Неточные совпадения
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной
красотой женской
души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Только в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено
красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила
душу отчаянием.
Она смеялась от всей
души, и смех придавал сверкающую силу ее ослепительной
красоте.
Кулигин. Вид необыкновенный!
Красота!
Душа радуется.
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о
красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о
душе народа, простой и мудрой, и о том, как эту
душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в глубине
души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную
красоту мира, заключенного в
душах избранных людей.
Медленные пальцы маленького музыканта своеобразно рассказывали о трагических волнениях гениальной
души Бетховена, о молитвах Баха, изумительной
красоте печали Моцарта. Елизавета Спивак сосредоточенно шила игрушечные распашонки и тугие свивальники для будущего человека. Опьяняемый музыкой, Клим смотрел на нее, но не мог заглушить в себе бесплодных мудрствований о том, что было бы, если б все окружающее было не таким, каково оно есть?
Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую
душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от
красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
Часто погружались они в безмолвное удивление перед вечно новой и блещущей
красотой природы. Их чуткие
души не могли привыкнуть к этой
красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной
душой на этот творческий блеск и без слов понимали друг друга.
— Нет, Семен Семеныч, я не хочу в монастырь; я хочу жизни, света и радости. Я без людей никуда, ни шагу; я поклоняюсь
красоте, люблю ее, — он нежно взглянул на портрет, — телом и
душой и, признаюсь… — он комически вздохнул, — больше телом…
Вдохновляясь вашей лучшей
красотой, вашей неодолимой силой — женской любовью, — я слабой рукой писал женщину, с надеждой, что вы узнаете в ней хоть бледное отражение — не одних ваших взглядов, улыбок,
красоты форм, грации, но и вашей
души, ума, сердца — всей прелести ваших лучших сил!
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской
души и великой
красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «беду».
— Не может быть в ней лжи…» — утешался потом, задумываясь, и умилялся, припоминая тонкую, умную
красоту ее лица, этого отражения
души.
Это влечение к всякой видимой
красоте, всего более к
красоте женщины, как лучшего создания природы, обличает высшие человеческие инстинкты, влечение и к другой
красоте, невидимой, к идеалам добра, изящества
души, к
красоте жизни!
Клянусь вам, он не покидал меня и был передо мной постоянно, не потеряв нисколько в
душе моей своей
красоты.
И вот должна явиться перед ним женщина, которую все считают виновной в страшных преступлениях: она должна умереть, губительница Афин, каждый из судей уже решил это в
душе; является перед ними Аспазия, эта обвиненная, и они все падают перед нею на землю и говорят: «Ты не можешь быть судима, ты слишком прекрасна!» Это ли не царство
красоты?
Впоследствии глаза у меня стали слабее, и эта необычайная
красота теперь живет в моей
душе лишь ярким воспоминанием этой ночи.
Мне же пришлось ему объяснять, что ранняя молодость и женская
красота в семейной жизни еще не составляют счастья, а нужно искать
душу…
Чрез неделю после нашего в Москву приезда бывший мой господин влюбился в изрядную лицом девицу, но которая с
красотою телесною соединяла скареднейшую
душу и сердце жестокое и суровое.
Женился генерал еще очень давно, еще будучи в чине поручика, на девице почти одного с ним возраста, не обладавшей ни
красотой, ни образованием, за которою он взял всего только пятьдесят
душ, — правда, и послуживших к основанию его дальнейшей фортуны.
Какое-то отчаяние охватывало
душу Авгари, и она начинала ненавидеть и свою молодость, и свою
красоту, и свой голос.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие
красот божьего мира незаметно ложилось на детскую
душу и жило без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
— Да, но это название ужасно глупое; они были политеисты, то есть многобожники, тогда как евреи, мы, христиане, магометане даже — монотеисты, то есть однобожники. Греческая религия была одна из прекраснейших и плодовитейших по вымыслу; у них все страсти, все возвышенные и все низкие движения
души олицетворялись в богах; ведь ты Венеру, богиню
красоты, и Амура, бога любви, знаешь?
Матери казалось, что Людмила сегодня иная, проще и ближе ей. В гибких колебаниях ее стройного тела было много
красоты и силы, несколько смягчавшей строгое и бледное лицо. За ночь увеличились круги под ее глазами. И чувствовалось в ней напряженное усилие, туго натянутая струна в
душе.
Жизнь расширялась бесконечно, каждый день открывая глазам огромное, неведомое, чудесное, и все сильнее возбуждала проснувшуюся голодную
душу женщины обилием своих богатств, неисчислимостью
красот.
Не радуют сердца ни
красоты природы, ни шум со всех сторон стремящихся водных потоков; напротив того, в
душе поселяется какое-то тупое озлобление против всего этого: так бы, кажется, взял да и уехал, а уехать-то именно и нельзя.
Промеж всех церквей один храм стоит, в тыим храме златкован престол стоит, престол стоит всему миру
красота, престол християнским
душам радование, престол — злым жидовем сухота. Столбы у престола высокие кованые, изумрудами, яхонтами изукрашенные… на престоле сам спас Христос истинный сидит.
Этими словами точно гонит, а другими словно допрашивает: «Иль играть хочешь ты моей львиной
душой и всю власть
красоты испытать над собой».
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с
красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску
души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами
души, которого старался воспроизвести во всей
красоте его, и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда.
Подхалюзин. Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение. Я посторонний человек, не родной, а для вашего благополучия ни дня ни ночи себе покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него отдают барышню, можно сказать,
красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает, ну есть ли в нем
душа после всего этого?
Устинья Наумовна. С чего это ты взяла? Откуда нашел на тебя эдакой каприз? Разве я хулю твое платье? Чем не платье — и всякий скажет, что платье. Да тебе-то оно не годится; по красоте-то твоей совсем не такое надобно, — исчезни
душа, коли лгу. Для тебя золотого мало: подавай нам шитое жемчугом. Вот и улыбнулась, изумрудная! Я ведь знаю, что говорю!
— Во-первых, потому, — говорил он, — что вы читаете Байрона по-французски, и, следовательно, для вас потеряны
красота и могущество языка поэта. Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде. Во-вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в
душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…
Джемма не скучала и даже, по-видимому, ощущала удовольствие; но прежней Джеммы Санин в ней не узнавал: не то чтобы тень на нее набежала — никогда ее
красота не была лучезарней, — но
душа ее ушла в себя, внутрь.
— Да, она удивительная девушка, — говорил он, стыдливо краснея, но тем с большей смелостью глядя мне в глаза, — она уж не молодая девушка, даже скорей старая, и совсем нехороша собой, но ведь что за глупость, бессмыслица — любить
красоту! — я этого не могу понять, так это глупо (он говорил это, как будто только что открыл самую новую, необыкновенную истину), а такой
души, сердца и правил… я уверен, не найдешь подобной девушки в нынешнем свете (не знаю, от кого перенял Дмитрий привычку говорить, что все хорошее редко в нынешнем свете, но он любил повторять это выражение, и оно как-то шло к нему).
Егор Егорыч промолчал на это. Увы, он никак уж не мог быть тем, хоть и кипятящимся, но все-таки смелым и отважным руководителем, каким являлся перед Сверстовым прежде, проповедуя обязанности христианина, гражданина, масона. Дело в том, что в
душе его ныне горела иная, более активная и, так сказать, эстетико-органическая страсть, ибо хоть он говорил и сам верил в то, что желает жениться на Людмиле, чтобы сотворить из нее масонку, но
красота ее была в этом случае все-таки самым могущественным стимулом.
Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Наина. Меж подруг
Она гремела
красотою.
Однажды утренней порою
Свои стада на темный луг
Я гнал, волынку надувая;
Передо мной шумел поток.
Одна, красавица младая
На берегу плела венок.
Меня влекла моя судьбина…
Ах, витязь, то была Наина!
Я к ней — и пламень роковой
За дерзкий взор мне был наградой,
И я любовь узнал
душойС ее небесною отрадой,
С ее мучительной тоской.
Я очень помню, как осторожно говорила бабушка о
душе, таинственном вместилище любви,
красоты, радости, я верил, что после смерти хорошего человека белые ангелы относят
душу его в голубое небо, к доброму богу моей бабушки, а он ласково встречает ее...
Матвею все казалось, что он спит или грезит. Чужое небо, незнакомая
красота чужой природы, чужое, непонятное веселье, чужой закат и чужое море — все это расслабляло его усталую
душу…
И по мере того, как природа становилась доступнее, понятнее и проще, по мере того, как
душа лозищанина все более оттаивала и смягчалась, раскрываясь навстречу спокойной
красоте мирной и понятной ему жизни; по мере того, как в нем, на месте тупой вражды, вставало сначала любопытство, а потом удивление и тихое смирение, — по мере всего этого и наряду со всем этим его тоска становилась все острее и глубже.
— Зачем? — страстно заговорила Людмила. — Люблю
красоту. Язычница я, грешница. Мне бы в древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело. Говорят, есть
душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю. Я тело люблю, сильное, ловкое, голое, которое может наслаждаться.
— Постой, постой, — возразил Берсенев. — Это парадокс. Если ты не будешь сочувствовать
красоте, любить ее всюду, где бы ты ее ни встретил, так она тебе и в твоем искусстве не дастся. Если прекрасный вид, прекрасная музыка ничего не говорят твоей
душе, я хочу сказать, если ты им не сочувствуешь…
Возрастающие ласки Степана Михайлыча, торжественное вступление ненавистной Софьи Николавны в звание молодой хозяйки, ее
красота и щегольский наряд, ловкость, бойкость ее языка, почтительная и увлекательная ласковость к свекру — всё это раздражало, язвило их завистливые
души.
Даже Зотушка иногда любовался на свою племянницу и от
души жалел ее, зачем такая
красота вянет и сохнет в разоренном дому, который женихи будут обегать, как чуму.
И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в голубом небе, в лунном свете, в полете ночной птицы, во всем, что видишь и слышишь, начинают чудиться торжество
красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни;
душа дает отклик прекрасной, суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей.
Астров. В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и
душа, и мысли. Она прекрасна, спора нет, но… ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своею
красотой — и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие… Ведь так? А праздная жизнь не может быть чистою.
Она умела одеться так, что ее
красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего стекла: чем прозрачнее стекло — тем лучше оно показывает
душу вина, цвет всегда дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем для того, чтоб дать
душе немножко крови солнца.
— Разве кому лучше, коли человек, раз согрешив, на всю жизнь останется в унижении?.. Девчонкой, когда вотчим ко мне с пакостью приставал, я его тяпкой ударила… Потом — одолели меня… девочку пьяной напоили… девочка была… чистенькая… как яблочко, была твёрдая вся, румяная… Плакала над собой… жаль было
красоты своей… Не хотела я, не хотела… А потом — вижу… всё равно! Нет поворота… Дай, думаю, хошь дороже пойду. Возненавидела всех, воровала деньги, пьянствовала… До тебя — с
душой не целовала никого…
Но
красота и эта хрупкость тонкого и гибкого тела ее возбуждали в нем страх изломать, изувечить ее, а спокойный, ласковый голос и ясный, но как бы подстерегающий взгляд охлаждал его порывы: ему казалось, что она смотрит прямо в
душу и понимает все думы…
Веселый, громкий шум труда, юная
красота весенней природы, радостно освещенной лучами солнца, — все было полно бодрой силы, добродушной и приятно волновавшей
душу Фомы, возбуждая в нем новые, смутные ощущения и желания.