вот тебя тут, Настасьюшка, никто
не будет беспокоить, — сказал Крылушкин, — хочешь сиди, хочешь спи, хочешь
работай или гуляй, — что хочешь,
то и делай. А скучно станет, вот с Митревной поболтай, ко мне приди, вот тут же через Митревнину комнату.
Не скучай! Чего скучать? Все божья власть, бог дал горе, бог и обрадует. А меня ты
не бойся; я такой же человек, как и ты. Ничего я
не знаю и ни с
кем не знаюсь, а верую, что всякая болезнь от господа посылается на человека и по господней воле проходит.
— Ведь я…
не прочь… — заговорил он. — Работы ведь и ищу. Мне все равно, у
кого работать, у тебя или у другого. Я только к
тому сказал, что
не похож ты на. рабочего человека, — больно уж тово… драный. Ну, я ведь знаю, что это со всяким может
быть. Господи, рази я
не видел пьяниц! Эх, сколько!.. да еще
не таких, как ты.
Нил(вставая со стула). Ничего вы
не можете!
Будет шуметь! В этом доме я тоже хозяин. Я десять лет
работал и заработок вам отдавал. Здесь, вот тут (топает ногой в пол и широким жестом руки указывает кругом себя) вложено мною
не мало! Хозяин
тот,
кто трудится…
Нил(садится за стол и
ест). Чего там — грубый?.. Скучно тебе жить — займись чем-нибудь.
Кто работает,
тот не скучает. Дома тяжело — поезжай в деревню, там живи и учи… а
то — в Москву, сама поучись…
— У нас, — говорит, —
кто ест свой хлеб,
тот и голоден. Вон мужики весь век хлеб сеют, а
есть его —
не смеют. А что я
работать не люблю — верно! Но ведь я вижу: от работы устанешь, а богат
не станешь, но
кто много спит, слава богу — сыт! Ты бы, Матвей, принимал вора за брата, ведь и тобой чужое взято!
Работа —
не наслаждение,
кто может обойтись без работы,
тот не работает, все остальные на селе
работают без всякой пользы,
работают целый день, чтобы съесть кусок черствого хлеба, а хлеб
едят для
того, чтобы завтра
работать, в твердой уверенности, что все выработанное
не их.
Старшой. Да как же ты смеешь с пустыми руками ко мне ворочаться? Да еще краюшку какую-то вонючую принес; что ты надо мной смеяться вздумал? А? Что ты в аду даром хлеб
есть хочешь? Другие стараются, хлопочут. Вот ведь они (показывает на чертенят),
кто 10000,
кто 20000,
кто вон 200000 доставил. Из монахов — и
то 112 привел. А ты с пустыми руками пришел да еще какую-то краюшку принес. Да мне басни рассказываешь! Болтаешься ты,
не работаешь. Вот они у тебя и отбились от рук. Погоди ж, брат, я тебя выучу.
— Да как же?.. Поедет который с тобой,
кто за него
работать станет?..
Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку
не должон переделать аль недоделать… А как ты говоришь, чтоб из артели
кого в вожатые дать,
того никоим образом нельзя…
Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме [Суйм, или суем (однородно со словами сонм и сейм), — мирской сход, совещанье о делах.], чтоб прогулов во всю зиму
не было.
Кто не работает землю,
тому земля говорит: за
то, что ты
не работаешь меня правой и левой рукой, вечно
будешь ты стоять у чужих дверей вместе со всеми попрошайками, вечно
будешь пользоваться отбросами богатых.
Человек
не может
не чувствовать, что его жизнью что-то делается, что он чье-то орудие. А если он орудие чье-то,
то есть и
тот,
кто работает этим орудием. Вот этот
тот,
кто им
работает, и
есть бог.
— Я пойду вечером с рапортом к Екатерине Ивановне и
буду просить наказать весь приют, если работа Палани Заведеевой
не найдется до вечера… — проговорила она. — Строго
будут наказаны старшие, средние и маленькие без различия. После дневного чая до ужина
будут оставаться в рабочей и
работать штрафные часы. Или пусть
та,
кто подшутила такую злую шутку с Заведеевой, отдаст, возвратит ее работу. Поняли меня?
— А вы — шить! Слышите? С места
не вскакивать и
работать до моего прихода. Кто-нибудь из старших присмотрит. Памфилова Женя, ты! С тебя взыщется, если опять шум
будет. А я сейчас вернусь. — И скрылась за дверью рабочей комнаты. Вслед за
тем произошло нечто совсем неожиданное для Дуни.
Действительно, плыли три лодки, на которых люди усиленно
работали шестами. Через четверть часа они подошли к нашему биваку. Это
был встречный отряд Николаева. Тогда случилось
то, чего я вовсе
не ожидал. Меня, Дзюля и Крылова оставили силы, и мы опустились на землю, а
те,
кто лежал,
не вставая, уже несколько дней на гальке, поднялись на ноги.
Вы
были всегда безукоризненно честны, но за это только почитают; всегда
были очень умны, но… женщины учителей
не любят, и…
кто развивает женщину,
тот работает на других,
тот готовит ее другому; вы наконец
не скрывали, или плохо скрывали, что вы живете и дышите одним созерцанием ее действительно очаровательной красоты, ее загадочной, как Катя Форова говорит, роковой натуры; вы, кажется, восторгались ее беспрерывными порываниями и тревогами, но…
Вы двадцать пять лет
были профессором и служили науке, я сажаю леса и занимаюсь медициной, но к чему, для
кого все это, если мы
не щадим
тех, для
кого работаем?
—
Не в
том вопрос… — начал он еще нервнее. — Без капитала нельзя. Но на
кого работать?.. Вот что-с!.. У Арсения Кирилыча
были совсем другие идеи… Он хотел делать рабочих участниками… вы понимаете?
Кто-то привел ко мне в отель"Victoria"русского эмигранта, но
не политического, а покинувшего родину от расстроенных дел, некоего Г. Он прошел через большую нужду,
работал сначала на заводе под Парижем, а в России, на юге,
был сын богатого еврея-подрядчика и запутался на казенных поставках. Он позднее
не скрывал
того, что он еврей, но совсем
не смотрел типичным евреем ни в наружности, ни в говоре, а скорее малороссом.
В приказе главнокомандующего предписывалось, чтоб посадка в вагоны офицерских чинов, едущих в Россию одиночным порядком, производилась в строгой последовательности, по предварительной записи. Но в Харбине мы узнали, что приказ этот, как и столько других, совершенно
не соблюдается. Попадает в поезд
тот,
кто умеет энергично
работать локтями. Это
было очень неприятно: лучше бы уж подождать день-другой своей очереди, но сесть в вагон наверняка и без боя.
Я опять в большом расстройстве. Я точно потеряла равновесие. Вместо
того, чтобы
работать, сижу и Бог знает об чем думаю.
Не знаю: лень ли это, или новое сомнение в своих силах… Вот уже несколько дней, как я избегаю разговоров со Степой. Он, может
быть, и замечает во мне странное настроение, но ничего
не говорит. Мне противно самой. Дело у меня из рук валится. Чуть сяду за книжку, и сейчас полезут в голову глупые вопросы: «Зачем ты это делаешь? брось ты свое развивание, ни для
кого это
не нужно».
— Почему вы такой глупый, что
не знаете? Так я вам тогда скажу, что с дезертиром рабочий класс
не считается и увольняет за это.
Кто не хочет участвовать в нашем великом строительстве,
того мы, рабочие, заставляем
работать из-под палки там, где комаров много… Ну вот, суммируя обо всем вышесказанном, скажи мне: две судимости, шесть выговоров, три привода в милицию, — вот все это, вместе собранное: все это
была ложь, или сам ты
был виноват? Зря тебе все это припаяли?
Смелость и невозмутимое хладнокровие Шетарди невольно внушали к нему уважение. Он действовал решительно и чуть
не открыто
работал над погибелью
тех,
кто мешал осуществлению его планов, но в
то же время относительно правительницы
не упускал ни малейшего правила, требуемого этикетом и вежливостью. Проведя весь день с цесаревной, он отправлялся вечером во дворец,
был внимателен и предупредителен к Анне Леопольдовне, а от нее уезжал на тайное свидание с Лестоком и Воронцовым.
Желающих явилось больше чем нужно. Ударная тройка отбирала
тех,
кто был получше в работе. Необходимо
было прикрепить к конвейеру и Басю: она и работница
была прекрасная, и великолепный организатор в качестве члена тройки, — ее наметили бригадиром. Но Бася уже
не работала на галошах. С большими усилиями, с вмешательством партийной ячейки удалось добиться, чтобы администрация временно освободила ее от хронометража.
— Зачем же нам спорить? Вы моих работ
не знаете. Ни вам, да и никому,
кто не работал, никакой
не будет обиды от
того, где я со временем устроюсь.
Человек
не затем живет, чтобы на него
работали, а чтобы самому
работать на других.
Кто будет трудиться,
того будут кормить.
Он морщился, краснел, вставал и опускался,
работая над собою в самом трудном для него в жизни деле — сказать неприятное в глаза человеку, сказать
не то, чего ожидал этот человек,
кто бы он ни
был.
И зачем я должен страдать,
кому это надо? Осуждайте меня как хотите, но
будь у меня такая сила… заколдовать себя, заворожить, загипнотизировать, я без колебаний сделал бы это и ни разу даже
не взглянул бы в
ту сторону, где война.
Кому нужно, чтобы и я,
не участвуя в войне, тоже страдал, терял сон и здоровье, способность
работать?
—
Не обязаны!.. Ага! Тут опять
есть шпилька: хорошо, я ее чувствую… Ты и остаешься свободным, но я теперь уже
не свободен, — я обязан, я взял деньги и обязан
тому,
кто мне дал эти деньги, но я их
заработаю и отдам.