Неточные совпадения
В этом настроении он
прожил несколько ненастных дней, посещая
музеи, веселые кабачки Монпарнаса, и,
в один из вечеров, сидя
в маленьком ресторане, услыхал за своей спиною русскую речь...
Несколько дней он
прожил плутая по
музеям, вечерами сидя
в театрах, испытывая приятное чувство независимости от множества людей, населяющих огромный город.
Вечером он выехал
в Дрезден и там долго сидел против Мадонны, соображая: что мог бы сказать о ней Клим Иванович Самгин? Ничего оригинального не нашлось, а все пошлое уже было сказано.
В Мюнхене он отметил, что баварцы толще пруссаков. Картин
в этом городе, кажется, не меньше, чем
в Берлине, а погода — еще хуже. От картин, от
музеев он устал, от солидной немецкой скуки решил перебраться
в Швейцарию, — там
жила мать. Слово «мать» потребовало наполнения.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а
жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом
в руках, по стольку-то улиц,
музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается
в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Воодушевившись, Петр Елисеич рассказывал о больших европейских городах, о
музеях, о разных чудесах техники и вообще о том, как
живут другие люди. Эти рассказы уносили Нюрочку
в какой-то волшебный мир, и она каждый раз решала про себя, что, как только вырастет большая, сейчас же уедет
в Париж или
в Америку. Слушая эту детскую болтовню, Петр Елисеич как-то грустно улыбался и молча гладил белокурую Нюрочкину головку.
— Она была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка,
жила со старухой матерью, безногим отцом и младшей сестрой, которая училась
в ремесленной школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила
музеи и старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила...
Только посмотреть на жизнь, ведомую людьми
в нашем мире, посмотреть на Чикаго, Париж, Лондон, все города, все заводы, железные дороги, машины, войска, пушки, крепости, храмы, книгопечатни,
музеи, 30-этажные дома и т. п., и задать себе вопрос, что надо сделать прежде всего для того, чтобы люди могли
жить хорошо? Ответить можно наверное одно: прежде всего перестать делать всё то лишнее, что теперь делают люди. А это лишнее
в нашем европейском мире — это 0,99 всей деятельности людей.
В следующий мой приезд
в Лондон (когда я
прожил в нем весь season с мая по конец августа) он был мне очень полезен и для моих занятий
в читальне
музея, и по тем экскурсиям, какие мы предпринимали по Лондону вплоть до трущоб приречных кварталов, куда жутко ходить без полисмена.
"Немецкие Афины"давно меня интересовали. Еще
в"Библиотеке для чтения"задолго до моего редакторства (кажется, я еще
жил в Дерпте) я читал письма оттуда одного из первых тогдашних туристов-писателей — М.
В.Авдеева, после того как он уже составил себе литературное имя своим"Тамариным". Петербургские, берлинские, парижские и лондонские собрания и
музеи не сделались для меня предметом особенного культа, но все-таки мое художественное понимание и вкус
в области искусства значительно развились.
Мне хотелось
прожить весь этот сезон, до мая,
в воздухе философского мышления, научных и литературных идей,
в посещении
музеев, театров,
в слушании лекций
в Сорбонне и College de France. Для восстановления моего душевного равновесия, для того, чтобы почувствовать
в себе опять писателя, а не журналиста, попавшего
в тиски, и нужна была именно такая программа этого полугодия.
В 1900 году во время последней Парижской выставки я захотел произвести анкету насчет всех тех домов, где я
жил в Латинском квартале
в зиму 1865–1866 года, и нашел целыми и невредимыми все, за исключением того, где мы поселились на всю зиму с конца 1865 года. Он был тогда заново возведен и помещался
в улице, которая теперь по-другому и называется. Это тотчас за
музеем «Cluny». Отель называется «Lincoln», а улица — Des Matturiens St.Jacques.
Моего прошлогоднего чичероне по Лондону, А.И.Бенни, уже не было тогда
в Лондоне, но добрейший Рольстон здравствовал,
жил все там же, поблизости Британского
музея, где неизменно и состоял библиотекарем. Он любезно подыскал мне и квартирку
в той же улице, где и сам
жил, так что мне не было надобности выезжать
в отель. Я прямо с вокзала и отправился туда.
Теперь он шел домой, на Покровку. Сейчас заходил
в Румянцевский
музей, так, от безделья, — не отыскал ни переулка, ни даже дома, где, по его соображению, должен был
проживать его приятель и товарищ по университету Лебедянцев.