Неточные совпадения
Ветер. Все двери настежь, кроме в спальню к Софии. В перспективе раскрывается ряд освещенных
комнат,
слуги суетятся; один из них, главный, говорит...
Молодой
слуга в ливрее ввел обоих приятелей в большую
комнату, меблированную дурно, как все
комнаты русских гостиниц, но уставленную цветами.
Самгин сел, пытаясь снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с ноги, точно прирос к ней. В
комнате сгущался кисловатый запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось позвонить, чтоб пришел
слуга, вытер пол. Не хотелось видеть человека, все равно — какого.
Явился
слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей
комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Но все-таки он позвонил, явился дежурный
слуга, и через пяток минут, выпив стакан вкусного вина, Самгин осмотрел
комнату глазами человека, который только что вошел в нее.
Сначала, при жизни родителей, жил потеснее, помещался в двух
комнатах, довольствовался только вывезенным им из деревни
слугой Захаром; но по смерти отца и матери он стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство в одной из отдаленных губерний, чуть не в Азии.
Они не знали, куда деться от жара, и велели мальчишке-китайцу махать привешенным к потолку, во всю длину столовой, исполинским веером. Это просто широкий кусок полотна с кисейной бахромой; от него к дверям протянуты снурки, за которые
слуга дергает и освежает
комнату. Но, глядя на эту затею, не можешь отделаться от мысли, что это — искусственная, временная прохлада, что вот только перестанет
слуга дергать за веревку, сейчас на вас опять как будто наденут в бане шубу.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать
слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю,
слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в
комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Чрез слуховое окно войдя на чердак дома, он спустился к ней вниз в жилые
комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности
слуг запиралась на замок.
Например, нейтральные и ненейтральные
комнаты строго различаются; но разрешение на допуск в ненейтральные
комнаты установлено раз навсегда для известного времени дня: это потому, что две из трех граней дня перенесены в ненейтральные
комнаты; установился обычай пить утренний чай в ее
комнате, вечерний чай в его
комнате; вечерний чай устраивается без особенных процедур;
слуга, все тот же Степан, вносит в
комнату Александра самовар и прибор, и только; но с утренним чаем особая манера: Степан ставит самовар и прибор на стол в той нейтральной
комнате, которая ближе к
комнате Веры Павловны, и говорит Александру Матвеичу, что самовар подан, то есть говорит, если находит Александра Матвеича в его кабинете; но если не застает?
Сделалось смятение. Люди бросились в
комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла,
слуги окружили труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый стол, за которым столько лет они служили своему господину.
Через несколько минут
слуга вошел и объявил Спицыну, что коляска его готова; Антон Пафнутьич спешил откланяться и, несмотря на увещания хозяина, вышел поспешно из
комнаты и тотчас уехал.
Несколько дней спустя после приезда учителя Троекуров вспомнил о нем и вознамерился угостить его в медвежьей
комнате: для сего, призвав его однажды утром, повел он его с собою темными коридорами; вдруг боковая дверь отворилась, двое
слуг вталкивают в нее француза и запирают ее на ключ.
Сверх дня рождения, именин и других праздников, самый торжественный сбор родственников и близких в доме княжны был накануне Нового года. Княжна в этот день поднимала Иверскую божию матерь. С пением носили монахи и священники образ по всем
комнатам. Княжна первая, крестясь, проходила под него, за ней все гости,
слуги, служанки, старики, дети. После этого все поздравляли ее с наступающим Новым годом и дарили ей всякие безделицы, как дарят детям. Она ими играла несколько дней, потом сама раздаривала.
Между тем испуганные
слуги разбудили мою мать; она бросилась из своей спальни ко мне в
комнату, но в дверях между гостиной и залой была остановлена казаком. Она вскрикнула, я вздрогнул и побежал туда. Полицмейстер оставил бумаги и вышел со мной в залу. Он извинился перед моей матерью, пропустил ее, разругал казака, который был не виноват, и воротился к бумагам.
Не будучи в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила по опустелым
комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик муж в могиле, дети разбрелись во все стороны, старые
слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
Старый
слуга, в сером фраке и башмаках, прошел, не спеша и не стуча каблуками, через всю
комнату, поставил две восковые свечи в тонких подсвечниках перед образами, перекрестился, поклонился и тихо вышел.
Мать простила, но со всем тем выгнала вон из нашей
комнаты свою любимую приданую женщину и не позволила ей показываться на глаза, пока ее не позовут, а мне она строго подтвердила, чтоб я никогда не слушал рассказов
слуг и не верил им и что это все выдумки багровской дворни: разумеется, что тогда никакое сомнение в справедливости слов матери не входило мне в голову.
В тесной и неопрятной передней флигелька, куда я вступил с невольной дрожью во всем теле, встретил меня старый седой
слуга с темным, медного цвета, лицом, свиными угрюмыми глазками и такими глубокими морщинами на лбу и на висках, каких я в жизни не видывал. Он нес на тарелке обглоданный хребет селедки и, притворяя ногою дверь, ведущую в другую
комнату, отрывисто проговорил...
Ровно в восемь часов я в сюртуке и с приподнятым на голове коком входил в переднюю флигелька, где жила княгиня. Старик
слуга угрюмо посмотрел на меня и неохотно поднялся с лавки. В гостиной раздавались веселые голоса. Я отворил дверь и отступил в изумлении. Посреди
комнаты, на стуле, стояла княжна и держала перед собой мужскую шляпу; вокруг стула толпилось пятеро мужчин. Они старались запустить руки в шляпу, а она поднимала ее кверху и сильно встряхивала ею. Увидевши меня, она вскрикнула...
Кто из нас мимо пройдет — я или Саша, или из
слуг, кого он знал подобрее к нему, — то он сейчас машет, манит к себе, делает разные знаки, и разве только когда кивнешь ему головою и позовешь его — условный знак, что в доме нет никого постороннего и что ему можно войти, когда ему угодно, — только тогда старик тихонько отворял дверь, радостно улыбался, потирал руки от удовольствия и на цыпочках прямо отправлялся в
комнату Покровского.
Комната не протоплена, не убрана; суп, который один вам можно есть, не заказан повару, за лекарством не послано; но, изнуренная от ночного бдения, любящая жена ваша все с таким же выражением соболезнования смотрит на вас, ходит на цыпочках и шепотом отдает
слугам непривычные и неясные приказания.
Часто, глядя на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду, счастливая сознанием своей красоты, возвращалась с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед
слугами, проходила в карету, или дома, когда у нас бывали маленькие вечера, в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла на все стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она, по вечерам оставаясь дома, после двенадцати часов дожидаясь мужа из клуба, в каком-нибудь капоте, с нечесаными волосами, как тень ходила по слабо освещенным
комнатам.
Слуги у него не было, но он без всякой помощи привел свою
комнату в порядок, уставил мебель, подтер пыль и вымел пол.
Не дожидаясь никакого особенного случая, никакого повода, Калмык, в присутствии
слуг, в двух шагах от молодой барыни, стоявшей у растворенных дверей в другой соседней
комнате, прямо глядя ей в глаза, начал громко говорить такие дерзкие слова об ней и об ее муже, что Софья Николавна была сначала изумлена, ошеломлена такою наглостью; но скоро опомнившись и не сказав ни одного слова Калмыку, бросилась она к отцу и, задыхаясь от волнения и гнева, передала ему слышанные ею, почти в лицо сказанные его любимцем, дерзости…
Мой
слуга, повар и спутник по охоте — полесовщик Ярмола вошел в
комнату, согнувшись под вязанкой дров, сбросил ее с грохотом на пол и подышал на замерзшие пальцы.
Он замахнулся на юродивого, который, сложа крестом руки, смотрел на него с видом величайшей кротости и душевного соболезнования; вдруг двери во внутренние покои растворились, и кто-то громко вскрикнул Боярин вздрогнул, с испуганным видом поспешил в другую
комнату,
слуги начали суетиться, и все гости повскакали с своих мест.
Тут двое
слуг, войдя поспешно, растворили дверь настежь, и боярин Кручина вошел в
комнату. Все присутствующие вытянулись в нитку и отвесили молча по низкому поклону; одна Власьевна, забыв должное к нему уважение, закричала громким голосом...
В небольшой передней
комнате встретился Юрию опрятно одетый
слуга, и когда Милославский сказал ему свое имя, то, попросив его пообождать, он пошел тотчас с докладом к боярину.
В обширном покое, за дубовым столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей
комнаты дремали, прислонясь к стене, двое
слуг; при каждом новом порыве ветра, от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг на друга и, казалось, не смели взглянуть на окна, из коих можно было различить, несмотря на темноту, часть западной стены и сторожевую башню, на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
Слуги молча поклонились и вышли в другую
комнату.
Три хорошо обставленные
комнаты, кабинет с кроватью, письменным столом и книжным шкафом, столовая с кожаной мебелью, большая
комната с буфетом и двумя турецкими диванами и обширная прихожая, где за загородкой помещался его
слуга Федор, старик, бывший камердинер его дяди.
В
комнате Зайончека тоже никто из здешних жильцов никогда не был, и
комната эта была предметом постоянного любопытства, потому что madame Vache, единственная
слуга и надзирательница этой вышки, рассказывала об этой
комнате что-то столь заманчивое, что у всех почти одновременно родилось непобедимое желание взглянуть на чудеса этого неприступного покоя.
Князь Г — цын, при отличавшей его прелестной доброте, не легко открывал двери своего дома для кого попало и, ни в ком не нуждаясь, сторонился не только от «прибыльщиков», но даже и от их «компанейщиков». Проводив иного из иных Рюриковичей, он с не изменявшею ему серьезною важностью иногда хлопал три раза своими маленькими белыми ладошками и приказывал явившемуся на этот зов
слуге «покурить в
комнатах».
Мы прошли длинным коридором на другой конец дома;
слуга отпер дверь и ввел нас в нетопленую
комнату, которую, как заметно было, превратили на скорую руку из кладовой в спальню.
— Да, он и есть! Гляжу,
слуга его чуть не плачет, барин без памяти, а он сам не знает, куда ехать. Я обрадовался, что господь привел меня хоть чем-нибудь возблагодарить моего благодетеля. Велел ямщику ехать ко мне и отвел больному лучшую
комнату в моем доме. Наш частной лекарь прописал лекарство, и ему теперь как будто бы полегче; а все еще в память не приходит.
Слуга Лежнева, малый молодой, курчавый и краснощекий, в серой шинели, подпоясанной голубым кушачком, и мягких валенках, вошел в
комнату.
Она закусила нижнюю губу и, слегка нагнувшись, начала царапать ногтем ледяные узоры, наросшие на стекле. Я поспешно вышел в другую
комнату и, услав моего
слугу, немедленно вернулся и зажег другую свечку. Я хорошенько не знал, зачем я все это делал… очень уж я был смущен.
Я стоял оплеванный. Ватага шумно выходила из
комнаты, Трудолюбов затянул какую-то глупую песню. Симонов остался на крошечную минутку, чтоб дать на чай
слугам. Я вдруг подошел к нему.
Между тем время шло. Савелий по-прежнему настаивал об отъезде; Эльчанинов по-прежнему отыгрывался. Наконец, он, казалось, начал избегать оставаться вдвоем с своим приятелем, и всякий раз, когда это случалось, он или кликал
слугу, или сам выходил из
комнаты, или призывал Анну Павловну. Савелий замечал, хмурился и все-таки старался найти случай возобновить свои убеждения; но Эльчанинов был ловчее в этой игре: Савелью ни разу не случалось остаться наедине с ним.
«Так и Николев, — продолжал он, — имеет странное желание казаться зрячим и любит говорить о чистоте своего платья и опрятности своих
комнат, тогда как мошенники-слуги одевают его в черное белье, нечищенное платье и содержат его
комнаты засоренными и грязными; вот завтра будем мы обедать у него, и я вас предупреждаю, что кушанье будет приготовлено жирно и даже вкусно, но все будет подано неопрятно, особенно столовое белье.
Не только те
комнаты, в которых жил Обломов, но и тот дом, в каком он только мечтал жить; не только халат его, но серый сюртук и щетинистые бакенбарды
слуги его Захара; не только писание письма Обломовым, но и качество бумаги и чернил в письме старосты к нему — все приведено и изображено с полною отчетливостью и рельефностью.
Слуга отправился за перегородку и скоро вернулся с стаканом чаю, связкой городских котёлок и сливочником на железном подносе. Барин принялся пить чай, но не успел он отхлебнуть двух глотков, как в соседней
комнате послышался стук вошедших людей и чей-то пискливый голос спросил...
Невольное движение досады вырвалось у Владимира Сергеича. Однако, когда
слуга его вошел в
комнату, он сказал ему...
Аннушка. И сын родной ее оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? тут по мне нету греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало к губам усопшей.) Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (Уходит из
комнаты и призывает остальных
слуг для совершения обрядов.)
(В доме Соррини,
комната, где он угощает бродяг, чтоб они ему служили. Несколько испанцев сидят за двумя столами, кричат, смеются и пьют.) (
Слуги разносят вины.)
Он исполнил это довольно затейливо: он не ел несколько дней сряду и, чувствуя, что начинает слабеть, рассчитал и отпустил своего наемного
слугу, сказал своим соседям, что на три дня уезжает, запер снаружи свою
комнату и, точно, ушел перед вечером; но в ту же ночь воротился и заперся изнутри.
Последовало непродолжительное молчание, во время которого лицо графа бледнело больше и больше. Вдруг страшный удар в голову ошеломил Лухнова. Он упал на диван, стараясь захватить деньги — и закричал таким пронзительно-отчаянным голосом, которого никак нельзя было ожидать от его всегда спокойной и всегда представительной фигуры. Турбин собрал лежащие на столе остальные деньги, оттолкнул
слугу, который вбежал было на помощь барину, и скорыми шагами вышел из
комнаты.
— По-царски или как бы фельдмаршалше какой подобает. Своей братьи помещиков круглый год неразъездная была. В доме сорок
комнат, и то по годовым праздникам тесно бывало. Словно саранчи налетит с мамками, с детками, с няньками, всем прием был, — заключил старик каким-то чехвальным тоном. Я понял, что передо мной один из тех старых
слуг прежних барь, которые росли и старелись, с одной стороны, в модном, по-тогдашнему, тоне, а с другой — под палкой…
Едва Володя вошел в
комнату, как в дверь бесшумно вошел слуга-малаец и предложил свои услуги, чтобы раздеть молодого господина, объясняясь более знаками, чем словами. Но Володя, к удивлению малайца, отказался от услуг.