Неточные совпадения
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят,
краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да будет вам, проклятые!
Не разольешь водой...
За спором не заметили,
Как
село солнце
красное,
Как вечер наступил.
Наверно б ночку целую
Так шли — куда не ведая,
Когда б им баба встречная,
Корявая Дурандиха,
Не крикнула: «Почтенные!
Куда вы на ночь глядючи
Надумали идти...
— Луиза Ивановна, вы бы
сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая все стояла, как будто не смея сама
сесть, хотя стул был рядом.
«
Садись, все
садись! — кричит один, еще молодой, с толстою такою шеей и с мясистым,
красным, как морковь, лицом, — всех довезу,
садись!» Но тотчас же раздается смех и восклицанья...
Он
сел пить кофе против зеркала и в непонятной глубине его видел свое очень истощенное, бледное лицо, а за плечом своим — большую, широколобую голову, в светлых клочьях волос, похожих на хлопья кудели; голова низко наклонилась над столом, пухлая
красная рука работала вилкой в тарелке, таская в рот куски жареного мяса. Очень противная рука.
Его обогнал жандарм, но он и черная тень его — все было сказочно, так же, как деревья, вылепленные из снега, луна, величиною в чайное блюдечко, большая звезда около нее и синеватое, точно лед, небо — высоко над белыми холмами, над
красным пятном костра в
селе у церкви; не верилось, что там живут бунтовщики.
На дачу он приехал вечером и пошел со станции обочиной соснового леса, чтоб не идти песчаной дорогой: недавно по ней провезли в
село колокола, глубоко измяв ее людями и лошадьми. В тишине идти было приятно, свечи молодых сосен курились смолистым запахом, в просветах между могучими колоннами векового леса вытянулись по мреющему воздуху
красные полосы солнечных лучей, кора сосен блестела, как бронза и парча.
Клим постоял, затем снова
сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «
Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
Дронов вытер платком вспотевший лоб,
красные щеки,
сел, выпил вина и продолжал тише, даже как будто грустно...
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим
сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло
красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца — не трясутся, не
красные, а белые, небольшие.
Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой — все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.
Марфенька
покраснела и с усмешкой
села в угол.
Марфенька вдруг
покраснела, отошла и
села в угол. Бабушка пристально поглядела на нее и начала опять, тоном ниже и медленнее.
Товарищи мои вооружились топорами, а я должен был
сесть на бревно (зато
красного дерева) и праздно смотреть, как они прорубали себе дорожку на холм.
Когда подводы все наполнились мешками, и на мешки
сели те, которым это было разрешено, конвойный офицер снял фуражку, вытер платком лоб, лысину и
красную толстую шею и перекрестился.
— Ну, чудесно, что ты заехал. Не хочешь позавтракать? А то
садись. Бифштекс чудесный. Я всегда с существенного начинаю и кончаю. Ха, ха, ха. Ну, вина выпей, — кричал он, указывая на графин с
красным вином. — А я об тебе думал. Прошение я подам. В руки отдам — это верно; только пришло мне в голову, не лучше ли тебе прежде съездить к Топорову.
Она
села, сложив руки на коленях, и казалась спокойною, но, как только Нехлюдов произнес имя Симонсона, она багрово
покраснела.
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с
красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести. Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома,
сел в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как в тумане, а в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
Гость войдет — мой Андрюша приподнимется, прилично улыбнется и
покраснеет; гость выйдет — он
сядет опять, достанет из кармашика щеточку с зеркальцем и волосики себе причешет.
Чертопханов перестал скитаться из угла в угол; он сидел весь
красный, с помутившимися глазами, которые он то опускал на пол, то упорно устремлял в темное окно; вставал, наливал себе водки, выпивал ее, опять
садился, опять уставлял глаза в одну точку и не шевелился — только дыхание его учащалось и лицо все более
краснело.
Соберутся псари на дворе в
красных кафтанах с галунами и в трубу протрубят; их сиятельство выйти изволят, и коня их сиятельству подведут; их сиятельство
сядут, а главный ловчий им ножки в стремена вденет, шапку с головы снимет и поводья в шапке подаст.
Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас
сели, высунув
красные языки.
Пока мы шли из гостиной и
садились, Федор Михеич, у которого от «награды» глазки засияли и нос слегка
покраснел, пел: «Гром победы раздавайся!» Ему поставили особый прибор в углу на маленьком столике без салфетки.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся,
сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая.
Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Подъехав к господскому дому, он увидел белое платье, мелькающее между деревьями сада. В это время Антон ударил по лошадям и, повинуясь честолюбию, общему и деревенским кучерам как и извозчикам, пустился во весь дух через мост и мимо
села. Выехав из деревни, поднялись они на гору, и Владимир увидел березовую рощу и влево на открытом месте серенький домик с
красной кровлею; сердце в нем забилось; перед собою видел он Кистеневку и бедный дом своего отца.
Он знал это и потому, предчувствуя что-нибудь смешное, брал мало-помалу свои меры: вынимал носовой платок, смотрел на часы, застегивал фрак, закрывал обеими руками лицо и, когда наступал кризис, — вставал, оборачивался к стене, упирался в нее и мучился полчаса и больше, потом, усталый от пароксизма,
красный, обтирая пот с плешивой головы, он
садился, но еще долго потом его схватывало.
Консул
покраснел, несколько смешался, потом
сел на диван, вынул из кармана бумагу, развернул и, прочитавши: «Генерал-адъютант граф Орлов сообщил графу Нессельроде, что его им… — снова встал.
Тихо выпустила меня горничная, мимо которой я прошел, не смея взглянуть ей в лицо. Отяжелевший месяц
садился огромным
красным ядром — заря занималась. Было очень свежо, ветер дул мне прямо в лицо — я вдыхал его больше и больше, мне надобно было освежиться. Когда я подходил к дому — взошло солнце, и добрые люди, встречавшиеся со мной, удивлялись, что я так рано встал «воспользоваться хорошей погодой».
— О, не дрожи, моя
красная калиночка! Прижмись ко мне покрепче! — говорил парубок, обнимая ее, отбросив бандуру, висевшую на длинном ремне у него на шее, и
садясь вместе с нею у дверей хаты. — Ты знаешь, что мне и часу не видать тебя горько.
Белокурая барышня осталась и
села на диван. Иван Федорович сидел на своем стуле как на иголках,
краснел и потуплял глаза; но барышня, казалось, вовсе этого не замечала и равнодушно сидела на диване, рассматривая прилежно окна и стены или следуя глазами за кошкою, трусливо пробегавшею под стульями.
Все вышли в столовую. Григорий Григорьевич
сел на обыкновенном своем месте, в конце стола, завесившись огромною салфеткою и походя в этом виде на тех героев, которых рисуют цирюльники на своих вывесках. Иван Федорович,
краснея,
сел на указанное ему место против двух барышень; а Иван Иванович не преминул поместиться возле него, радуясь душевно, что будет кому сообщать свои познания.
Через несколько минут легкий стук в дверь, и вошел важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с
красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и в комнате нет,
сел в кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул в ладоши.
Входишь — обычно публики никакой.
Сядешь в мягкое кресло. Ни звука. Только тикают старинные часы. Зеленые абажуры над
красным столом с уложенными в удивительном порядке журналами и газетами, к которым редко прикасаются.
На Сухаревке жулью в одиночку делать нечего. А сколько сортов всякого жулья! Взять хоть «играющих»: во всяком удобном уголку
садятся прямо на мостовую трое-четверо и открывают игру в три карты — две черные, одна
красная. Надо угадать
красную. Или игра в ремешок: свертывается кольцом ремешок, и надо гвоздем попасть так, чтобы гвоздь остался в ремешке. Но никогда никто не угадает
красной, и никогда гвоздь не остается в ремне. Ловкость рук поразительная.
За ужином ел невероятно много, а затем
садился поуютнее в кресле и, сложив на животе
красные руки, глядел на танцующую или играющую молодежь благодушными глазками, пока не засыпал.
Граф,
красный и взбешенный, вышел от отца с угрозами и быстро
сел в свою карету…
— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок —
красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное
село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
Из простого зауральского
села он превратился в боевой торговый пункт, где начала развиваться уже городская торговля, как лавки с
красным товаром, и даже появился галантерейный магазин.
Он взял ее за руку и посадил на скамейку; сам
сел подле нее и задумался. Аглая не начинала разговора, а только пристально оглядывала своего собеседника. Он тоже взглядывал на нее, но иногда так, как будто совсем не видя ее пред собой. Она начала
краснеть.
Она уже не
покраснела, а побледнела, выговаривая это, и вдруг встала с места, точно забывшись, но тотчас же, опомнившись,
села; губка ее долго еще продолжала вздрагивать. Молчание продолжалось с минуту. Князь был ужасно поражен внезапностью выходки и не знал, чему приписать ее.
В несколько дней Мыльников совершенно преобразился: он щеголял в
красной кумачовой рубахе, в плисовых шароварах, в новой шапке, в новом полушубке и новых пимах (валенках). Но его гордостью была лошадь, купленная на первые деньги. Иметь собственную лошадь всегда было недосягаемой мечтой Мыльникова, а тут вся лошадь в сбруе и с пошевнями —
садись и поезжай.
Красавица ушла с крылечка в горницу, а вслед за нею через несколько минут туда же ушла и Марина Абрамовна. Тарантас был совсем готов: только
сесть да ехать. Солнышко выглянуло своим
красным глазом; извозчики длинною вереницею потянулись со двора. Никитушка зевнул и как-то невольно крякнул.
Когда Лиза положила деньги и
села на свое место, Белоярцев постоял несколько минут и, обратясь к Ступиной, которая,
краснея, шептала что-то Бертольди, спросил вполголоса...
— Егор Николаевич! — повторила еще громче Ольга Сергеевна и,
покраснев как бурак,
села, сложа на груди руки.
Он говорил, может быть, и не так, но во всяком случае приблизительно в этом роде. Любка
краснела, протягивала барышням в цветных кофточках и в кожаных кушаках руку, неуклюже сложенную всеми пальцами вместе, потчевала их чаем с вареньем, поспешно давала им закуривать, но, несмотря на все приглашения, ни за что не хотела
сесть. Она говорила: «Да-с, нет-с, как изволите». И когда одна из барышень уронила на пол платок, она кинулась торопливо поднимать его.
Приходи во зеленый сад в сумерки серые, когда
сядет за лес солнышко
красное, и скажи: «Покажись мне, верный друг!» — и покажу я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное.
Вон далеко за оврагом виднеется на светло-голубом небе деревенская церковь с зеленой крышей; вон
село,
красная крыша барского дома и зеленый сад.
Она вздрогнула, взглянула на меня, чашка выскользнула из ее рук, упала на мостовую и разбилась. Нелли была бледна; но, взглянув на меня и уверившись, что я все видел и знаю, вдруг
покраснела; этой краской сказывался нестерпимый, мучительный стыд. Я взял ее за руку и повел домой; идти было недалеко. Мы ни слова не промолвили дорогою. Придя домой, я
сел; Нелли стояла передо мной, задумчивая и смущенная, бледная по-прежнему, опустив в землю глаза. Она не могла смотреть на меня.
Она подошла к окну. Солнце только что
село: на небе высоко стояли длинные
красные облака.
Княжна
села, достала связку
красной шерсти и, указав мне на стул против нее, старательно развязала связку и положила мне ее на руки.