Неточные совпадения
Самгин тоже простился и быстро вышел, в расчете, что
с этим парнем безопаснее идти. На улице в темноте
играл ветер, и, подгоняемый его толчками, Самгин быстро догнал Судакова, — тот шел не торопясь, спрятав одну руку за пазуху, а другую в карман брюк, шел быстро и пытался свистеть, но свистел плохо, — должно быть, мешала разбитая губа.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, —
ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал
играть кадриль в четыре руки
с Таней.
Зато она не боится сквозного
ветра, ходит легко одетая в сумерки — ей ничего! В ней
играет здоровье; кушает она
с аппетитом; у ней есть любимые блюда; она знает, как и готовить их.
Поэтому нас
ветер кидал лишь по морю,
играл нами как кошка мышью; схватит, ударит
с яростью о волны, поставит боком…
Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядя на улицу. За окном было холодно и мутно.
Играл ветер, сдувая снег
с крыш маленьких сонных домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал на землю и гнал вдоль улицы белые облака сухих снежинок…
О, как мила она,
Елизавета Тушина,
Когда
с родственником на дамском седле летает,
А локон ее
с ветрами играет,
Или когда
с матерью в церкви падает ниц,
И зрится румянец благоговейных лиц!
Тогда брачных и законных наслаждений желаю
И вслед ей, вместе
с матерью, слезу посылаю.
Все опричники, одетые однолично в шлыки и черные рясы, несли смоляные светочи. Блеск их чудно
играл на резных столбах и на стенных украшениях.
Ветер раздувал рясы, а лунный свет вместе
с огнем отражался на золоте, жемчуге и дорогих каменьях.
Я пробился к самому шару. Вдали
играл оркестр. Десяток пожарных и рабочих удерживали шар, который жестоко трепало
ветром. Волновался владелец шара, старичок, немец Берг, — исчез его помощник Степанов,
с которым он должен был лететь. Его ужас был неописуем, когда подбежавший посланный из номеров сказал, что Степанов вдребезги пьян, и велел передать, что ему своя голова дорога и что на такой тряпке он не полетит. Берг в отчаянии закричал...
Он похож на сухую былинку, — дует
ветер с моря и носит ее,
играя ею, — Пепе прыгает по камням острова,
с восхода солнца по закат, и ежечасно откуда-нибудь льется его неутомимый голосишко...
В селе, за четыре версты,
У церкви, где
ветер шатает
Подбитые бурей кресты,
Местечко старик выбирает;
Устал он, работа трудна,
Тут тоже сноровка нужна —
Чтоб крест было видно
с дороги,
Чтоб солнце
играло кругом.
В снегу до колен его ноги,
В руках его заступ и лом...
Крупные, сверкающие капли сыпались быстро,
с каким-то сухим шумом, точно алмазы; солнце
играло сквозь их мелькающую сетку; трава, еще недавно взволнованная
ветром, не шевелилась, жадно поглощая влагу; орошенные деревья томно трепетали всеми своими листочками; птицы не переставали петь, и отрадно было слушать их болтливое щебетанье при свежем гуле и ропоте пробегавшего дождя.
К концу дня дождь перестал и
ветер начал заметно стихать. Фон Корен уже помирился
с мыслью, что ему сегодня не уехать, и сел
играть с Самойленком в шахматы; но когда стемнело, денщик доложил, что на море показались огни и что видели ракету.
И
ветер колыбель его качал,
И месяц полуночи
с ним
играл!
Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушукания деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло
с темных полей, чувствовал, как
ветер, летевший к нему навстречу, —
ветер с родины, — ласково ударял в его лицо,
играл в его волосах и бороде; видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчетные звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
Ветер шевелил солому по дороге, а котенок
играл с соломой, и дети радовались на него.
Когда
ветры небесные вихрями
играют перед лицом Божиим, заигрывают они иной раз и
с видимою тварию —
с цветами,
с травами,
с деревьями.
— Ну, теперь делу шабáш, ступай укладывайся, — сказал Патап Максимыч. — Да смотри у меня за Прасковьей-то в оба, больно-то баловаться ей не давай. Девка тихоня, спать бы ей только, да на то полагаться нельзя — девичий разум, что храмина непокровенна, со всякой стороны
ветру место найдется… Девка молодая, кровь-то
играет — от греха, значит, на вершок, потому за ней и гляди… В лесах на богомолье пущай побывает, пущай и в Китеж съездит, только чтоб, опричь стариц, никого
с ней не было, из моло́дцов то есть.
«Противная штука!» — рассердился Андрей Николаевич. В одном этом отношении он не разделял вкусов владельца большого дома, и когда тот поставил на крышу арфу и
ветер начал
играть свои печальные песни, он никак не мог понять, зачем нужны эти песни человеку
с белыми зубами и яркой улыбкой.
И
ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою
игралИ
с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Публики было мало. Оркестр
играл «Шествие гномов», попурри из «Фауста».
Ветер бушевал и трепал на пюпитрах ноты. Богодаров оживленно говорил
с Ордынцевым. Вскоре они вполголоса горячо заспорили о чем-то.