Неточные совпадения
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской
грудью, обезьяньими лапами и
костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных ям на этом лице отвлеченно смотрели огромные, водянистые глаза.
Вот особенно одна с краю, такая
костлявая, высокого роста, кажется, ей лет сорок, а может, и всего только двадцать, лицо длинное, худое, а на руках у нее плачет ребеночек, и груди-то, должно быть, у ней такие иссохшие, и ни капли в них молока.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав
костлявые руки к
груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
Он кашляет, держится за
грудь бледными,
костлявыми руками и жалуется, что у него живот надорван.
Отряд тоже снял шапки, и все набожно перекрестились; старик-трубач, ехавший возле предводителя, сложил на
груди свои
костлявые руки и, склонив к ним седую голову, начал шептать пацержи.
Он дышал быстро, хватая воздух короткими, жадными вздохами. Голос у него прерывался,
костлявые пальцы бессильных рук ползали по
груди, стараясь застегнуть пуговицы пальто.
Каждый день, подходя к пруду, видел я этого, уже дряхлого, сгорбленного, седого, как лунь, старика, стоявшего, прислонясь к углу своей избы, прямо против восходящего солнца;
костлявыми пальцами обеих рук опирался он на длинную палку, прижав ее к своей
груди и устремив слепые глаза навстречу солнечным лучам.
Мужчина оглянулся и вскочил. Это был
костлявый, узкоплечий человек, со впалыми висками и с плоскою
грудью. Глаза у него были маленькие, глубокие, с темными кругами, нос длинный, птичий и немножко покривившийся вправо, рот широкий. Борода у него двоилась, усы он брил и от этого походил больше на выездного лакея, чем на чиновника.
Улица му́ку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла
пухлые taxi и
костлявые пролетки.
Грудь испешеходили.
Чахотки площе.
Цирельман поднял кверху руки, отчего рукава лапсердака сползли вниз и обнажили худые,
костлявые, красные кисти, закинул назад голову и возвел глаза к закопченному потолку. Из
груди его вылетел сиплый, но высокий и дрожащий звук, который долго и жалобно вибрировал под низкими сводами, и когда он, постепенно слабея, замер, то слышно было, как в погребе быстро затихали, подобно убегающей волне, последние разговоры. И тотчас же в сыром, тяжелом воздухе наступила чуткая тишина.
Иисус медленно опустил взоры. И, тихо бия себя в
грудь костлявым пальцем, Искариот повторил торжественно и строго...
Я подкрался поближе и разглядел лицо, совершенно мне незнакомое, тоже предлинное, мягкое, с небольшими красноватыми глазками и презабавным носом: вытянутый, как стручок, он точно повис над пухлыми губками; и эти губки, изредка вздрагивая и округляясь, издавали тонкий свист, между тем как длинные пальцы
костлявых рук, поставленные дружка против дружки на вышине
груди, проворно двигались круговращательным движением.
Семен кончил. Задохнувшийся горбун прижимал к уродливой
груди костлявые длинные пальцы и улыбался; внизу собрался народ и тянул головы кверху; и, победоносно вскинув рыжую бороду, звонарь обернулся к Меркулову. Тот стоял на своих длинных негнущихся ногах боком к колоколам — в позе непреклонного и гордого протеста — и смотрел поверх Семеновой головы.
Старик медленно поднял
костлявые, сухие руки свои к голове и стащил шапку; после этого правая рука его еще медленнее поднялась кверху, и трепещущая, неверная кисть ее прильнула к страдальческому челу, потом к
груди и робко сотворила крестное знамение.
Ночь… Тихо вздыхает рядом
костлявая Васса… В головах ровно дышит голубоглазая Дуня, Наташина любимица… Дальше благоразумная, добрая и спокойная Дорушка… Все спят… Не спится одной Наташе. Подложив руку под кудрявую голову, она лежит, вглядываясь неподвижно в белесоватый сумрак весенней ночи. Картины недалекого прошлого встают светлые и мрачные в чернокудрой головке. Стучит сердце… Сильнее дышит
грудь под напором воспоминаний… Не то тоска, не то боль сожаления о минувшем теснит ее.
Узкие плечи,
костлявый стан, впалая
грудь кутаются в голубую косынку, завязанную за спиной узлом.
О. Василий остановился и топнул ногой. Обеспокоенно закудахтала и насторожилась испуганная курица, сзывая цыплят. Один из них был далеко и быстро побежал на зов, но по дороге его схватили и подняли большие,
костлявые и горячие руки. Улыбаясь, о. Василий подышал на желтенького цыпленка горячим и влажным дыханием, мягко сложил руки, как гнездо, бережно прижал к
груди и снова заходил по длинной дорожке.
Вытянув шею вперед, о. Василий с высоты своего огромного роста впивался в старуху глазами и молчал. И длинное,
костлявое лицо его, обрамленное свесившимися волосами, показалось старухе необыкновенным и страшным, и руки ее, сложенные на
груди, похолодели.
— Ты? Нездоров? Это ты нездоров? — Она ткнула пальцем в его
костлявую, но широкую и твердую
грудь. — Зачем ты лжешь?