Неточные совпадения
Самгин сел, пытаясь снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это
напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с ноги, точно прирос к ней. В комнате сгущался кисловатый
запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось позвонить, чтоб пришел слуга, вытер пол. Не хотелось видеть человека, все равно — какого.
Вином от нее не
пахло, только духами. Ее восторг
напомнил Климу ожесточение, с которым он думал о ней и о себе на концерте. Восторг ее был неприятен. А она пересела на колени к нему, сняла очки и, бросив их на стол, заглянула в глаза.
Когда он закуривал новую папиросу, бумажки в кармане пиджака
напомнили о себе сухим хрустом. Самгин оглянулся — все вокруг было неряшливо, неприятно, пропитано душными
запахами. Пришли двое коридорных и горничная, он сказал им, что идет к доктору, в 32-й, и, если позвонят из больницы, сказали бы ему.
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит
запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины
напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев на Марину, он увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
— Да, правительство у нас бездарное, царь — бессилен, — пробормотал он, осматривая рассеянно десятки сытых лиц; красноватые лица эти в дымном тумане
напоминали арбузы, разрезанные пополам. От шума,
запахов и водки немножко кружилась голова.
В сумраке, среди ковров и мягкой мебели, Марина
напоминала одалиску, изображенную жирной кистью какого-то француза. И
запах вокруг нее — восточный: кипарисом, ладаном, коврами.
Поручика в купе уже не было, о нем
напоминал запах коньяка, медный изогнутый прут и занавеска под столиком.
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязно-желтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил
запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш,
напоминая шорох ночных бабочек о стекло окна.
Мы попробовали, да и не могли отстать: лук сладковатый, слегка едок и только
напоминает запах нашего лука.
Ее степной
запах мгновенно
напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней.
Было жарко, душил густой тяжелый
запах,
напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови; в голове или сердце росла какая-то опухоль; всё, что я видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило, уничтожало…
Чем выше все они стали подниматься по лестнице, тем
Паша сильнее начал чувствовать
запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке, с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и
напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Слова Промптова
пахнули на меня чем-то знакомым, хотя и недосказанным; они
напомнили мне о какой-то жгучей задаче, которую я постоянно стирался обойти, но от разрешения которой — я это смутно чувствовал — мне ни под каким видом не избавиться.
Необозримые леса, по местам истребленные жестокими пожарами и пересекаемые быстрыми и многоводными лесными речками, тянутся по обеим сторонам дороги, скрывая в своих неприступных недрах тысячи зверей и птиц, оглашающих воздух самыми разнообразными голосами; дорога, бегущая узеньким и прихотливым извивом среди обгорелых пней и старых деревьев, наклоняющих свои косматые ветви так низко, что они беспрестанно цепляются за экипаж,
напоминает те старинные просеки, которые устроены как бы исключительно для насущных нужд лесников, а не для езды; пар, встающий от тучной, нетронутой земли, сообщает мягкую, нежную влажность воздуху, насыщенному смолистым
запахом сосен и елей и милыми, свежими благоуханиями многоразличных лесных злаков…
— Может быть, сбился? Увы, мне нет развития! Всё погубил! Верите ли, Николай Всеволодович, здесь впервые очнулся от постыдных пристрастий — ни рюмки, ни капли! Имею угол и шесть дней ощущаю благоденствие совести. Даже стены
пахнут смолой,
напоминая природу. А что я был, чем я был?
Трудности египетского похода нимало не изменили его [
Напоминаю читателям, что Редедя — странствующий полководец, который только что воевал в Египте, по приглашению Араби-паши (Прим. M. E.
Кроме женщин, Ефимушка ни о чем не говорит, и работник он неровный — то работает отлично, споро, то у него не ладится, деревянный молоток клеплет гребни лениво, небрежно, оставляя свищи. От него всегда
пахнет маслом, ворванью; но у него есть свой
запах, здоровый и приятный, он
напоминает запах свежесрубленного дерева.
Мебель, ковры, зеркала и все, что нагромождало квартиру хозяина, не нравилось мне, раздражая своей грузной неуклюжестью и
запахами краски, лака; мне вообще не нравились комнаты хозяев,
напоминая сундуки, набитые ненужным, излишним.
Нет, никому и даже ни своей елейной Наталье Николаевне, которой
запах дыма и во сне только
напоминает один самовар…
Сначала долго пили чай, в передней комнате, с тремя окнами на улицу, пустоватой и прохладной; сидели посредине её, за большим столом, перегруженным множеством варений, печений, пряниками, конфетами и пастилами, — Кожемякину стол этот
напомнил прилавки кондитерских магазинов в Воргороде. Жирно
пахло съестным, даже зеркало — казалось — смазано маслом, жёлтые потеки его стекали за раму, а в средине зеркала был отражён чёрный портрет какого-то иеромонаха, с круглым, кисло-сладким лицом.
Но тонкий
запах резеды, оставленный Еленой в его бедной темной комнатке,
напоминал ее посещение. Вместе с ним, казалось, еще оставались в воздухе и звуки молодого голоса, и шум легких, молодых шагов, и теплота и свежесть молодого девственного тела.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал
запах конопляного масла, готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он
напоминал собою известного зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
Сначала Маркушка сильно побаивался строгой старухи, которая двигалась по его лачужке с какой-то необыкновенной важностью и уж совсем не так, как суются по избе оглашенные приисковые бабы. Даже
запах росного ладана и восковых свеч, который сопровождал Татьяну Власьевну, — даже этот
запах как-то пугал Маркушку,
напоминая ему о чем-то великом и неизвестном, что теперь так грозно и неотразимо приближалось к нему. Мысль о будущем начинала точить и грызть Маркушку, как червь.
— А вы очень милы, надо вам сказать, — начал он. — Извините за трактирное сравнение, вы
напоминаете мне свежепросоленный огурчик; он, так сказать, еще
пахнет парником, но уже содержит в себе немножко соли и
запаха укропа. Из вас мало-помалу формируется великолепная женщина, чудесная, изящная женщина. Если б эта наша поездка происходила лет пять назад, — вздохнула он, — то я почел бы приятным долгом поступить в ряды ваших поклонников, но теперь, увы, я инвалид.
От нее шел легкий, едва уловимый
запах ладана, и это
напомнило ему время, когда он тоже веровал в бога и ходил ко всенощной и когда мечтал много о чистой, поэтической любви.
А главное: этот
запах, неотступный, неотвязный, сладкий, тяжелый
запах не давал ему покоя, и все сильней и сильней разливался в темноте, и все настойчивее
напоминал ему что-то, чего он никак уловить не мог…
Взгляд Евсея скучно блуждал по квадратной тесной комнате, стены её были оклеены жёлтыми обоями, всюду висели портреты царей, генералов, голых женщин,
напоминая язвы и нарывы на коже больного. Мебель плотно прижималась к стенам, точно сторонясь людей,
пахло водкой и жирной, тёплой пищей. Горела лампа под зелёным абажуром, от него на лица ложились мёртвые тени…
— Я рад этому, потому что, рано поутру с росой, мне приятен этот
запах и
напоминает много приятного, досадно только, что с трубочкой в зубах старик всегда раскуражится, что-то вообразит о себе и сядет боком, непременно боком; а мне больно с этой стороны.
«Дул ветер…» — написав это, я опрокинул неосторожным движением чернильницу, и цвет блестящей лужицы
напомнил мне мрак той ночи, когда я лежал в кубрике «Эспаньолы». Это суденышко едва поднимало шесть тонн, на нем прибыла партия сушеной рыбы из Мазабу. Некоторым нравится
запах сушеной рыбы.
В выражении и позе жены, показалось мне, было что-то психопатическое или монашеское, и ее комнаты со старинною мебелью, со спящими птицами в клетках и с
запахом герани, невысокие, полутемные, очень теплые,
напоминали мне покои игуменьи или какой-нибудь богомольной старухи-генеральши.
Затем под шалью заблестели большие неподвижные глаза, обозначился в потемках милый профиль и
запахло чем-то дорогим, давно знакомым, что
напоминало Никитину комнату Манюси.
Непосредственно ничто не
напоминало события, но в пустынности улицы, равнодушной к проезду губернатора, была тяжелая, сосредоточенная дума опущенных глаз, и в прозрачном воздухе чудился легкий
запах ладана.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед иконами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на ризах и на острых концах золотых сияний.
Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда
напоминает о смерти.
Толпа, где все так же
пахло мужиком и бабой, вытеснила его из Троицкого собора, и он опять очутился на площадке, где на мостовой сидели богомольцы и нищие, и где розовая колокольня, вытянутая вверх на итальянский манер, глядела на него празднично и совсем мирски,
напоминала скорее о суетной жизни городов, о всяких парадах и торжествах.
Комик посидел еще немного у больного, потом нежно поцеловал его и ушел. К вечеру забегал к Щипцову jeune-premier [Первый любовник (франц.).] Брама-Глинский. Даровитый артист был в прюнелевых полусапожках, имел на левой руке перчатку, курил сигару и даже издавал
запах гелиотропа, но, тем не менее, все-таки сильно
напоминал путешественника, заброшенного в страну, где нет ни бань, ни прачек, ни портных…
Этот
запах, немного нечистый, но возбуждающий, приятно
напомнил Юрасову ту, к которой он ехал, и, улыбнувшись, веселый, беспечный, расположенный к дружелюбной беседе, он пошел в вагон.
И этот тихий и дробный стук, напоминающий осень, и
запах взмоченной земли, и тишина — точно разорвали на мгновение кровавый и дикий кошмар, и, когда я взглянул на мокрое, блестящее от воды орудие, оно неожиданно и странно
напомнило что-то милое, тихое, не то детство мое, не то первую любовь.
Хороший густоцветный александрит немного менее карата, а брильянты каждый только по полукарату. Это опять, очевидно, с тем, чтобы брильянты, изображающие дела, не закрывали собою главного скромного камня, который должен
напоминать самое лицо благородного деятеля. Все это вделано в чистое, гладкое золото, без всякой пестроты и украшений, как делают англичане, чтобы перстень был дорогим воспоминанием, но чтобы от него «деньгами не
пахло».
Приехав домой, он распечатал его.
Запах ландышей в последний раз живо
напомнил все им пережитое и перечувствованное.
Солдаты разжигали в земляных печурках каолян и кипятили в котелках воду. Беловато-синие дымки вились над окопом. И назади, впереди, у наших и у японцев, — везде закурились дымки. В воздухе
запахло гарью,
напоминая о тепле и горячем чае. С середины люнета донесся голос Катаранова...