Неточные совпадения
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим,
разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой
жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой
разум и сердце.
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать
разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но
жизнь моя теперь, вся моя
жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
«Разве не то же самое делаем мы, делал я,
разумом отыскивая значение сил природы и смысл
жизни человека?» продолжал он думать.
Но стоило забыть искусственный ход мысли и из
жизни вернуться к тому, что удовлетворяло, когда он думал, следуя данной нити, — и вдруг вся эта искусственная постройка заваливалась, как карточный дом, и ясно было, что постройка была сделана из тех же перестановленных слов, независимо от чего-то более важного в
жизни, чем
разум.
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила
жизнь… свою (это все равно!) Ты могла бы жить духом и
разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!
Вожеватов (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь! (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй
разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свет, у нас дела очень велики, так нам разума-то терять и нельзя.
— Зря ты, Клим Иванович, ежа предо мной изображаешь, — иголочки твои не страшные, не колют. И напрасно ты возжигаешь огонь
разума в сердце твоем, — сердце у тебя не горит, а — сохнет. Затрепал ты себя — анализами, что ли, не знаю уж чем! Но вот что я знаю: критически мыслящая личность Дмитрия Писарева, давно уже лишняя в
жизни, вышла из моды, — критика выродилась в навязчивую привычку ума и — только.
Клим Иванович Самгин был убежден, что говорит нечто очень оригинальное и глубоко свое, выдуманное, выношенное его цепким
разумом за все время сознательной
жизни. Ему казалось, что он излагает результат «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» красиво, с блеском. Увлекаясь своей смелостью, он терял привычную ему осторожность высказываний и в то же время испытывал наслаждение мести кому-то.
— Глупая птица. А Успенский все-таки оптимист,
жизнь строится на риторике и на лжи очень легко, никто не делает «огромных» насилий над совестью и
разумом.
— Печально, когда человек сосредоточивается на плотском своем существе и на
разуме, отметая или угнетая дух свой, начало вселенское. Аристотель в «Политике» сказал, что человек вне общества — или бог или зверь. Богоподобных людей — не встречала, а зверье среди них — мелкие грызуны или же барсуки, которые защищают вонью
жизнь свою и нору.
Зимними вечерами, в теплой тишине комнаты, он, покуривая, сидел за столом и не спеша заносил на бумагу пережитое и прочитанное — материал своей будущей книги. Сначала он озаглавил ее: «Русская
жизнь и литература в их отношении к
разуму», но этот титул показался ему слишком тяжелым, он заменил его другим...
— Вы согласны, что
жизнь необходимо образумить? Согласны, что интеллигенция и есть орган
разума?
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей
жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от
разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
События его
жизни умельчились до микроскопических размеров, но и с теми событиями не справится он; он не переходит от одного к другому, а перебрасывается ими, как с волны на волну; он не в силах одному противопоставить упругость воли или увлечься
разумом вслед за другим.
Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно, тем роль его становилась оживленнее: из наблюдателя он нечувствительно перешел в роль истолкователя явлений, ее руководителя. Он невидимо стал ее
разумом и совестью, и явились новые права, новые тайные узы, опутавшие всю
жизнь Ольги, все, кроме одного заветного уголка, который она тщательно прятала от его наблюдения и суда.
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с
разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в простую женщину, уходила в мелочи
жизни, как будто пряча свои силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
— Да, царь и ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и явления физического мира поддавались всякой из этих теорий. Так и
жизнь: подводили ее под фатум, потом под
разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Ему любо было пока возиться и с бабушкой: отдавать свою волю в ее опеку и с улыбкой смотреть и слушать, как она учила его уму-разуму, порядку, остерегала от пороков и соблазнов, старалась свести его с его «цыганских» понятий о
жизни на свою крепкую, житейскую мудрость.
Он внес
жизнь,
разум и опыт в каменные пустыни, в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за собою.
И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный
разум человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности людей, что единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной
жизни.
И потому для уяснения этого вопроса он взял не Вольтера, Шопенгауера, Спенсера, Конта, а философские книги Гегеля и религиозные сочинения Vіnеt, Хомякова и, естественно, нашел в них то самое, что ему было нужно: подобие успокоения и оправдания того религиозного учения, в котором он был воспитан и которое
разум его давно уже не допускал, но без которого вся
жизнь переполнялась неприятностями, а при признании которого все эти неприятности сразу устранялись.
Сама рационализация
жизни происходит как раз тогда, когда вера в
разум пошатнулась.
Социальный утопизм всегда коренится в этой изоляции общественности от космической
жизни и от тех космических сил, которые иррациональны в отношении к общественному
разуму.
Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии, в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего героя рассказа моего, Алеши, составив в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его
разум уже окончательно, на всю
жизнь и к известной цели.
Зачем же я должен любить его, за то только, что он родил меня, а потом всю
жизнь не любил меня?“ О, вам, может быть, представляются эти вопросы грубыми, жестокими, но не требуйте же от юного ума воздержания невозможного: „Гони природу в дверь, она влетит в окно“, — а главное, главное, не будем бояться „металла“ и „жупела“ и решим вопрос так, как предписывает
разум и человеколюбие, а не так, как предписывают мистические понятия.
Что за хаос! Прудон, освобождаясь от всего, кроме
разума, хотел остаться не только мужем вроде Синей Бороды, но и французским националистом — с литературным шовинизмом и безграничной родительской властью, а потому вслед за крепкой, полной сил мыслью свободного человека слышится голос свирепого старика, диктующего свое завещание и хотящего теперь сохранить своим детям ветхую храмину, которую он подкапывал всю
жизнь.
Я искал истины, но
жизнь моя не была мудрой, в ней не господствовал
разум, в ней было слишком много иррационального и нецелесообразного.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший
разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю
жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит
разума.
Два
разума проходят через всю человеческую
жизнь, через всю человеческую историю —
разум малый и
разум большой.
Бытие,
жизнь духа даны изначально, даны сознанию первичному, не рационализированному, сознанию церковному,
разуму церковному.
Знание потому есть
жизнь самого бытия, и потому в самом бытии происходит то, что происходит в знании, потому так, что в познающем субъекте и в познаваемом объекте, в мышлении и в бытии живет и действует тот же универсальный
разум, Логос — начало божественное, возвышающееся над противоположностями.
Рационализм лейбницевского типа никогда не утверждал, что бытие создается знанием;
разум для Лейбница был органом познания бытия, но само бытие имело самобытную
жизнь.
Разум должен прекратить свое изолированное, отсеченное существование и органически воссоединиться с цельной
жизнью духа, тогда только возможно в высшем смысле разумное познание.
Реальность дана непосредственно, и дан путь соединения с ней через цельную
жизнь духа, через
разум органический.
Малый
разум функционирует как отсеченная часть, большой
разум функционирует в цельной
жизни духа.
Какая терминологическая путаница происходит, когда эмпирики не признают полного и подлинного опыта, а лишь ограниченный и конструированный, когда рационалисты не признают полного и подлинного
разума, а лишь ограниченный и оторванный от мировой
жизни.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание есть функция
жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же
разума и той же бесконечной
жизни в бытии, что и в познающем.
Лишь вселенскому церковному сознанию раскрываются тайны
жизни и бытия, лишь в приобщении к церковному
разуму возможно истинное дерзновение, там лишь гарантия против всякого иллюзионизма и призрачности, там подлинный реализм, реализм мистический.
Воскресение Христа есть единственный абсолютно разумный факт мировой
жизни; в победе
жизни над смертью, правды над злом есть
Разум, Смысл.
Понятия о вещах были в них равные, правила
жизни знали они равно, но остроту
разума и движения сердца природа в них насадила различно.
— Именно воздух чище: в них меньше все прокурено ладаном, как в ваших палатках. И еще в Москве нет
разума: он потерян. Здесь идет
жизнь не по
разуму, а по предрассудкам. Свободомыслящих людей нет в Москве, — говорил ободренный Пархоменко.
Ну да, я анархист, потому что
разум мой, когда я думаю о
жизни, всегда логически приводит меня к анархическому началу.
— А черт его знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь, что нам, мужикам,
жизнь хороша, а им — нет. «Вы, говорит, живете как вольные, а мы — как каторжные». — «Да есть ли, говорю, у вас разум-то на воле жить: — ежели, говорю, лошадь-то с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
Князь писал, что вполне полагается на «своего добрейшего, благороднейшего Николая Сергеевича и в особенности на Анну Андреевну», просил их обоих принять его ветрогона в их семейство, поучить в уединении уму-разуму, полюбить его, если возможно, а главное, исправить его легкомысленный характер и «внушить спасительные и строгие правила, столь необходимые в человеческой
жизни».
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями правды и
разума, и все облачают новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от души. Совершается
жизнь новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся
жизнь хочет победы ее, — вся
жизнь!
— Так и должно быть! — говорил хохол. — Потому что растет новое сердце, ненько моя милая, — новое сердце в
жизни растет. Идет человек, освещает
жизнь огнем
разума и кричит, зовет: «Эй, вы! Люди всех стран, соединяйтесь в одну семью!» И по зову его все сердца здоровыми своими кусками слагаются в огромное сердце, сильное, звучное, как серебряный колокол…
Ведь как бы ни был ограничен их
разум, но все-таки должны же они были понимать, что такая
жизнь была самым настоящим поголовным убийством — только медленным, изо дня в день.
Разум и наука в
жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков.
Они всю
жизнь свою не теряли способности освещаться присутствием
разума; в них же близкие люди видали и блеск радостного восторга, и туманы скорби, и слезы умиления; в них же сверкал порою и огонь негодования, и они бросали искры гнева — гнева не суетного, не сварливого, не мелкого, а гнева большого человека.
Подумай о твоих обязанностях: не о тех воображаемых обязанностях твоих землевладельца к своему имению, купца к капиталу, императора, министра, чиновника к государству, а о тех настоящих твоих обязанностях, которые вытекают из твоего настоящего положения существа, вызванного к
жизни и одаренного
разумом и любовью.