Неточные совпадения
Услышит о каком-нибудь замечательном
произведении — у него явится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и если принесут скоро, он примется за нее, у него начнет формироваться
идея о предмете; еще шаг — и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая.
— Ты прелесть, Вера, ты наслаждение! у тебя столько же красоты в уме, сколько в глазах! Ты вся — поэзия, грация, тончайшее
произведение природы! — Ты и
идея красоты, и воплощение
идеи — и не умирать от любви к тебе? Да разве я дерево! Вон Тушин, и тот тает…
Огромное значение, которое приобрела у нас публицистическая литературная критика во вторую половину XIX в., объясняется тем, что, по цензурным условиям, лишь в форме критики литературных
произведений можно было выражать философские и политические
идеи.
Нет, совсем другое представляется нам в этой драме применительно к общей
идее, какую находим мы во всех
произведениях Островского.
Мало того — ему сделан был даже упрек в том, что верному изображению действительности (т. е. исполнению) он отдается слишком исключительно, не заботясь об
идее своих
произведений.
Мы уже замечали, что общие
идеи принимаются, развиваются и выражаются художником в его
произведениях совершенно иначе, нежели обыкновенными теоретиками.
Он мог брать для своих изображений не те жизненные факты, в которых известная
идея отражаемся наилучшим образом, мог давать им произвольную связь, толковать их не совсем верно; но если художническое чутье не изменило ему, если правда в
произведении сохранена, — критика обязана воспользоваться им для объяснения действительности, равно как и для характеристики таланта писателя, но вовсе не для брани его за мысли, которых он, может быть, еще и не имел.
— Например, Загоскин [Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) — русский писатель, автор многочисленных романов, из которых наибольшей известностью пользовались «Юрий Милославский» и «Рославлев».], Лажечников [Лажечников Иван Иванович (1792—1869) — русский писатель, автор популярных в 30-40-е годы XIX в. исторических романов: «Ледяной дом» и др.], которого «Ледяной дом» я раз пять прочитала, граф Соллогуб [Соллогуб Владимир Александрович (1814—1882) — русский писатель, повести которого пользовались в 30-40-х годах большим успехом.]: его «Аптекарша» и «Большой свет» мне ужасно нравятся; теперь Кукольник [Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868) — русский писатель, автор многочисленных драм и повестей, проникнутых охранительными крепостническими
идеями.], Вельтман [Вельтман Александр Фомич (1800—1870) — русский писатель, автор
произведений, в которых идеализировалась патриархальная старина...
То было одно из многочисленных доморощенных
произведений, в которых начитанные, но бездарные авторы отборным, но мертвенным языком, прилежно, но неуклюже проводили какую-нибудь «глубокую» или «животрепещущую»
идею, представляли так называемый трагический конфликт и наводили скуку… азиатскую, как бывает азиатская холера.
— Художественное
произведение тогда лишь значительно и полезно, когда оно в своей
идее содержит какую-нибудь серьезную общественную задачу, — говорил Костя, сердито глядя на Ярцева. — Если в
произведении протест против крепостного права или автор вооружается против высшего света с его пошлостями, то такое
произведение значительно и полезно. Те же романы и повести, где ах, да ох, да она его полюбила, а он ее разлюбил, — такие
произведения, говорю я, ничтожны и черт их побери.
Художественное
произведение может быть выражением известной
идеи не потому, что автор задался этой
идеей при его создании, а потому, что автора его поразили такие факты действительности, из которых эта
идея вытекает сама собою.
Обыкновенно это происходит не так впрочем, чтобы литератор заимствовал у философа его
идеи и потом проводил их в своих
произведениях.
Этот способ критики мы видели не раз в приложении к Островскому, хотя никто, разумеется, и не захочет в том признаться, а еще на нас же, с больной головы на здоровую, свалят обвинение, что мы приступаем к разбору литературных
произведений с заранее принятыми
идеями и требованиями.
— Тургенев в своих
произведениях учит, чтобы всякая возвышенная, честно мыслящая девица уходила с любимым мужчиною на край света и служила бы его
идее, — сказал Орлов, иронически щуря глаза.
Содержание, достойное внимания мыслящего человека, одно только в состоянии избавить искусство от упрека, будто бы оно — пустая забава, чем оно и действительно бывает чрезвычайно часто; художественная форма не спасет от презрения или сострадательной улыбки
произведение искусства, если оно важностью своей
идеи не в состоянии дать ответа на вопрос: «да стоило ли трудиться над подобными пустяками?» Бесполезное не имеет права на уважение.
Предположим, что в
произведении искусства развивается мысль: «временное уклонение от прямого пути не погубит сильной натуры», или: «одна крайность вызывает другую»; или изображается распадение человека с самим собою; или, если угодно, борьба страстей с высшими стремлениями (мы указываем различные основные
идеи, которые видели в «Фаусте»), — разве не представляются в действительной жизни случаи, в которых развивается то же самое положение?
Но если под прекрасным понимать то, что понимается в этом определении, — полное согласие
идеи и формы, то из стремления к прекрасному надобно выводить не искусство в частности, а вообще всю деятельность человека, основное начало которой — полное осуществление известной мысли; стремление к единству
идеи и образа — формальное начало всякой техники, стремление к созданию и усовершенствованию всякого
произведения или изделия; выводя из стремления к прекрасному искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству
идеи и формы.
Сюда, во-первых, принадлежат различные житейские стремления и потребности художника, не позволяющие ему быть только художником и более ничем; во-вторых, его умственные и нравственные взгляды, также не позволяющие ему думать при исполнении исключительно только о красоте; в-третьих, накоиец,
идея художественного создания является у художника обыкновенно не вследствие одного только стремления создать прекрасное: поэт, достойный своего имени, обыкновенно хочет в своем
произведении передать нам свои мысли, свои взгляды, свои чувства, а не исключительно только созданную им красоту.
Иначе сказать: «
Идея прекрасного, не осуществляемая действительностью, осуществляется
произведениями искусства».
6) Трагическое не имеет существенной связи с
идеею судьбы или необходимости. В действительной жизни трагическое большею частью случайно, не вытекает из сущности предшествующих моментов. Форма необходимости, в которую облекается оно искусством, — следствие обыкновенного принципа
произведений искусства: «развязка должна вытекать из завязки», или неуместное подчинение поэта понятиям о судьбе.
«
Произведение искусства стремится к гармонии
идеи с образом» ни более, «и менее, как
произведение сапожного мастерства, ювелирного ремесла, каллиграфии, инженерного искусства, нравственной решимости.
Здесь же считаю не излишним заметить, что в определении красоты как единства
идеи и образа, — в этом определении, имеющем в виду не прекрасное живой природы, а прекрасные
произведения искусств, уже скрывается зародыш или результат того направления, по которому эстетика обыкновенно отдает предпочтение прекрасному в искусстве перед прекрасным в живой действительности.
Но в нем есть справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть и другой справедливый намек на свойство истинно художественных
произведений искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь интересное вообще для человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что
идея — «нечто общее, действующее всегда и везде»); отчего происходит это, увидим на своем месте.
Совершенно другой смысл имеет другое выражение, которое выставляют за тожественное с первым: «прекрасное есть единство
идеи и образа, полное слияние
идеи с образом»; это выражение говорит о действительно существенном признаке — только не
идеи прекрасного вообще, а того, что называется «мастерским
произведением», или художественным
произведением искусства: прекрасно будет
произведение искусства действительно только тогда, когда художник передал в
произведении своем все то, что хотел передать.
Фуй, какой нервный. Слезы на глазах… Я что хочу сказать? Вы взяли сюжет из области отвлеченных
идей. Так и следовало, потому что художественное
произведение непременно должно выражать какую-нибудь большую мысль. Только то прекрасно, что серьезно. Как вы бледны!
Л-у, конечно, будет трудно разобрать его картину со стороны техники, но он сумеет коснуться ее значения как
произведения искусства, которое не терпит, чтобы его низводили до служения каким-то низким и туманным
идеям.
Зато плодом чтения их бывает более или менее полное (смотря по степени таланта автора) согласие с
идеею, положенною в основание
произведения.
Нет, веяние современного образования коснулось и Обломова: он уже читал по выбору, сознательно. «Услышит о каком-нибудь замечательном
произведении, — у него явится позыв познакомиться с ним: он ищет, просит книги, и, если принесут скоро, он примется за нее, у него начнет формироваться
идея о предмете; еще шаг, и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, а книга лежит подле него недочитанная, непонятая…
Только писатель, умеющий достойным образом выразить в своих
произведениях чистоту и силу этих высших
идей и ощущений, умеющий сделаться понятным всякому человеку, несмотря на различие времен и народностей, остается надолго памятным миру, потому что постоянно пробуждает в человеке сочувствие к тому, чему он не может не сочувствовать, не переставая быть человеком.
Программная статья Горького, постулирующая принципы его «западничества» и поясняющая его «этнологические» мотивы в
произведениях конца 10-х гг. ХХ в. («окуровский цикл», «По Руси»).
Идеи Горького любопытно сопоставить с концепцией «духовного Китая» Д. С. Мережковского («Грядущий Хам»), а также с позднейшим культом «нового Средневековья» Н. А. Бердяева, восходящими к противопоставлению «деятельной личности» Запада — «пассивному фатализму» Востока.
Разумеется, самые основания борьбы, то есть
идеи и стремления, — видоизменялись в каждом
произведении или, с течением времени и обстоятельств, выказывались более определенно и резко.
Мы сочли нужным высказать это для того, чтобы оправдать свой прием — толковать о явлениях самой жизни на основании литературного
произведения, не навязывая, впрочем, автору никаких заранее сочиненных
идей и задач.
Он быстро угадывал новые потребности, новые
идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих
произведениях обыкновенно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество.
Разумеется, не все гении, и не от всех можно ожидать подобного эффекта, но все же до известной степени он есть и в каждом художественном
произведении, и притом поэты с меньшим талантом обыкновенно являются публике с созданиями, в которых и
идеи отразились сравнительно меньшей важности и обширности; но все же хоть что-нибудь, хоть в самых маленьких размерах, но отразилось что-нибудь полно и самобытно: иначе нечего искать в
произведении и признаков художественного таланта.
С кого следовало, взяли подписку; заикнулись было тут о золовке; но, уверившись, что золовка была в некотором смысле миф, то есть
произведение недостаточности воображения Семена Ивановича, в чем, по справкам, не раз упрекали покойного, — то тут же
идею оставили как бесполезную, вредную и в ущерб доброго имени его, господина Прохарчина, относящуюся; тем дело и кончилось.
Князю необыкновенно улыбнулась
идея — самому быть редактором и печатать в своем журнале все свои
произведения.
В этом замечательном
произведении ранней немецкой мистики, как бы открывающем ее изумительный расцвет в последующих столетиях,
идеи отрицательного богословия еще не получают развития.
Учение Платона об
идеях, вершиной которых является
идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз:
идеи имеют самосущее бытие в «умном месте», представляя собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя мирами существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и
произведения, эроса и его предмета и т. д.
Особой оригинальности или философской ясности суждения автора «Изложения православной веры» не имеют, сравнительно с учениями св. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, однако высокий вероучительный авторитет этого
произведения заставляет с особенным вниманием относиться к его
идеям, в частности и по вопросу об «апофатическом» богословии. Приведенные суждения даже текстуально близки к соответственным местам из сочинений Ареопагита, святых Максима, Василия Великого и др.
Но в нашем мире, когда творец творит какое-нибудь
произведение, то оно носит имя этого творца, на нем запечатлена
идея этого творца и в него переходит энергия творца.
Бриллиантов в своей превосходной книге «Влияние восточного богословия на западное в
произведениях Иоанна Скотта Эригены» так излагает учение Эригены: «В конце концов человеческая природа в ее причинах, т. е.
идеях, прейдет в Самого Бога: насколько в Нем именно и существуют
идеи…
Он ощутил в себе неудержимый позыв дать горделивый отпор, в котором не намерен был вступаться за свое
произведение, но хотел сказать критику, что не он может укорять в несвободности художника за то, что он не запрягает свою музу в ярмо и не заставляет ее двигать топчак на молотилке; что не им, слугам посторонних искусству
идей, судить о свободе, когда они не признают свободы за каждым делать что ему угодно; что он, Фебуфис, не только вольней их, но что он совсем волен, как птица, и свободен даже от предрассудка, желающего запрячь свободное искусство в плуг и подчинить музу служению пользам того или другого порядка под полицейским надзором деспотической критики.
Гервинус, Шлоссер, например, и другие то доказывают, что Наполеон есть
произведение революции,
идей 1789 года и т. д., то прямо говорят, что поход 12-го года и другие не нравящиеся им события суть только
произведения ложно направленной воли Наполеона и что самые
идеи 1789 года были остановлены в своем развитии вследствие произвола Наполеона.
Художник будто спал где-то в каком-то заколдованном царстве и не заметил, Что в искусстве уже началось живое веяние, и здравый ум просвещенного человека отказывается высоко ценить художественные
произведения, ласкающие одно зрение, не имеющие возвышающей или порицающей
идеи.