Неточные совпадения
Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский,
к ужасу своему, почувствовал, что, не поспев за движением
лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на
седло.
Лицо Анны в ту минуту, как она в маленькой, прижавшейся
к углу старой коляски фигуре узнала Долли, вдруг просияло радостною улыбкой. Она вскрикнула, дрогнула на
седле и тронула
лошадь галопом. Подъехав
к коляске, она без помощи соскочила и, поддерживая амазонку, подбежала навстречу Долли.
Отец наш вам жалует
лошадь и шубу с своего плеча (
к седлу привязан был овчинный тулуп).
Он проехал, не глядя на солдат, рассеянных по улице, — за ним, подпрыгивая в
седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в
седле, выхватил из-под мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили
лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались, прижались
к стенам домов.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря
к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали
лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая
седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
К вечеру она ухитрилась найти какого-то старичка, который взялся устроить похороны Анфимьевны. Старичок был неестественно живенький, легкий, с розовой, остренькой мордочкой, в рамке
седой, аккуратно подстриженной бородки, с мышиными глазками и птичьим носом. Руки его разлетались во все стороны, все трогали, щупали: двери, стены, сани, сбрую старой, унылой
лошади. Старичок казался загримированным подростком, было в нем нечто отталкивающее, фальшивое.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих
лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек с
седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь
к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье
лошадей, придал шуму хоровую силу.
Седые усы его росли вверх
к ушам, он был очень большой, толстый, и экипаж был большой, а
лошадь — маленькая, тощая, и бежала она мелким шагом, как старушка. Извозчик свирепо выкрикивал...
По всей площади и по улице привязано было
к колодам несколько
лошадей и премножество ослов, большею частью оседланных деревянными
седлами.
Хиония Алексеевна пыталась было принять участие в этих прогулках: однажды она совсем решилась было преодолеть свой институтский страх
к оседланной
лошади и даже, при помощи Ильи, взобралась на Батыря, но при первой легкой рыси комом, как застреленная птица, свалилась с
седла и даже слегка повихнула ногу.
Вьючные
седла с нагрудниками и шлеями были хорошо пригнаны
к лошадям и приспособлены как для перевозки тяжестей, так и для верховой езды.
Через несколько минут мы подошли
к реке и на другом ее берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них
седла и вьюки. Понукать
лошадей не приходилось. Умные животные отлично понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую сторону реки.
К трем часам дня отряд наш стал подходить
к реке Уссури. Опытный глаз сразу заметил бы, что это первый поход.
Лошади сильно растянулись, с них то и дело съезжали
седла, расстегивались подпруги, люди часто останавливались и переобувались. Кому много приходилось путешествовать, тот знает, что это в порядке вещей. С каждым днем эти остановки делаются реже, постепенно все налаживается, и дальнейшие передвижения происходят уже ровно и без заминок. Тут тоже нужен опыт каждого человека в отдельности.
Спустившись с дерева, я присоединился
к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и люди и
лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым.
Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при
седлах не было шлей, они съехали бы им на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
Ермошка любил, когда его ругали, а чтобы потешиться, подстегнул
лошадь веселых родственников, и они чуть не свалились вместе с
седлом. Этот маленький эпизод несколько освежил их, и они опять запели во все горло про сибирского генерала. Только подъезжая
к Балчуговскому заводу, Яша начал приходить в себя: хмель сразу вышибло. Он все чаще и чаще стал пробовать свой затылок…
Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет, роса засеребрится по сереющей в полумраке травке, потом поползет редкий
седой туман и спокойно поднимается
к небу, то ласкаясь на прощанье
к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую бороду о колючие полы сосен; в стороне отчетисто и звучно застучат зубами
лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым шагом убежавший бык, а люди без будущего всё сидят.
Долго находился я в совершенном изумлении, разглядывая такие чудеса и вспоминая, что я видел что-то подобное в детских игрушках; долго простояли мы в мельничном амбаре, где какой-то старик, дряхлый и сгорбленный, которого называли засыпкой,
седой и хворый, молол всякое хлебное ухвостье для посыпки господским
лошадям; он был весь белый от мучной пыли; я начал было расспрашивать его, но, заметя, что он часто и задыхаясь кашлял, что привело меня в жалость, я обратился с остальными вопросами
к отцу: противный Мироныч и тут беспрестанно вмешивался, хотя мне не хотелось его слушать.
В тот же день
к Прозоровскому флигелю была приведена великолепная английская верховая
лошадь под дамским
седлом, но она подверглась той же участи, как и сапфировая брошь.
Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на секунду и обернулся вправо. Потом, повернув
лошадь в эту сторону и слегка согнувшись в
седле, он заставил ее упругим движением перепрыгнуть через канаву и сдержанным галопом поскакал
к офицерам.
А мне в ту пору, как я на форейторскую подседельную сел, было еще всего одиннадцать лет, и голос у меня был настоящий такой, как по тогдашнему приличию для дворянских форейторов требовалось: самый пронзительный, звонкий и до того продолжительный, что я мог это «ддди-ди-и-и-ттт-ы-о-о» завести и полчаса этак звенеть; но в теле своем силами я еще не могуч был, так что дальние пути не мог свободно верхом переносить, и меня еще приседлывали
к лошади, то есть
к седлу и
к подпругам, ко всему ремнями умотают и сделают так, что упасть нельзя.
Тут ратники подвели
к князю двух
лошадей, на которых сидели два человека, связанные и прикрученные
к седлам. Один из них был старик с кудрявою,
седою головой и длинною бородой. Товарищ его, черноглазый молодец, казался лет тридцати.
Алексей замолчал и принялся помогать своему господину. Они не без труда подвели прохожего
к лошади; он переступал машинально и, казалось, не слышал и не видел ничего; но когда надобно было садиться на коня, то вдруг оживился и, как будто бы по какому-то инстинкту, вскочил без их помощи на
седло, взял в руки повода, и неподвижные глаза его вспыхнули жизнию, а на бесчувственном лице изобразилась живая радость. Черная собака с громким лаем побежала вперед.
Между тем тщетно вопивший мужик смолкает и, оставив
лошадь с телегой на том берегу, переправляется
к нам вместе с Иванком, для личных переговоров.
К удивлению моему, он самым благодушным образом здоровается с Тюлиным и садится рядом на скамейку. Он значительно старше Тюлина, у него
седая борода, голубые, выцветшие, как и у Тюлина, глаза, на голове грешневик, а на лице, где-то около губ, ютится та же ветлужская складка.
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается с
седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе
к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как
лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана
к веревке, на которой вести зверя или тащить куда угодно.
Охотник, поездив несколько времени по горам и полям и не найдя нигде зайцев, сделал соображение, что они все лежат в лесу; а как на беду он взял с собой ружье, то, подъехав
к лесу, привязал на опушке
лошадь к дереву, посадил ястреба на толстый сучок, должник привязал
к седлу, а сам отправился стрелять в лес зайцев.
Вдруг с сильнейшим ударом по левой брови и придавленный сверху
к седлу, скатываюсь через круп
лошади, как смятый мешок, на землю.
И она проворно сбежала по ступеням террасы, легко взобралась на
седло, сказала «до завтра» и, ударив
лошадь хлыстиком по шее, поскакала
к плотине… Казачок пустился рысью за ней.
Он подвинулся
к лошади, держа ружьё, как дубину, за конец дула, и, не глядя на меня, заорал на
лошадь, спутавшую поводья, начал пинать её ногой в живот, а потом взвалился на
седло и молча, трусцой поехал прочь.
Теперь этот живой привесок общинных весов бежал рядом с нами, держась по большей части у моего стремени, так как я ехал последним. Когда мы въехали в лес, Микеша остановил меня и, вынув из-под куста небольшой узелок и ружье, привязал узелок
к луке
седла, а ружье вскинул себе на плечо… Мне показалось, что он делает это с какой-то осторожностью, поглядывая вперед. Узел, очевидно, он занес сюда, пока снаряжали
лошадей.
Один татарин подошел
к лошади, стал
седло снимать. Она все бьется, — он вынул кинжал, прорезал ей глотку. Засвистело из горла, трепанулась, и пар вон.
Сняли татары
седло, сбрую. Сел татарин с красной бородой на
лошадь, а другие подсадили Жилина
к нему на
седло; а чтобы не упал, притянули его ремнем за пояс
к татарину и повезли в горы.
Несколько дней спустя, во время того же номера Ольги, когда с
лошади снимали
седло и уздечку для вольного галопа, один из клоунов, кто — не помню [Козлов. Отличный дрессировщик, добрый, смелый человек и хороший товарищ. На эту дурацкую выходку он, не поняв каламбура, был подстрекнут Г., тогдашним киевским львом. (Примеч. А. И. Куприна.)], обратился
к публике со следующей репризой...
Что это? Сон или действительность? Прямо на меня во весь опор неслась
лошадь передового кабардинца.
Седой бородатый всадник по-юношески ловко изогнулся в
седле. Рослая фигура старика все ниже клонилась
к луке, чалма, скользнув вдоль крупа
лошади, белела теперь у ног коня,
седая борода мела узкую тропинку… Быстрое, ловкое, неожиданное движение — и гость-кабардинец, совсем припав
к земле, на всем скаку зубами выхватил торчащий из земли кинжал и снова взлетел в
седло, не выпуская изо рта добычу.
Распорядитель джигитовки, бронзовый от загара Мамед-Рагим, разгорячив свою
лошадь нагайкой, пустил ее во всю прыть вперед… Вот он приблизился
к торчащей из земли рукоятке, все заметнее и заметнее клонясь книзу… Вот почти сполз с
седла и, крепко держась за гриву
лошади левой рукой, горячит нагайкой и без того возбужденного коня. Его лицо, налитое кровью, с неестественно горящими глазами, почти касается земли. Он почти у цели! Рукоятка кинжала ближе двух аршин от него… Вот она ближе, ближе…
Отвязать
лошадь, вскочить в
седло и дать сразу полный аллюр коню было для Игоря делом одной минуты. Быстроногий венгерец понес его с места бешеным галопом по старой, уже знакомой дороге, ведущей
к русским позициям среди редкого болотистого леса.
Мы ехали с ним, тесно прижавшись друг
к другу, в одном
седле на спине самой быстрой и нервной
лошади в Гори, понимающей своего господина по одному слабому движению повода…
Качаясь в
седлах, мимо проскакали два всадника с винтовками за плечами. Через несколько минут, догоняя их, еще один промчался карьером, пригнувшись
к луке и с пьяной беспощадностью сеча
лошадь нагайкою.
От хохота было тесно в комнате. Осетин Хетагуров рассказывал своим смешным восточным говором, как он из чащи вскочил на
лошадь к стражнику, выбросил его из
седла в снег и ускакал. Желтоватые белки ворочались, ноздри раздувались. Странно было на его гибкой, хищной фигуре горца видеть студенческую тужурку.
Нервная и нравная лошаденка, не привыкшая
к такому крутому обращению, с места взяла в карьер и понеслась вперед с быстротою ветра. От быстрого прыжка Юрик едва усидел в
седле. Фуражка упала с его головы, правая нога выпустила стремя, и он несся, как стрела, выронив поводья из рук и вцепившись руками в гриву
лошади.
Ильза указала на своего товарища. Подвели бойкую черкесскую
лошадь, и два калмыка собирались уже силою втащить Вольдемара на нее и привязать его
к седлу, как они обыкновенно делывали это с другими проводниками своими; но он гордо взглянул на малорослых азиятцев, оттолкнул обоих так, что они полетели в разные стороны вверх ногами, вспрыгнул на коня и, гаркнув молодецким голосом по-русски...
Он сам отвязал
лошадь Якова и подвел ее
к нему. Тот вскочил в
седло, подобрал поводья и быстро поехал далее, крикнув Ермаку...
Здесь конюх поднял глаза
к небу, чтобы благодарить его за что-то, расстегнул вьюк, положил куверт с крошками рассыпавшейся печати на прежнее место и, опять застегнув вьюк, перевернул его вместе с
седлом на бок
лошади; потом вынул из чушки [Чушка — кожаная кобура для пистолета, прикрепляемая
к передней луке
седла.] пистолет, разрядил его бывшим у него инструментом, положил его по-прежнему, высек огонь из огнива, которое имел с собою, прожег и разодрал низ чушки.
В этой погоне прошло много времени. Из сада мальчик выбежал в поле, быстро распутал ноги у одной из пасшихся на траве
лошадей, вскочил на нее и умчался во всю прыть без
седла и уздечки, держась за гриву
лошади, прямо на глазах совсем было догнавшего его Степана. Последний охал и кричал, но эти крики разносил ветер, и оставалось неизвестно, слышал ли их дикарь-барчук. Степану пришлось идти
к старому барину и шепотом докладывать ему на ухо о случившемся.
Сняв его, Фриц опустился проворно на землю, пробрался тем же путем назад, подошел
к лошади нашего цейгмейстера, расстегнул небольшой чемодан, висевший у
седла, пошарил везде и вынул куверт [Куверт — здесь: конверт.].
Бесчувственная княжна Евпраксия лежала недвижимо поперек
седла, не подавая ни малейших признаков жизни. Яков Потапович, отъехав довольно далеко от избы Бомелия, попридержал
лошадь и поехал шажком по дороге, ведущей
к кладбищу и лесному шалашу, единственному в настоящее время безопасному для него приюту. Вскоре сзади него раздался конский топот.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти
к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись
к государю. Остановившись у
лошади и взявшись рукою за
седло, государь обратился
к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
Приказав вести за собой
лошадь, Пьер пошел по улице
к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных и слышался французский говор штабных, и виднелась
седая голова Кутузова, с его белою с красным околышем фуражкой и
седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку
лошадь и привести его
к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском
седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом, подъехал
к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать...
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали
к караулке. В полутьме виднелись
лошади в
седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки, казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устраивавшие стол из двери. Петя снял и отдал сушить свое мокрое платье и тотчас же принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя.
Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в
седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал
к Денисову.