Неточные совпадения
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно
показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек
игру играет, а в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего не разглашал, то подумали, что так следует"по
игре", и успокоились.
Лицо ее
казалось усталым, и не было на нем той
игры просившегося то в улыбку, то в глаза оживления; но на одно мгновение при взгляде на него что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас же потух, он был счастлив этим мгновением.
Во время же
игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без детей, играют в детскую
игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к
игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё
казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая
игра портит всё дело.
При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни своей ни с кем, и — странный обман! — с первых минут разговора ему уже
казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то родном доме, веселым вечером, при радостных
играх детской толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным разумный возраст человека.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он
покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом,
играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
— Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все
кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу,
игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
Порфирий почти всю
игру свою показал; конечно, рискнул, но показал, и (все
казалось Раскольникову) если бы действительно у Порфирия было что-нибудь более, то он показал бы и то.
Утром, выпив кофе, он стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение теней облаков и мутных пятен солнца по стенам домов, по мостовой площади. Там, внизу, как бы подчиняясь
игре света и тени, суетливо бегали коротенькие люди, сверху они
казались почти кубическими, приплюснутыми к земле, плотно покрытой грязным камнем.
Макаровское недовольство миром раздражало Клима,
казалось ему неумной
игрой в философа, грубым подражанием Томилину. Он сказал сердито и не глядя на товарища...
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел в рядах первых учеников класса и первых шалунов всей гимназии,
казалось, что он торопится сыграть все
игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
— У нас удивительно много людей, которые, приняв чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне
кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его
игре, —
игре, весьма часто развращающей людей.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу
казалось, что, даже увлекаясь
игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
Солдаты, кроме передового, тоже
казались оловянными; все они были потертые, разрозненные, точно карты, собранные из нескольких
игр.
Клим нередко ощущал, что он тупеет от странных выходок Дронова, от его явной грубой лжи. Иногда ему
казалось, что Дронов лжет только для того, чтоб издеваться над ним. Сверстников своих Дронов не любил едва ли не больше, чем взрослых, особенно после того, как дети отказались играть с ним. В
играх он обнаруживал много хитроумных выдумок, но был труслив и груб с девочками, с Лидией — больше других. Презрительно называл ее цыганкой, щипал, старался свалить с ног так, чтоб ей было стыдно.
Через месяц Клим Самгин мог думать, что театральные слова эти были заключительными словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их
игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог не испытывать зависти к уменью людей
казаться такими, как они хотят.
Лекции, споры, шепоты, весь хаотический шум сотен молодежи, опьяненной жаждой жить, действовать, — все это так оглушало Самгина, что он не слышал даже мыслей своих.
Казалось, что все люди одержимы безумием
игры, тем более увлекающей их, чем более опасна она.
Простился Лютов очень просто, даже,
кажется, грустно, без
игры затейливыми словечками.
После Кутузова, который, не любя длинных речей, умел говорить скупо, но неотразимо, эти
казались ему мальчишками, споры их —
игрой, а горячий задор — направленным на соблазн Варвары и Лидии.
«Здесь живут все еще так, как жили во времена Гоголя;
кажется, что девяносто пять процентов жителей — «мертвые души» и так жутко мертвые, что и не хочется видеть их ожившими»… «В гимназии введено обучение военному строю, обучают офицера местного гарнизона, и, представь, многие гимназисты искренно увлекаются этой вредной
игрой. Недавно один офицер уличен в том, что водил мальчиков в публичные дома».
В пронзительном голосе Ивана Самгин ясно слышал нечто озлобленное, мстительное. Непонятно было, на кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там, в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему
казалось, что в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда верил, что создан именно для такой
игры. Он думал...
Она
показалась Обломову в блеске, в сиянии, когда говорила это. Глаза у ней сияли таким торжеством любви, сознанием своей силы; на щеках рдели два розовые пятна. И он, он был причиной этого! Движением своего честного сердца он бросил ей в душу этот огонь, эту
игру, этот блеск.
Она,
кажется, не слыхала, что есть на свете страсти, тревоги, дикая
игра событий и чувств, доводящие до проклятий, стирающие это сияние с лица.
Я, конечно, испытывал наслаждение чрезвычайное, но наслаждение это проходило чрез мучение; все это, то есть эти люди,
игра и, главное, я сам вместе с ними,
казалось мне страшно грязным.
— Не правда ли? — обратилась Мисси к Нехлюдову, вызывая его на подтверждение своего мнения о том, что ни в чем так не виден характер людей, как в
игре. Она видела на его лице то сосредоточенное и, как ей
казалось, осудительное выражение, которого она боялась в нем, и хотела узнать, чем оно вызвано.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в
играх, то
показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Как сочетание Гегеля с Стефаном Яворским ни
кажется странно, но оно возможнее, чем думают; византийское богословие — точно так же внешняя казуистика,
игра логическими формулами, как формально принимаемая диалектика Гегеля.
Ей нравилось сердить Галактиона, и эта
игра увлекала ее. Очень красиво, когда настоящий мужчина сердится, — так бы,
кажется, в мелкие крошки расшиб, а только вот по закону этого не полагается. Раз, увлекшись этою
игрой, Прасковья Ивановна даже испугалась.
Всякое же тайное наслаждение, часто повторяемое, обращается мало-помалу в страсть; при слишком большой подражательности ссыльных, один арестант заражает другого, и в конце концов такие,
казалось бы, пустяки, как контрабандная водка и
игра в карты, ведут к невероятным беспорядкам.
Они сидели возле Марфы Тимофеевны и,
казалось, следили за ее
игрой; да они и действительно за ней следили, — а между тем у каждого из них сердце росло в груди, и ничего для них не пропадало: для них пел соловей, и звезды горели, и деревья тихо шептали, убаюканные и сном, и негой лета, и теплом.
После «кошки-мышки» кто-то затеял
игру, которая называлась у нас,
кажется, Lange Nase. [Длинный нос (нем.).] Сущность
игры состояла в том, что ставили два ряда стульев, один против другого, и дамы и кавалеры разделялись на две партии и по переменкам выбирали одна другую.
Когда Любочка сердилась и говорила: «целый век не пускают», это слово целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что,
казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в
игре ее на фортепьяно и во всех приемах при этом: она так же оправляла платье, так же поворачивала листы левой рукой сверху, так же с досады кулаком била по клавишам, когда долго не удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость
игры, той прекрасной фильдовской
игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной
игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
Александр Иванович зачитал: в дикции его было много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что — дай бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые стихи
показались Павлу верхом благозвучия; слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит — как он был в каждом слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической
игры герой мой никогда еще не видывал.
— А! Так вы не хотите понять с двух слов, — сказала Наташа, — даже он, даже вот Алеша вас понял так же, как и я, а мы с ним не сговаривались, даже не видались! И ему тоже
показалось, что вы играете с нами недостойную, оскорбительную
игру, а он любит вас и верит в вас, как в божество. Вы не считали за нужное быть с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали, что он не догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши слова, ваш тон, как он говорит, у него остались на сердце…
Я вышел, сел. С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов (
кажется, Пушкина). Отчего я сижу вот — и покорно выношу эту улыбку, и зачем все это: зачем я здесь, отчего это нелепое состояние? Эта раздражающая, отталкивающая женщина, странная
игра…
К последним его звукам прицепились чуть-чуть слышно другие, сначала резвые, игривые, как будто напоминавшие
игры детства: слышались точно детские голоса, шумные, веселые; потом звуки стали плавнее и мужественнее; они,
казалось, выражали юношескую беспечность, отвагу, избыток жизни и сил.
У Володи была большая красивая рука; отдел большого пальца и выгиб остальных, когда он держал карты, были так похожи на руку папа, что мне даже одно время
казалось, что Володя нарочно так держит руки, чтоб быть похожим на большого; но, взглянув на его лицо, сейчас видно было, что он ни о чем не думает, кроме
игры.
Но нет. Вот она бросила на юнкера через всю залу быстрый, вовсе,
казалось, не враждебный взгляд и тотчас же, точно испугавшись, отвела его и еще строже выпрямилась на стуле, чуть-чуть осторожно косясь на синюю классную даму. «Неужели это все — только коварная
игра?»
Между тем Марья Федоровна, не хотевшая, к общему удовольствию,
кажется, публики, продолжать своей
игры на арфе, перешла в гостиную и села около Зинаиды Ираклиевны, которая не замедлила ее слегка кольнуть.
В конце концов я почти всегда оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от души хохочем, когда случается что-нибудь совсем уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг
покажется за короля. Но никогда еще
игра наша не была так весела, как в этот раз. Во-первых, Глумов вгорячах пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы так не хохотали.
Ямщик излил свои ощущения усиленной
игрой на вожжах и усердным употреблением кнута. Однако чуткое ухо уловило кое-что в разговоре. «Вишь ты, — подумал он, — начальник и есть. Строг, а,
кажись, отходчив. Ну, да мне-ка что! Наше дело ямщицкое!»
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную
игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело бегали по полю с ружьями в руках, исчезали в овраге и вдруг, по зову трубы, снова высыпавшись на поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов, бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и
казалось, что сейчас они сковырнут с земли, размечут наш дом, как стог сена.
В последнее время за
игрою ему все
казалось, что карты ухмыляются, как Варвара. Даже какая-нибудь пиковая шестерка являла нахальный вид и непристойно вихлялась.
Юноше
казалось, что Ключарев думает не об
игре, оттого всегда и проигрывает Шакиру.
Картежная
игра и офицерские кутежи с песенниками, которые он испытал в отряде,
казались ему непривлекательными, и он с своей стороны тоже удалялся офицерского общества и офицерской жизни в станице.
— Удалось сорвать банк, так и похваливает
игру; мало ли чудес бывает на свете; вы исключенье — очень рад; да это ничего не доказывает; два года тому назад у нашего портного — да вы знаете его: портной Панкратов, на Московской улице, — у него ребенок упал из окна второго этажа на мостовую; как,
кажется, не расшибиться? Хоть бы что-нибудь! Разумеется, синие пятна, царапины — больше ничего. Ну, извольте выбросить другого ребенка. Да и тут еще вышла вещь плохая, ребенок-то чахнет.
Вскоре перед ним сверкнуло маленькое озеро, окаймленное, как бахромою, купами ольхи, орешника и ветел. Еще минута, и
показалась Ока во всем своем величии; еще шаг, и он очутился на тропинке у берегового углубления, увидел площадку — эту площадку, заменявшую ему целую родину. Каждый предмет, попадавший на глаза, вызывал в душе его дорогие воспоминания. Ваня перешел ручей — свидетель детских
игр…
Это история очень старая и непрерывно повторяющаяся, но именно эта древность и непрерываемость и доказывает, что
игра, на которую осуждается возвышенная мысль, совсем не так бесплодна, как это
кажется с первого взгляда.
В первый же день школьной жизни Фома, ошеломленный живым и бодрым шумом задорных шалостей и буйных, детских
игр, выделил из среды мальчиков двух, которые сразу
показались ему интереснее других. Один сидел впереди его. Фома, поглядывая исподлобья, видел широкую спину, полную шею, усеянную веснушками, большие уши и гладко остриженный затылок, покрытый ярко-рыжими волосами.
Глядя в зеркало на свое взволнованное лицо, на котором крупные и сочные губы
казались еще краснее от бледности щек, осматривая свой пышный бюст, плотно обтянутый шелком, она почувствовала себя красивой и достойной внимания любого мужчины, кто бы он ни был. Зеленые камни, сверкавшие в ее ушах, оскорбляли ее, как лишнее, и к тому же ей
показалось, что их
игра ложится ей на щеки тонкой желтоватой тенью. Она вынула из ушей изумруды, заменив их маленькими рубинами, думая о Смолине — что это за человек?
Он был, разумеется, гораздо сильное жены и помогал ей и вместе с тем учтиво хвалил ее
игру. Он держал себя очень хорошо. Жена
казалась заинтересованной только одной музыкой и была очень проста и естественна. Я же, хотя и притворялся заинтересованным музыкой, весь вечер не переставая мучался ревностью.