Неточные совпадения
Рассказывают, что при Павле на
Дону было какое-то частное возмущение
казаков, в котором замешались два офицера.
Спрятавши шкатулку, Платов предстал к государю в кабинет и начал поскорее докладывать, какие у
казаков на тихом
Дону междоусобные разговоры.
Словом, все дело велось в таком страшном секрете, что ничего нельзя было узнать, и притом продолжалось оно до самого возвращения
казака Платова с тихого
Дона к государю, и во все это время мастера ни с кем не видались и не разговаривали.
Бывало, по вечерам, вычистив лошадей, они соберутся в кружок около конюшен, и маленький рыжий
казак, встряхнув вихрами, высоким голосом запоет, как медная труба; тихонько, напряженно вытягиваясь, заведет печальную песню про тихий
Дон, синий Дунай.
Вскоре я тоже всеми силами стремился как можно чаще видеть хромую девочку, говорить с нею или молча сидеть рядом, на лавочке у ворот, — с нею и молчать было приятно. Была она чистенькая, точно птица пеночка, и прекрасно рассказывала о том, как живут
казаки на
Дону; там она долго жила у дяди, машиниста маслобойни, потом отец ее, слесарь, переехал в Нижний.
К простым и грубым учреждениям, еще принесенным ими с
Дона, яицкие
казаки присовокупляли и другие, местные, относящиеся к рыболовству, главному источнику их богатства, и к праву нанимать на службу требуемое число
казаков, учреждения чрезвычайно сложные и определенные с величайшею утонченностию.
Пугачев и поехал, но пред его возвращением зять его, Прусак, бывший Зимовейской станицы
казак, а ныне состоящий в Таганрогском казацком полку, явился у нас и на станичном сборе показал, что он с женою и Василий Кусачкин, да еще третий, по уговору Пугачева, бежали за Кубань на Куму-реку, где он (Прусак), побыв малое время, оставил их и возвратился на
Дон.
«Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от яикского войскового атамана Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий, был также войсковым атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году и слышал в молодости от столетней же бабки своей, что она, будучи лет двадцати от роду, знала очень старую татарку, по имени Гугниху, рассказывавшую ей следующее: «Во время Тамерлана один донской
казак, по имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей из
казаков же и одним татарином, удалился с
Дона для грабежей на восток, сделал лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала и, найдя окрестности оного необитаемыми, поселился в них.
Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на
Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными
казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Число их час от часу умножалось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому морю, соединялись там с донскими
казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался царю. Из Москвы посланы были на
Дон и на Яик увещевательные грамоты.
Окончился сезон. Мне опять захотелось простора и разгула. Я имел приглашение на летний сезон в Минск и Смоленск, а тут подвернулся старый знакомый,
казак Боков, с которым я познакомился еще во время циркового сезона, и предложил мне ехать к нему на
Дон, под Таганрог. Оттуда мы поехали в Кабарду покупать для его коневодства производителей.
Казак. К тебе я с
Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От
казаков верховых и низовых,
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.
Я знал донцов. Не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим Донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне
казакиНеправедно притеснены, гонимы;
Но если бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы по старине
Пожалуем наш верный вольный
Дон.
Зимний сезон кончился. Мне предстояло или остаться в летнем помещении Кружка в Москве, или уехать в Смоленск. И я бы угодил в начавшийся тогда набор добровольцев в Сербию, что, наверное бы, для меня добром не кончилось, да опять случай подвернулся. Встретил я
казака Бокова, с которым я познакомился еще в цирковые времена, и позвал он меня к себе на
Дон.
— И, игнорируя Григорьева,
Казаков обратился ко мне, как к человеку новому, и продолжал рассказывать давно известное другим собеседникам: — Играл я
дон Педро; тогда еще я крепостным был.
Во время бунта Разина распространен был слух, будто на
Дон бежал царевич Алексей с поручением от самого царя к донским
казакам, чтоб они помогли ему избавиться от коварных бояр.
Много рек видал я на своем веку: живал при Дунае и на тихом
Дону, а матушку Волгу сверху донизу знаю, на вольном Яике на багреньях бывал, за бабушку Гугниху пивал [Бабушка Гугниха уральскими (прежде яицкими)
казаками считается их родоначальницей.
*
А за синим
Доном,
Станицы казачьей,
В это время волк ехидный
По-кукушьи плачет.
Говорит Корнилов
Казакам поречным:
«Угостите партизанов
Вишеньем картечным.
С Красной Армией Деникин
Справится, я знаю.
Расстелились наши пики
С
Дона до Дунаю».
Вот Строгоновы, как получили от царя письмо, послали приказчиков еще собирать народ к себе. И больше велели подговаривать
казаков с Волги и с
Дону. А в то время по Волге, по
Дону казаков много ходило. Соберутся шайками по 200, 300, 600 человек, выберут атамана и плавают на стругах, перехватывают суда, грабят, а на зиму становятся городком на берегу.
Так образовался среди этой вольницы оседлый отдел —
казаки городские, или сторожевые. Они возникли преимущественно на
Дону и больше из рязанцев — летопись впервые глухо упоминает о них при Василии Темном.
Когда вот-вот les enfants du Don [сыны
Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим 40-летним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от
казаков, тотчас же согласился с Мутоном, и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.