Неточные совпадения
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он
говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет,
говорю, дерево это не погань, не смей,
Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал, пить начал, потом — застудился зимою…
— Нет, — Радеев-то, сукин сын, а? Послушал бы ты, что он
говорил губернатору,
Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой же вы,
говорит, правитель, ваше превосходительство! Гимназисток на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь,
говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им надо идти с правительством, а не с жидами, против его, а?
— Слова… Да, слова
говорю… — в раздумье
говорил Прозоров, хлопая две рюмки водки. — Тебя царица Раиса приставила ко мне? Ну, не отпирайся… Она боится меня! Тебе,
Иуда, никогда этого не понять…
— Да вот, например, у нас такой случай был, что один жид в лесу около монастыря удавился, и стали все послушники
говорить, что это
Иуда и что он по ночам по обители ходит и вздыхает, и многие были о том свидетели.
— Да он сущий Иуда-предатель! сегодня на площади я на него насмотрелся: то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь. Когда Козьма Минич
говорил, то он съесть его хотел глазами; а как после подошел к нему, так — господи боже мой! откуда взялися медовые речи! И молодец-то он, и православный, и сын отечества, и бог весть что! Ну вот так мелким бесом и рассыпался!
— Было у нас это дело таким манером, — показывает, в свою очередь,
Иуда Стрельников, — призывают они меня, вот этот самый господин Хлестаков, и
говорят:"Вот тебе,
говорят, к примеру два золотых; покажи, значит, что Семен Петров при тебе на пароходе хвастался!"А я, ваше превосходительство, совесть имею.
— Не понимаю, —
говорил он нам, пожимая плечами, — не понимаю, как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке. Нет, братцы, поживу с вами еще немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим
Иудой, нехай вин лопне.
— Слушай, ты, разбойник ты этакой! — начал господин Голядкин, задыхаясь, теряясь от бешенства. — Что ты сделал со мной!
Говори ты мне, что ты сделал со мной! Срезал ты меня, злодей ты такой! Голову с плеч моих снял,
Иуда ты этакой!
Говорили, что поп в сердцах дал моему будущему слуге имя
Иуды. Как бы то ни было, хотя я и звал слугу Юдашкой, имя его много стесняло его, а через него и меня в жизни.
— Ну,
говори,
Иуда…
говори, змей… задушу своими руками, если соврешь хоть одно слово!
— Ты еще, проклятая! —
говорил Иуда презрительно и дышал тяжело, покачивая тяжелой головою, в которой все мысли теперь окаменели. Потом вдруг поднимал ее, широко раскрывал застывшие глаза и гневно бормотал...
— Так, так! — бормотал он, быстро проходя по уличкам и пугая детей. — Ты, кажется, плакал,
Иуда? Разве действительно прав Каиафа,
говоря, что глуп
Иуда из Кариота? Кто плачет в день великой мести, тот недостоин ее — знаешь ли ты это,
Иуда? Не давай глазам твоим обманывать тебя, не давай сердцу твоему лгать, не заливай огня слезами,
Иуда из Кариота!
— Что же мне
говорили об уме
Иуды из Кариота? Это просто дурак, очень скучный дурак.
Когда, во время странствований Иисуса по Иудее, путники приближались к какому-нибудь селению, Искариот рассказывал дурное о жителях его и предвещал беду. Но почти всегда случалось так, что люди, о которых
говорил он дурно, с радостью встречали Христа и его друзей, окружали их вниманием и любовью и становились верующими, а денежный ящик
Иуды делался так полон, что трудно было его нести. И тогда над его ошибкой смеялись, а он покорно разводил руками и
говорил...
И если порицали его добрые,
говоря, что
Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные, которых расспрашивали об
Иуде, поносили его самыми жестокими словами.
— И никто не должен считать, сколько денег получил
Иуда. Он наш брат, и все деньги его, как и наши, и если ему нужно много, пусть берет много, никому не
говоря и ни с кем не советуясь.
Иуда наш брат, и вы тяжко обидели его — так сказал учитель… Стыдно нам, братья!
Нет, не наш он, этот рыжий
Иуда из Кариота», —
говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним и всеми остальными порочными людьми Иудеи.
Временами
Иуда чувствовал нестерпимое отвращение к своему странному другу и, пронизывая его острым взглядом,
говорил раздраженно, почти с мольбою...
— Разве я когда-нибудь
говорил о людях дурно? — удивлялся
Иуда. — Ну да, я
говорил о них дурно, но разве не могли бы они быть немного лучше? Ах, Мария, глупая Мария, зачем ты не мужчина и не можешь носить меча!
На
Иуду показывали пальцами, и некоторые презрительно, другие с ненавистью и страхом
говорили...
— Не хочет ли
Иуда стать пророком? Он
говорит так громко! — насмешливо заметил тот, у которого было птичье лицо, и заискивающе взглянул на Каиафу.
— Сегодня я видел бледное солнце. Оно смотрело с ужасом на землю и
говорило: где же человек? Сегодня я видел скорпиона. Он сидел на камне и смеялся и
говорил: где же человек? Я подошел близко и в глаза ему посмотрел. И он смеялся и
говорил: где же человек, скажите мне, я не вижу! Или ослеп
Иуда, бедный
Иуда из Кариота!
Но верующие шли молча. Одни притворно улыбались, делая вид, что все это не касается их, другие что-то сдержанно
говорили, но в гуле движения, в громких и исступленных криках врагов Иисуса бесследно тонули их тихие голоса. И опять стало легко. Вдруг
Иуда заметил невдалеке осторожно пробиравшегося Фому и, что-то быстро придумав, хотел к нему подойти. При виде предателя Фома испугался и хотел скрыться, но в узенькой, грязной уличке, между двух стен,
Иуда нагнал его.
А теперь глядел на него, точно не видя, хотя по-прежнему, — и даже упорнее, чем прежде, — искал его глазами всякий раз, как начинал
говорить к ученикам или к народу, но или садился к нему спиною и через голову бросал слова свои на
Иуду, или делал вид, что совсем его не замечает.
—
Говорю тебе,
Иуда, ты самый умный из нас. Зачем только ты такой насмешливый и злой? Учитель не любит этого. А то ведь и ты мог бы стать любимым учеником, не хуже Иоанна. Но только и тебе, — Петр угрожающе поднял руку, — не отдам я своего места возле Иисуса, ни на земле, ни там! Слышишь!
— Я тебя не понимаю,
Иуда. Ты
говоришь очень непонятно. Кто обманывает
Иуду? Кто прав?
— А кто был мой отец? Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть, и дьявол, и козел, и петух. Разве может
Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У
Иуды много отцов; про которого вы
говорите?
— Недостойны эти люди, чтобы умереть от руки честного, —
говорили одни, в то время как другие задумчиво провожали глазами быстро удалявшегося
Иуду.
Каждый день и каждый час
говорил он об этом, и не было ни одного из верующих, перед кем не стоял бы
Иуда, подняв грозящий палец, и не
говорил бы предостерегающе и строго...
— Кажется, вы не поняли меня, —
говорит Иуда с достоинством, бледнея. —
Иуда обманул вас. Он был невинен. Вы убили невинного.
И у воров есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым
говорят они правду, а
Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно, и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее.
— Ты что-то странное
говоришь,
Иуда!
Детей у него не было, и это еще раз
говорило, что
Иуда — дурной человек и не хочет Бог потомства от
Иуды.
— Да, знаю, — ответил
Иуда, суровый и решительный. — Ты, Фома, предашь его. Но он сам не верит тому, что
говорит! Пора! Пора! Почему он не зовет к себе сильного, прекрасного
Иуду?
Иуда вышел. Потом вернулся. Иисус
говорил, и в молчании слушали его речь ученики. Неподвижно, как изваяние, сидела у ног его Мария и, закинув голову, смотрела в его лицо. Иоанн, придвинувшись близко, старался сделать так, чтобы рука его коснулась одежды учителя, но не обеспокоила его. Коснулся — и замер. И громко и сильно дышал Петр, вторя дыханием своим речи Иисуса.
Уже непристойным делался их спор и начал хмуриться учитель, когда Петр взглянул случайно на
Иуду и самодовольно захохотал, взглянул на
Иуду Иоанн и также улыбнулся, — каждый из них вспомнил, что
говорил ему умный Искариот.
— Нет, не надо, конечно, не надо, — вздохнул
Иуда. — Но ты могла проболтаться, ведь женщины так болтливы. Но ты не проболталась, нет? Ты была тверда? Так, так, Мария, ты хорошая женщина. Ты знаешь, у меня где-то есть жена. Теперь бы я хотел посмотреть на нее: быть может, она тоже неплохая женщина. Не знаю. Она
говорила:
Иуда лгун,
Иуда Симонов злой, и я ушел от нее. Но, может быть, она и хорошая женщина, ты не знаешь?
— Это невозможно. Что ты
говоришь,
Иуда!
И что бы он ни
говорил, хотя бы сегодня одно, а завтра совсем другое, хотя бы даже то самое, что думает и
Иуда, — казалось, однако, что он всегда
говорит против
Иуды.
— Так вот как! — сердито сказал Петр и громко хлопнул дверью, уходя. И все были недовольны и
говорили, что ни за что не останутся теперь с
Иудою, — но Иоанн что-то быстро сообразил и проскользнул в дверь, за которою слышался тихий и как будто даже ласковый голос Иисуса. И когда по прошествии времени вышел оттуда, то был бледный, и потупленные глаза его краснели как бы от недавних слез.
И прежде почему-то было так, что
Иуда никогда не
говорил прямо с Иисусом, и тот никогда прямо не обращался к нему, но зато часто взглядывал на него ласковыми глазами, улыбался на некоторые его шутки, и если долго не видел, то спрашивал: а где же
Иуда?
— Охота пустяки-то
говорить! «Не выдай»! Жид, что ли, я, Иуда-предатель?.. Кажись, не первый день знакомы? — сказал Семен Петрович. —
Говори, коли начал. Зачинай, дружище, зачинай — раскошеливайся!
Он чувствовал, что над ним тяготеет какой-то страшный fatum, который — хочешь не хочешь — подчиняет себе его волю, его поступки, его помышления, который словно бы
говорит ему: иди или умри с именем
Иуды!
Св. Иоанн Лествичник
говорит: «Станешь остерегаться осуждать согрешающих, если будешь помнить, что и
Иуда был в соборе учеников Христовых, а разбойник в числе убийц; но в одно мгновение произошло с ним чудо перерождения».