Неточные совпадения
«Как это они
живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой
реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это
за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит бабушка.
Он с ранних лет
живет в ней и четыре раза то один, то с товарищами ходил
за крайние пределы ее,
за Оранжевую
реку, до 20˚ (южной) широты, частью для геологических исследований, частью из страсти к путешествиям и приключениям.
Около
реки Амагу домашние пчелы могут еще
жить, но требуют
за собой большого ухода.
Мы остались и
прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией
за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
Живут они в Северном Сахалине, по западному и восточному побережью и по
рекам, главным образом по Тыми; [Гиляки в виде немногочисленного племени
живут по обоим берегам Амура, в нижнем его течении, начиная, примерно, с Софийска, затем по Лиману, по смежному с ним побережью Охотского моря и в северной части Сахалина; в продолжение всего того времени,
за которое имеются исторические сведения об этом народе, то есть
за 200 лет, никаких сколько-нибудь значительных изменений в положении их границ не произошло.
Имя речного кулика носит он по всей справедливости: не только по ручьям, даже по маленьким речкам его не встретишь, а
живет он по средним и большим
рекам, обыкновенно ведущим
за собой песчаные берега; бывает также и на озерах.
Отлично чувствуешь себя в эту пору в деревне, хотя и
живешь, зная, что
за ворота двора ступить некуда. Природа облагает человека зажорами и, по народному выражению, не
река уже топит, а лужа.
Вот она как стала выздоравливать, то и начала мне опять рассказывать, как она прежде
жила… тут и про Азорку рассказала, потому что раз где-то на
реке,
за городом, мальчишки тащили Азорку на веревке топить, а мамаша дала им денег и купила у них Азорку.
— Ну, вот! вот он самый и есть! Так жил-был этот самый Скачков, и остался он после родителя лет двадцати двух, а состояние получил — счету нет! В гостином дворе пятнадцать лавок, в Зарядье два дома, на Варварке дом,
за Москвой-рекой дом, в Новой Слободе… Чистоганом миллион… в товаре…
Действительно, предприятие было эксцентрическое: все отправлялись
за реку, в дом купца Севостьянова, у которого во флигеле, вот уж лет с десять,
проживал на покое, в довольстве и в холе, известный не только у нас, но и по окрестным губерниям и даже в столицах Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий.
Живёт в небесах запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а на востоке,
за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли
реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на город идут серые тени, он сжимается в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен в омут холодной жуткой тьмы.
Вследствие сего вышедший из-за польской границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения на жительство по
реке Иргизу раскольник Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку
за границу,
жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова.
По таковом счастливом завладении он, Нечай, и бывшие с ним казаки несколько времени
жили в Хиве во всяких забавах и об опасности весьма мало думали; но та ханская жена, знатно полюбя его, Нечая, советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми заблаговременно из города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; и хотя он, Нечай, той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из Хивы выступил и в пути, будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу и видя, что город его Хива разграблен, нимало не мешкав, со всем своим войском в погоню
за ним, Нечаем, отправился и чрез три дня его настиг на
реке, именуемой Сыр-Дарья, где казаки чрез горловину ее переправлялись, и напал на них с таким устремлением, что Нечай с казаками своими, хотя и храбро оборонялся и многих хивинцев побил, но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех человек, кои, ушед от того побоища, в войско яицкое возвратились и о его погибели рассказали.
Я скажу об этом поточнее в описании рыб, а здесь означу только порядок, следуя которому
живет одна порода
за другою почти во всякой
реке.
Словом сказать, ни в столице, ни
за границей — нигде
жить охоты нет. Купить бы где-нибудь в Проплёванском уезде, на берегу
реки Гнилушки, две-три десятинки — именно так, ни больше, ни меньше, — да ведь, пожалуй, в поисках
за этим эльдорадо все лето пройдет…
Я живо помню эту ловлю в моем детстве: рыбы в
реке, па которой я
жил, было такое множество, что теперь оно кажется даже самому мне невероятным; вешняка с затворами не было еще устроено, в котором поднимать один запор
за другим и таким образом спускать постепенно накопляющуюся воду.
Первая
за богатым болховским помещиком Шеншиным, а вторая
за небогатым офицером из поляков — Семенковичем и
проживала в своем наследственном имении под Орлом, на
реке Оптухе.
Глафира Фирсовна. Да бог с ним, нам-то что
за дело!
Жив ли он, нет ли, авось
за Москвой-то
рекой ничего особенного от того не случится.
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная
река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери,
жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей
за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть в мае месяце, и в самую ту минуту, как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае.
Он снова поселился у Волынки и стал являться всюду, где сходились люди: зимой — в трактире Синемухи, летом — на берегу
реки. Оказалось, что он хорошо поправляет изломанные замки, умеет лудить самовары, перебирать старые меха и даже чинить часы. Слобода, конечно, не нуждалась в его услугах, если же и предлагала иногда какую-нибудь работу, то платила
за нее угощением. Но город давал Тиунову кое-какие заработки, и он
жил менее голодно, чем другие слобожане.
Она его будила по утрам, дергая его
за полу, приводила к нему
за повод старую водовозку, с которой
жила в большой дружбе, с важностью на лице отправлялась вместе с ним на
реку, караулила его метлы и лопаты, никого не подпускала к его каморке.
Давно когда-то,
за Москвой-рекой,
На Пятницкой, у самого канала,
Заросшего негодною травой,
Был дом угольный; жизнь тогда играла
Меж стен высоких… Он теперь пустой.
Внизу
живет с беззубой половиной
Безмолвный дворник… Пылью, паутиной
Обвешаны, как инеем, кругом
Карнизы стен, расписанных огнем
И временем, и окна краской белой
Замазаны повсюду кистью смелой.
Я начал с того замечания, что не следует порицать людей ни
за что и ни в чем, потому что, сколько я видел, в самом умном человеке есть своя доля ограниченности, достаточная для того, чтобы он в своем образе мыслей не мог далеко уйти от общества, в котором воспитался и
живет, и в самом энергическом человеке есть своя доза апатии, достаточная для того, чтобы он в своих поступках не удалялся много от рутины и, как говорится, плыл по течению
реки, куда несет вода.
— В городе станем
жить, в большом каменном доме, — говорила ей Марья Гавриловна, принимаясь
за укладыванье. — Весело будет нам, Таня, народу там много, будем кататься в коляске на хороших лошадях, по
реке на пароходе поедем кататься… Видала ль ты пароходы-то?.. Да нет, где тебе видать!.. Вот увидишь, Таня, у меня теперь свой пароход и свой дом будет. Весело будем
жить, Танюшка, весело.
Охрип Никифор, рассказывая. Маруся слушала его и не отпускала от себя. На лице старого лакея она читала всё то, что он ей говорил про отца, про мать, про усадьбу. Она слушала, всматривалась в его лицо, и ей хотелось
жить, быть счастливой, ловить рыбу в той самой
реке, в какой ловила ее мать…
Река,
за рекой поле,
за полем синеют леса, и над всем этим ласково сияет и греет солнце… Хорошо
жить!
Недалеко от устья
реки Ботчи
за первой протокой
жил наш новый знакомый ороч Вандага, у него-то и хранились ящики с экспедиционным имуществом. Все орочи ушли на соболевание. Один Вандага задержался. Он знал, что мы приедем осенью, и решил дождаться нас. Это был мужчина среднего роста, лет сорока, с густой черной бородой, что указывало на родство его с сахалинскими туземцами. Одет он был, как и все орочи, но прическу носил удэхейскую.
— Трудно ответить на этот вопрос! Вся русская администрация Инкоу
живёт в настоящее время в Харбине в вагонах, готовая вернуться тотчас по взятии Инкоу обратно, но во-первых, наши военные операции отодвинулись теперь дальше на север между Хайченом и Айсазаном, а во-вторых, японцы, конечно, постараются удержать
за собою Инкоу, сделав из него базу для доставления продовольствия… Недаром они проводят дорогу от Гайджоу к морю… Устье
реки Ляохе для них драгоценно…
— Мне здесь так хорошо, как нигде не бывало, — отвечала она. — Скромная жизнь здешняя мне очень нравится. Там я
жила в палатах; вспоминаю о них с благодарностью, с любовью, потому что в них получила воспитание. Все-таки это была клетка, хоть и золотая… Но здесь, по милости папаши, я хозяйка, вольная птичка. А посмотрите сюда (она указала Волгину из окошка на вид
за рекой): это все мои владения. Никто не мешает мне наслаждаться ими.
— Нил не поднимает вод!.. Мы погибаем от голода… Христиане перебивают работы… Хорошо им дешевить, когда они
живут подаянием!.. Пускай же они
за нас молятся… Пошли их сдвинуть в Нил гору, чтобы
река разлилась!