Неточные совпадения
Если под революцией понимать совершаемые в
известный исторический день насилия, убийства, кровопролития, если понимать под ней отмену всех
свобод, концентрационные лагеря и пр., то желать революции нельзя и нельзя ждать от нее явления нового человека, можно только при
известных условиях видеть в ней роковую необходимость и желать ее смягчения.
А какие оригиналы были в их числе и какие чудеса — от Федора Ивановича Чумакова, подгонявшего формулы к тем, которые были в курсе Пуансо, с совершеннейшей
свободой помещичьего права, прибавляя, убавляя буквы, принимая квадраты за корни и х за
известное, до Гавриила Мягкова, читавшего самую жесткую науку в мире — тактику.
Не
свобода есть создание необходимости (Гегель), а необходимость есть создание
свободы,
известного направления
свободы.
Тоска по
свободе овладевает некоторыми субъектами периодически и в этом отношении напоминает заной или падучую; рассказывают, будто она является в
известное время года или месяца, так что благонадежные каторжные, чувствуя приближение припадка, всякий раз предупреждают о своем побеге начальство.
Благодаря такой
свободе нравов некоторые из горничных, более неосторожные, делались в
известном положении, что всегда причиняло большое беспокойство старой адмиральше.
Свобода, заключенная между пределами незнания истины и признания
известной степени ее, кажется людям не
свободою, тем более, что, хочет или не хочет человек признать открывшуюся ему истину, он неизбежно будет принужден к исполнению ее в жизни.
Для каждого человека есть всегда истины, не видимые ему, не открывшиеся еще его умственному взору, есть другие истины, уже пережитые, забытые и усвоенные им, и есть
известные истины, при свете его разума восставшие перед ним и требующие своего признания. И вот в признании или непризнании этих-то истин и проявляется то, что мы сознаем своей
свободой.
— Так что же такое? Что за беда? Вот чего испугались! Общее место! Я знаю много хороших общих мест. Да вот, например:
свобода и порядок —
известное общее место.
Мы видели, что Овэн мог обогатиться филантропией — и растратил свое состояние на бедных; мог сделаться другом и любимцем всех партий — и ожесточил их все против себя; мог дойти до степеней
известных — и вместо того потерял всякое уважение к себе в высшем обществе; мог получить в свою власть целый край, отказавшись от одной из основных идей своих, — и не получил ничего, потому что прежде всего требовал от мексиканского правительства гарантий для
свободы этой самой идеи.
И жалко стало Наташе своей девической, беззаботной жизни, с ее простотой и
свободою; грустно стало, что мало будет слышать она болтовню своих маленьких братцев и сестриц, которые прежде надоедали ей, и жаль стало бесконечных рассказов мадам де Фуасье, также давно ей
известных и также давно наскучивших.
— Да так же, не нужна. На что она, эта хваленая
свобода, человеку? Человек свободный — это дело
известное — либо скучает, либо дурачится.
8-е марта показало самым наглядным и убедительным образом, чего стоит
свобода личного мнения, во сколько ценится независимость убеждения и вообще чтó значит «сметь свое суждение иметь», и этим-то самым 8-е же марта для меньшинства образованного общества поднесло первую склянку отрезвляющего спирта: оно сделало поворот в
известной части наименее зависимого общественного мнения, и в этом, так сказать, историческая заслуга 8-го марта; в этом лежит его право на память в летописях санкт-петербургского развития и прогресса.
Этот арест и все это дело, казавшиеся такими пустяками на
свободе, стали теперь страшно пугать его, в особенности после того, как это приняло такой неожиданный оборот и как пришлось отведать на опыте, что такое значит арест
известного рода.
Свобода философствования, как и всякая
свобода, имеет в себе
известный риск, но в
свободе и состоит ее царственное достоинство.
Не нужно до конца предаваться заботам и интересам мира сего, каковы бы они ни были, нужно соблюдать по отношению к ним
известную внутреннюю дистанцию, сохранять духовную
свободу.
Для того, кто уяснит себе эту действительную точку зрения оккультизма, отпадает также и возражение, будто чрез то, что положение вещей в
известном смысле предопределимо, становится невозможной какая-либо
свобода человека.
«Воспитание, как умышленное формирование людей по
известным образцам, не плодотворно, не законно, не возможно, — говорит Толстой. — Воспитание портит, а не исправляет людей. Чем больше испорчен ребенок, тем меньше нужно его воспитывать, тем больше нужно ему
свободы».
Она имеет положительное значение, когда вечными началами признается
свобода, справедливость, братство людей, высшая ценность человеческой личности, которую нельзя превращать в средство, и имеет отрицательное значение, когда такими началами признаются относительные исторические, социальные и политические формы, когда эти относительные формы абсолютизируются, когда исторические тела, представляющиеся «органическими», получают санкцию священных, например монархия или
известная форма собственности.
Социальное реформирование общества воспринимается как насилие теми, для кого
известный привычный социальный строй представляется
свободой, хотя бы он был страшно несправедлив.
Революция всегда была направлена против деспотизма и тирании, но она всегда в
известный момент своего разворачивания создавала диктатуру и тиранию, отменяла все
свободы.
Та степень
свободы зла,
свободы греховной похоти, которая определяет жизнь буржуазно-капиталистического общества, этически не может быть терпима, как не может быть терпима на
известной ступени нравственного сознания
свобода зла и греховной похоти, определявшей строй, основанный на рабстве, на превращении человека, несущего образ и подобие Божье, в вещь, которую можно продавать и покупать.
В мире есть зло и несправедливость, есть безвинное страдание, потому что есть не только причинность, но и
свобода, потому что
известное направление
свободы стало неотвратимой причинностью.
Находясь в положении камердинера-друга лица высокопоставленного в столице, Степан пользовался относительной
свободой, приобретя, воспитываясь вместе со своим барином,
известный аристократический лоск, которым он умел при случае воспользоваться, он мог вращаться в публичных местах, далеко не совместных с его званием.
Весьма часто представление о большей или меньшей
свободе различно, смотря по различной точке зрения, с которой мы рассматриваем явление; но, всегда одинаково, каждое действие человека представляется нам не иначе, как
известным соединением
свободы и необходимости. В каждом рассматриваемом действии мы видим
известную долю
свободы и
известную долю необходимости. И всегда, чем более в каком бы то ни было действии мы видим
свободы, тем менее необходимости; и чем более необходимости, тем менее
свободы.
Но если хоть одна из бесчисленных причин известна нам, мы признаем уже
известную долю необходимости и менее требуем возмездия за преступление, менее признаем заслуги в добродетельном поступке, менее
свободы в казавшемся оригинальным поступке.
Ряд опытов и рассуждений показывает каждому человеку, что он как предмет наблюдения подлежит
известным законам, и человек подчиняется им и никогда не борется с раз узнанным им законом тяготения или непроницаемости. Но тот же ряд опытов и рассуждений показывает ему, что полная
свобода, которую он сознает в себе — невозможна, что всякое действие его зависит от его организации, от его характера и действующих на него мотивов; но человек никогда не подчиняется выводам этих опытов и рассуждений.
Если люди произошли от обезьян в неизвестный период времени, то это столь же понятно, как и то, что люди произошли от горсти земли в
известный период времени (в первом случае X есть время, во втором происхождение), и вопрос о том, каким образом соединяется сознание
свободы человека с законом необходимости, которому подлежит человек, не может быть разрешен сравнительною физиологией и зоологией, ибо в лягушке, кролике и обезьяне мы можем наблюдать только мускульно-нервную деятельность, а в человеке — и мускульно-нервную деятельность, и сознание.
1) Как бы ни увеличивалось наше знание тех пространственных условий, в которых находится человек, знание это никогда не может быть полное, так как число этих условий бесконечно, велико так же, как бесконечно пространство. И потому как скоро определены не все условия, не все влияния на человека, то и нет полной необходимости, а есть
известная доля
свободы.
Представляется ли мне благом сохранение в 12-м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского или других университетов, или
свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или
известного рода европейское просвещение — прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, еще другие, более общие и недоступные мне цели.
Разрешение вопроса о
свободе и необходимости для истории, перед другими отраслями знания, в которых разрешался этот вопрос, имеет то преимущество, что для истории вопрос этот относится не к самой сущности воли человека, а к представлению о проявлении этой воли в прошедшем и в
известных условиях.
Каждый человек живет для себя, пользуется
свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое-то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в
известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Всё, чтò мы знаем о жизни людей, есть только
известное отношение
свободы к необходимости, т. е. сознания к законам разума.
Во-первых, историк описывает деятельность отдельных лиц, по его мнению, руководивших человечеством: один считает таковыми одних монархов, полководцев, министров; другой, — кроме монархов — и ораторов, ученых, реформаторов, философов и поэтов. Во-вторых, цель, к которой ведется человечество, известна историку: для одного цель эта есть величие римского, испанского, французского государств; для другого — это
свобода, равенство,
известного рода цивилизация маленького уголка мира, называемого Европою.