Неточные совпадения
Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие, [Очевидно, что летописец, определяя качества этих
исторических лиц, не имел
понятия даже о руководствах, изданных для средних учебных заведений.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила
понятия, а
исторический вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и слава богу!
Все это, конечно, усвоивалось мною беспорядочно, без всякой системы, тем не менее запас фактов накоплялся, и я не раз удивлял родителей, рассказывая за обедом такие
исторические эпизоды, о которых они и
понятия не имели.
Все эти местности кишат людьми, которые, несмотря на уверения, что
понятие о государстве есть
понятие безразличное, независимое ни от национальностей, ни даже от
исторических преданий, никак не могут понять, почему они обязаны с такого-то момента считать своимгосударством Францию, а не Италию, Германию, а не Данию и не Францию.
M-lle Boncourt особенно строго и кисло посматривала через очки свои, когда Наталья читала
исторические книги: по
понятиям старой француженки, вся история была наполнена непозволительными вещами, хотя она сама из великих мужей древности знала почему-то только одного Камбиза, а из новейших времен — Людовика XIV и Наполеона, которого терпеть не могла.
Без сомнения, великие
исторические преобразователи имеют большое влияние на развитие и ход
исторических событий в свое время и в своем народе; но не нужно забывать, что прежде, чем начнется их влияние, сами они находятся под влиянием
понятий и нравов того времени и того общества, на которое потом начинают они действовать силою своего гения.
Тартюф, конечно, — вечный тип, Фальстаф — вечный характер, — но и тот и другой, и многие еще знаменитые подобные им первообразы страстей, пороков и прочее, исчезая сами в тумане старины, почти утратили живой образ и обратились в идею, в условное
понятие, в нарицательное имя порока, и для нас служат уже не живым уроком, а портретом
исторической галереи.
Сим предметом еще не ограничились труды их: Монархиня желала, чтобы они исследовали все
исторические монументы в нашей Империи; замечали следы народов, которые от стран Азии преходили Россию, сами исчезли, но оставили знаки своего течения, подобно рекам иссохшим; желала, чтобы они в развалинах, среди остатков древности, как бы забытых времен, искали откровений прошедшего; чтобы они в нынешних многочисленных народах Российских узнавали их неизвестных предков, разбирая языки, происхождение и смесь оных; чтобы они, наблюдая обычаи, нравы,
понятия сих людей, сообщили Историку и Моралисту новые сведения, а Законодателю новые средства благодеяния.
Но не можем не напомнить читателям, какой хаос всех
понятий — философских,
исторических и экономических — представлялся в этом споре.
Но довольно скоро он формируется более определенным образом, заключая в себе все
понятия исторические и гражданственные, какие только успевает приобрести ребенок.
Я уставился на Пунина. Этого я никак не ожидал. Из учебника Кайданова и других
исторических сочинений я вычитал, что существовали когда-то в древности республиканцы, греки и римляне, и даже почему-то воображал их всех в шлемах, с круглыми щитами на руках и голыми большими ногами; но чтобы в действительности, в настоящее время, особенно в России, в…ой губернии, могли находиться республиканцы — это сбивало все мои
понятия, совершенно путало их!
В том, что
исторический опыт до сих пор не давал хороших результатов для учения о добродетели, виновато то ложное предположение, что побуждение, выведенное из
понятия долга, будто бы слишком слабо и отдаленно, а что сильнее действует на душу более близкое побуждение, проистекающее из расчета на выгоды, которых надо ждать отчасти в этом, а также и в будущем мире за исполнение закона.
Мы не имеем прямого
понятия о времени ангелов, однако косвенно можем заключить, что ангельское время концентрированнее, гуще, нежели пористое, медленное время человека, чем и обусловлена возможность продолжительного
исторического процесса.
Действительно, попытка исчерпать содержание религии логическим анализом общих
понятий приводит ее к иссушению и обескровлению — таковы «естественные» или философские религии, пафос которых и состоит во вражде ко всему конкретно-историческому (вспомним Толстого с его упорным стремлением к абстрактно универсальной религии: «Круг чтения» и под.); между тем живая религия стремится не к минимуму, но к максимуму содержания.
Они были в музее, где собрано все достопримечательное с островов Зондского архипелага в
историческом, бытовом и культурном отношении: тут и оружия в богатой оправе, и одежда древних царей, и разные древности, и материи, и земледельческие орудия, и модели жилищ и старинных храмов, — словом, целая наглядная энциклопедия, дающая
понятие о прошлом и настоящем Борнео, Суматры и Явы.
— Как для вас, господа, все эти вопросы с высоты теории легко решаются! — говорил между тем Киселев. — Для вас кустарь, мужик, фабричный — все это отвлеченные
понятия, а между тем они — люди, живые люди, с кровью, нервами и мозгом. Они тоже страдают, радуются, им тоже хочется есть, не глядя на то, разрешает ли им это «
исторический ход вещей»… Вот я в Нижнем получил от моих палашковских артельщиков письмо…
С другой стороны, она столько слышала о графе Аракчееве, о его служебной карьере, о быстром возвышении из простого артиллерийского офицера до друга и правой руки двух государей, что стала невольно сопоставлять его имя с
понятием о великом
историческом деятеле.
Оставляя в удел народу тяжкое иго, шляхта добивалась для самой себя вольности, какая может существовать лишь в отвлеченном
понятии, и результатом таких усилий явилось liberum veto, дающее право одному члену представительного учреждения парализовать решение всех остальных, знаменитое
историческое «не позволям» — фраза, могущая служить лучшей красноречивой эпитафией над политическою могилою Польши.
Понятие это есть единственная ручка, посредством которой можно владеть матерьялом истории при теперешнем ее изложении, и тот, кто отломил бы эту ручку, как то сделал Бокль, не узнав другого приема обращения с
историческим материалом, тот только лишил бы себя последней возможности обращаться с ним.
Неизбежность
понятия о власти, для объяснения
исторических явлений, лучше всего доказывают сами общие историки и историки культуры, мнимо отрешающиеся от
понятия о власти и неизбежно на каждом шагу употребляющие его.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити
исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что всё человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное
понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого — нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.