Неточные совпадения
Он не был ни технолог, ни
инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что
стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
— Да как же ты хочешь? — сказал Степан Аркадьич. — Ну, положим, директор банка получает десять тысяч, — ведь он
стоит этого. Или
инженер получает двадцать тысяч. Живое дело, как хочешь!
Инженер неуклюже вылез из кресла, оглянулся, взял шляпу и,
стоя боком к Самгину, шумно вздохнув, спросил...
Все эти гости были самым больным местом в душе Привалова, и он никак не мог понять, что интересного могла находить Зося в обществе этой гуляющей братии. Раз, когда Привалов зашел в гостиную Зоси, он сделался невольным свидетелем такой картины: «Моисей»
стоял в переднем углу и, закрывшись ковром, изображал архиерея, Лепешкин служил за протодьякона, а Половодов, Давид, Иван Яковлич и горные
инженеры представляли собой клир. Сама Зося хохотала как сумасшедшая.
— Поддельные, ничего не
стоят. Я настоящие брильянты за версту отличу, — отвечал
инженер.
Лука. Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да! (За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у
инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача
стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
— Я не спорю, — сказал
инженер, склоняя голову; около него
стоял мальчик в серых лохмотьях, маленький, точно мяч, разбитый игрою; держа в грязных лапах букетик крокусов, он настойчиво говорил...
Знакомое мне ущелье Черека уж стало не то: вместо головоломного карниза, по которому мы тогда бедовали, проложена дорога, по которой ездили арбы. Кое-где рабочие разделывали дорогу. В том самом месте, где мы тогда остановились перед скалой, заградившей путь,
стояла рабочая казарма и жил
инженер.
Москва в первый раз увидала туров в восьмидесятых годах. Известный охотник городской
инженер Н. М. Левазов, тот самый, который очистил авгиевы конюшни Неглинки, основав Русский охотничий клуб, поехал на Кавказ охотиться под Эльбрусом и привез трех красавцев туров, из которых препаратор Бланк сделал великолепные чучела. Они и
стояли в первом зале Охотничьего клуба вплоть до его закрытия уже после Октября. Но видеть их могли только члены и гости клуба.
Среди двора
стоял инженер в кожаном пальто с капюшоном и говорил громко...
— Ну-с,
стоим мы этак в Яжелбицах, а в это время, надо вам сказать, рахинские крестьяне подняли бунт за то, что
инженеры на их село шоссе хотели вести.
От выработки до вашгерда было сажен двести с небольшим. У низенькой плотины
стоял деревянный ящик длиной аршина два; один бок этого ящика был вынут, а дно сделано покатым, в несколько уступов. Это была нижняя часть вашгерда, или площадка; сверху она была прикрыта продырявленным железным листом в деревянной раме — это грохот. Площадка и грохот составляли весь нехитрый прибор, на котором производилась промывка золотоносных песков, на ученом языке горных
инженеров этот прибор называется вашгердом.
Один
инженер сказал, что камень надо разбивать на куски порохом и потом по частям свезти его, и что это будет
стоить 8000 рублей; другой сказал, что под камень надо подвести большой каток и на катке свезти камень, и что это будет
стоить 6000 рублей.
На площади в одном городе лежал огромный камень. Камень занимал много места и мешал езде по городу. Призвали
инженеров и спросили их, как убрать этот камень и сколько это будет
стоить.
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса. Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами,
стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой,
инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.
Восхищаясь огнями и насыпью, которая
стоит миллионы, охмелевший от вина и сантиментально настроенный
инженер похлопал по плечу студента фон Штенберга и продолжал в шутливом тоне...
Студент
стоял неподвижно, засунув руки в карманы, и не отрывал глаз от огней. Он не слушал
инженера, о чем-то думал и, по-видимому, переживал то настроение, когда не хочется ни говорить, ни слушать. После долгого молчания он обернулся ко мне и сказал тихо...
Другая станция. Поезд
стоит десять минут. Перед вторым звонком, когда Подтягин
стоит около буфета и пьет сельтерскую воду, к нему подходят два господина, один в форме
инженера, другой в военном пальто.
В узком входе на палубу солдаты сбивались в кучу и останавливались. Сбоку на возвышении
стоял какой-то
инженер и, выходя из себя, кричал...
Вышла Лелька из столовой. Захотелось ей пройтись. Осенние дни все
стояли солнечные и сухие. Солнышко ласково грело. Неприятный осадок был в душе от всего, что говорил
инженер Сердюков; хотелось встряхнуться, всполоснуть душу, смыть осадок. Так все трезво, так все сухо. Так буднично и серо становится, так смешно становится чем-нибудь увлекаться. Даже Буераков — и тот давал душе больше подъема, чем этот насмешливый, до самого нутра трезвый человек, более, однако, нужный для завода, чем тысяча Буераковых.