Неточные совпадения
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего
поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные
колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними
колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
— Нет, если я попаду под
поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на
колеса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» — я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!» Сколько радости дает нам одно только зрение!
Потом вагон пошел спокойнее, под
колесами зазвучала твердая земля,
поезд сошел с моста и потянулся, прибавляя ход, вдоль берега.
Быстрее ворочались
колеса на какой-то близкой станции, и уже пронесся
поезд, шумя, как ветер в бору перед дождливым утром.
С этими мыслями лозищанин засыпал, стараясь не слышать, что кругом стоит шум, глухой, непрерывный, глубокий. Как ветер по лесу, пронесся опять под окнами ночной
поезд, и окна тихо прозвенели и смолкли, — а Лозинскому казалось, что это опять гудит океан за бортом парохода… И когда он прижимался к подушке, то опять что-то стучало, ворочалось, громыхало под ухом… Это потому, что над землей и в земле стучали без отдыха машины, вертелись чугунные
колеса, бежали канаты…
Однако Джону Келли скоро стало казаться, что у незнакомца не было никаких намерений. Он просто вышел на платформу, без всякого багажа, только с корзиной в руке, даже, по-видимому, без всякого плана действий и тупо смотрел, как удаляется
поезд. Раздался звон, зашипели
колеса,
поезд пролетел по улице, мелькнул в полосе электрического света около аптеки, а затем потонул в темноте, и только еще красный фонарик сзади несколько времени посылал прощальный привет из глубины ночи…
Поезд катился тяжело и медленно, но уже оглушал лязгом сцеплений, равномерными ударами
колёс на стыках рельс, его тяжёлое дыхание ревело и толкало Климкова в спину, и всё вокруг Евсея и в нём тряслось, бурно волновалось, отрывая его от земли.
К следующему дню снег наполовину стаял. Кое-где проглянула черная земля, а к вечеру прихватило чуть-чуть изморозью. Воздух стал прозрачнее для света и звуков. Шум
поездов несся так отчетливо и ясно, что, казалось, можно различить каждый удар поршней локомотива, а когда
поезд выходил из лощины, то было видно мелькание
колес. Он тянулся черной змеей над пестрыми полями, и под ним что-то бурлило, варилось и клокотало…
Потянулся бесконечный заборчик, потом опять канава, и, как темная пахучая шапка, надвинулся на голову лес и погасил остатки света. За деревьями, как последнее воспоминание о происшедшем, замелькали в грохоте
колес освещенные оконца пассажирского
поезда и ушли к станции.
На Александровский вокзал через каждые десять минут приходили
поезда, сбитые как попало из товарных и разноклассных вагонов и даже цистерн, облепленных обезумевшими людьми, и по Тверской-Ямской бежали густой кашей, ехали в автобусах, ехали на крышах трамваев, давили друг друга и попадали под
колеса.
Чёрное небо то и дело рвали огненные стрелы молнии, и гром гудел над быстро летевшим
поездом. Шум
колёс на стыках рельс и лязг сцеплений пропадали в рёве грома, а неуловимо быстрые молнии, мелькая мимо окон, слепили глаза.
Изредка он выйдет из вагона и лениво пройдется вдоль
поезда; остановится он около локомотива и устремит долгий, неподвижный взгляд на
колеса или на рабочих, бросающих поленья на тендер; горячий локомотив сипит, падающие поленья издают сочный, здоровый звук свежего дерева; машинист и его помощник, люди очень хладнокровные и равнодушные, делают какие-то непонятные движения и не спешат.
Судя по качке вагона и по стуку
колес,
поезд летит быстро и неровно. Паровоз тяжело дышит, пыхтит не в такт шуму
поезда, и в общем получается какое-то клокотанье. Быки беспокойно теснятся и стучат рогами о стены.
Но в то самое время, когда он, изнывая в своем бессилии, в сотый раз повторял это невинное желание, под
колесом вагона раздался спять визг переводной стрелки, ход
поезда стал умереннее и очам страдающего Жозефа представилась живая цветущая красотою и здоровьем Глафира.
Часов через пять, шумя
колесами и прорезывая оглушительным свистом весенний воздух,
поезд мчал нас — маму, меня и Васю — в далекую, желанную, родимую Украину…
Так омерзительно живо вспомнилась Юрасову эта песня, которую он слышал во всех городских садах, которую пели его товарищи и он сам, что захотелось отмахиваться от нее руками, как от чего-то живого, как от камней, брошенных из-за угла. И такая жестокая власть была в этих жутко бессмысленных словах, липких и наглых, что весь длинный
поезд сотнею крутящихся
колес подхватил их...
Казалось, что слишком часто истопник входил и поглядывал на термометр, что шум встречного
поезда и грохот
колес по мосту слышались без перерыва.
И
поезд несется с свирепой быстротой, и
колеса уже не поют и не говорят.
Он будет глубоко и блаженно дышать свежим воздухом чистой, новой жизни, а в это время она, эта больная, измученная женщина, будет где-то в одиночестве озлобленно исходить в проклятиях и хулениях на жизнь, а возможно, — будет уже лежать в земле, изрезанная в куски
колесами увезшего его
поезда, — как Анна Каренина, «жестоко-мстительная, торжествующая, свершившая угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния».
И солдаты пили, пили. Вываливались на ходу из
поезда и замерзали в тайге; вскакивали в двигавшиеся вагоны, срывались, и
колеса резали их надвое.
— Ур-ра-а!!! — гремело в воздухе под учащавшийся грохот
колес. В переднем вагоне хор солдат нестройно запел «Отче наш». Вдоль пути, отставая от
поезда, быстро шел широкобородый мужик с блаженным красным лицом; он размахивал руками и, широко открывая темный рот, кричал «ура».
Но вот показался боярский
поезд, потянулась цепь разнокалиберных возков и колымаг, и народ, заслышав стук
колес и конских копыт, раздвинулся на две стороны, чтобы дать дорогу проезжающим.
Года через полтора после разнесшейся по Петербургу вести о смерти Николая Герасимовича Савина под
колесами железнодорожного
поезда у бельгийской границы, в один из зимних вечеров к Капитолине Андреевне Усовой собрался небольшой кружок близких знакомых.
Мм застаем его в Брюсселе в тот момент, когда газеты всего мира оповестили о его смерти под
колесами железнодорожного
поезда и когда ему, после жизненных треволнений и скитальческой доли последнего времени, заблестела звезда надежды на возможность спокойной жизни под избранным им новым именем маркиза Сансака де Траверсе.
— Ну, матушка, можешь успокоиться, — улыбнулся Михаил Дмитриевич. — Жениться на «знаменитой Маргарите Максимилиановне», как величают ее газеты, пожалуй хуже, нежели гибель под
колесами железнодорожного
поезда… Бедняге Савину все же выпало на долю из двух зол меньшее.