Неточные совпадения
— Нет, отнесись к этому серьезно! — посоветовал Лютов. — Тут не церемонятся! К доктору, — забыл фамилию, — Виноградову, кажется, — пришли с обыском, и частный пристав застрелил его. В затылок. Н-да. И похоже, что Костю Макарова зацапали, — он там у нас чинил людей и
жил у нас, но вот нет его, третьи
сутки. Фабриканта мебели Шмита — знал?
Пролежав в комнате Клима четверо
суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим
прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Он
прожил в столице несколько
суток, остро испытывая раздражающую неустроенность жизни.
Агафья Матвеевна трои
сутки жила одним кофе, и только для Ильи Ильича готовились три блюда, а прочие ели как-нибудь и что-нибудь.
— Что: или тяжело
жить на свете? — насмешливо продолжала бабушка, — шутка ли, сколько раз в
сутки с боку на бок придется перевалиться!
Отъезд откладывался на
сутки, и я возвращался еще провести день там, где провел лет семнадцать и где наскучило
жить.
Ямщик пообедал, задал корму лошадям, потом лег спать, а проснувшись, объявил, что ему ехать не следует, что есть мужик Шеин, который
живет особняком, на юру, что очередь за его сыновьями, но он богат и все отделывается. Я послал за Шеиным, но он рапортовался больным. Что делать? вооружиться терпением, резигнацией? так я и сделал. Я
прожил полторы
сутки, наконец созвал ямщиков, и Шеина тоже, и стал записывать имена их в книжку. Они так перепугались, а чего — и сами не знали, что сейчас же привели лошадей.
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что скажу:
прожил ты в Узле три недели и еще
проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и
сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно. 13 июня я закончил свои работы и распрощался с Хабаровском. На станции Ипполитовка Захаров и Дерсу
прожили четверо
суток, затем по моей телеграмме вышли к поезду и сели в наш вагон.
У местного манзовского населения сильно развито внимание к путнику. Всякий прохожий может бесплатно
прожить в чужой фанзе 3
суток, но если он останется дольше, то должен работать или уплачивать деньги за харчи по общей раскладке.
Сегодня первый раз приказано было сократить выдачу буды наполовину. Но и при этом расчете продовольствия могло хватить только на 2
суток. Если по ту сторону Сихотэ-Алиня мы не сразу найдем
жилые места, придется голодать. По словам китайцев, раньше в истоках Вай-Фудзина была зверовая фанза, но теперь они не знают, существует она или нет.
Оказалось, что он устроил себе между кладью дров и стенкой что-то вроде норы и
живет здесь уже двое
суток.
Верная моя Annette строит надежды на свадьбу наследника, [Семьи декабристов надеялись, что в связи со свадьбами своей дочери Марии (1839) и сына Александра (1841) Николай I облегчит участь сосланных; их надежды были обмануты.] писала ко мне об этом с Гаюсом, моим родственником, который проехал в Омск по особым поручениям к Горчакову;
сутки прожил у меня.
Горизонт
жил в гостинице «Эрмитаж» не более трех
суток, и за это время он успел повидаться с тремястами людей.
— А кто ее, сударь, ведает! побиральщица должна быть! она у нас уж тут трои
суток живет, ни за хлеб, ни за тепло не платит… на богомолье, бает, собиралась… позвать, что ли, прикажете?
— А как
живут! Известно: день да ночь —
сутки прочь! — объяснила Матрена Ивановна.
Двое
суток я
прожил у милых казаков.
И потому как человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и не знали того, что люди не любят умирать от голода, не имея права вырабатывать себе пропитание из земли, на которой они
живут, не любят работать под землей, в воде, в пекле, по 10—14 часов в
сутки и по ночам на разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.
— Кто мы есть? Народ, весьма примученный тяжёлою жизнью, ничем не вооружённый, голенький, сиротский, испуганный народ, азбучно говоря! Родства своего не помним, наследства никакого не ожидаем,
живём вполне безнадёжно, день да ночь —
сутки прочь, и все — авось, небось да как-нибудь — верно? Конечно — жизнь каторжная, скажем даже — анафемская жизнь! Но — однакоже и лентяи ведь и лежебоки, а? Ведь этого у нас не отнимешь, не скроешь, так ли?
Обе они
жили несколько
суток одним горем; горе сделало их ровнями.
Приняв молитву, Наталья впала в беспамятство и на вторые
сутки умерла, ни слова не сказав никому больше, — умерла так же молча, как
жила.
Васса. Три с полтиной за тысячу пудов — тридцать пять сотых копейки с пуда, это, конечно, маловато для грузчиков товаро-пассажирских пароходств — им приходится таскать грузы и за двадцать сажен и дальше. Вырабатывают они в среднем целковый в
сутки, а едят много и без мяса — не
живут. Вот вам бы на это обратить внимание, статеечку в газеты заказать, найти человечка, чтобы с грузчиками потолковал. Найдете такого?
Несчастный ястреб был еще
жив, но с вытянутыми и вывихнутыми ногами; через
сутки он издох…
Плетнев работал в типографии ночным корректором газеты, зарабатывая одиннадцать копеек в ночь, и, если я не успевал заработать, мы
жили, потребляя в
сутки четыре фунта хлеба, на две копейки чая и на три сахара.
— В
сутки умерла, от холеры. Вы бы не узнали его теперь, просто на себя не похож стал. «Без Матрены Марковны, говорит, жизнь мне в тягость. Умру, говорит, и славу богу, говорит; не желаю, говорит,
жить». Да, пропал бедняк.
Опять наступило лето, и доктор приказал ехать в деревню. Коврин уже выздоровел, перестал видеть черного монаха, и ему оставалось только подкрепить свои физические силы.
Живя у тестя в деревне, он пил много молока, работал только два часа в
сутки, не пил вина и не курил.
И с сознанием этим, да еще с болью физической, да еще с ужасом надо было ложиться в постель и часто не спать от боли большую часть ночи. А на утро надо было опять вставать, одеваться, ехать в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть с теми же двадцатью четырьмя часами в
сутках, из которых каждый был мучением. И
жить так на краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Наконец, на пятые
сутки притащились мы в Москву. Натурально, сначала все приехали к нам. Гоголь познакомил своих сестер с моей женой и с моим семейством и перевез их к Погодину, у которого и сам поместился. Они занимали мезонин: на одной стороне
жил Гоголь, а на другой его сестры.
Трои
сутки не был дома я,
Жить ли дома леснику?»
— «А кажись, лицо знакомое», —
Шепчет Ванька старику.
Выбился я на вторые
сутки из сил, вижу: либо мне, либо ему не
жить.
Живет здесь малая кучка интеллигентов, но все они вскоре по прибытии в город поразительно бистро опускаются, много пьют, играют в карты, не отходя от тола по двое
суток, сплетничают,
живут с чужими женами и с горничными, ничего не читают и ничем не интересуются.
Шесть
суток продержала нас ненастная погода. Наши продовольственные запасы иссякли. У орочей ничего нельзя было купить: они сами
жили впроголодь и ждали, когда вскроется река, чтобы заняться весенним ловом рыбы.
Путешествовали мы по Москве по образу пешего хождения и вообще очень экономничали, так как видели впереди еще очень большой путь, а денег у нас было мало; какова же была наша досада, когда в Москве нам пришлось
прожить вместо одного дня целые четыре, потому что наш Кирилл с первого же вечера пропал, и пропадал ровным-ровнехонько четверо
суток!
— Там солдаты-пограничники
живут. С мезонина глядят в подзорную трубу на море. Уж такое мне горе с ними! Воруют кур, колят на щепки балясины от террасы, рубят столбы проволочной ограды. Что стоит сходить в горы, набрать хворосту? Ведь круглые
сутки ничего не делают. Ходит же Иван Ильич. Нет, лень. Вчера две табуретки сожгли.
Любопытно было наблюдать этого юношу. Чтоб иметь отдельный угол, нам, врачам, пришлось поселиться на другом конце деревни. Ходить оттуда в палаты было далеко, и дежурный врач свои
сутки дежурства проводил в канцелярии, где
жил Иван Брук. Времени наблюдать его было достаточно.
— Да ведь в ней для него вся душа госпиталя! Врачи, аптека, палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель работает у нас по двадцать часов в
сутки, — пишет, пишет… Мы
живем с главным врачом в соседних фанзах, встречаемся десяток раз в день, а ежедневно получаем от него бумаги с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его приказы по госпиталю, — это целые фолианты!
— Уф! — сказал он, выпуская из легких весь воздух. — То есть, вот как замучился! Едва сижу! Почти пять
суток… день и ночь
жил, как на бивуаках! На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать у Галдеева, в его конторе, при магазине… Не ел, не пил, спал на какой-то скамейке, весь иззябся… Минуты свободной не было, некогда было даже у себя на квартире побывать. Так, Надюша, я и не был дома…
Жить ему оставалось менее
суток.
Ты знаешь, как я ненавижу Чурчилу, и вот за что: до него я слыл на кулачном бою первым бойцом и удальцом, но он раз меня сшиб так крепко, что я пролежал замертво целые
сутки, а ты знаешь мой норов: али ему, али мне могила, без того
жить не хочу.
Ты знаешь, как я ненавижу Чурчилу, и вот за что: до него я слыл на кулачном бою первым бойцом и удальцом, но он раз меня сшиб так крепко, что я пролежал замертво целые
сутки, а ты знаешь мой норов: или ему, или мне могила, без того
жить не хочу.