Неточные совпадения
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью
живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины
живойТекут элегии рекой.
Так ты,
Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Повар, прижав голову к левому плечу и высунув
язык, не гнулся, ноги его были плотно сжаты; казалось, что у него одна нога, она стучала по ступеням твердо, как нога
живого, и ею он упирался, не желая спуститься вниз.
Анисья стала еще
живее прежнего, потому что работы стало больше: все она движется, суетится, бегает, работает, все по слову хозяйки. Глаза у ней даже ярче, и нос, этот говорящий нос, так и выставляется прежде всей ее особы, так и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так и говорит, хотя
язык и молчит.
Между тем китайский ученый не смеет даже выразить свою мысль
живым, употребительным
языком: это запрещено; он должен выражаться, как показано в книгах.
Гостей посадили за стол и стали потчевать чаем, хлебом, сухарями и ромом. Потом завязалась с ними
живая письменная беседа на китайском
языке. Они так проворно писали, что глаза не поспевали следить за кистью.
Я взглянул на костер. Дрова искрились и трещали. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими
языками, то становился ярким, то тусклым; из угольев слагались замки, гроты, потом все это разрушалось и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго еще сидел и смотрел на «
живой огонь».
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали
живые деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны;
языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
He-немцы, с своей стороны, не знали ни одного (
живого)
языка, кроме русского, были отечественно раболепны, семинарски неуклюжи, держались, за исключением Мерзлякова, в черном теле и вместо неумеренного употребления сигар употребляли неумеренно настойку.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой стойке даже над кормом, одним словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на каком угодно
языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский
язык, — охотник может идти с своею ученицей в поле или болото, и она, не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за
живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная,
живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским
языком...
Александров, довольно легко начинавший осваиваться с трудностями немецкого
языка, с увлечением стал переводить их на русский
язык. Он тогда еще не знал, что для перевода с иностранного
языка мало знать, хотя бы и отлично, этот
язык, а надо еще уметь проникать в глубокое,
живое, разнообразное значение каждого слова и в таинственную власть соединения тех или других слов.
Мысль и желание успокоить встревоженного свекра, которого она горячо полюбила, который за нее вступился, за нее встревожился, за нее расстроился в здоровье: мысль успокоить мужа и его семью, напуганную и обиженную за нее, по милости ее невоздержанного
языка, так безгранично овладела
живым воображением и чувствами Софьи Николавны, что она явилась каким-то чудным, волшебным существом, и скоро покорилось неотразимому обаянью всё ее окружавшее.
— О да! — Ирина вздохнула. — Тут есть особенные причины… Вы, конечно, слыхали про Элизу Бельскую… Вот та, что умерла в позапрошлом году такой ужасной смертью?.. Ах, да ведь я забыла, что вам неизвестны наши истории… К счастью, к счастью, неизвестны. Оh, quelle chance! Наконец-то, наконец один человек,
живой человек, который нашего ничего не знает! И по-русски можно с ним говорить, хоть дурным
языком, да русским, а не этим вечным приторным, противным, петербургским французским
языком!
Как солнечная теплота, заставляя таять зимний снег, собирает воду в известные водоемы, так и нужда стягивает
живую человеческую силу в определенные боевые места, где не существует разницы племен и
языков.
Все, что успевает вырасти здесь за лето, река смывает и безжалостно уносит с собой, точно слизывая широким холодным
языком всякие следы
живой растительности, осмеливающейся переступить роковую границу, за которой кипит страшная борьба воды с камнем.
Особенно роман «Франчичико Петрочио» и «Приключения Ильи Бенделя», как глупым содержанием, так и нелепым, безграмотным переводом на русский
язык, возбуждали сильный смех, который, будучи подстрекаемый
живыми и остроумными выходками моей матери, до того овладевал слушателями, что все буквально валялись от хохота — и чтение надолго прерывалось; но попадались иногда книги, возбуждавшие
живое сочувствие, любопытство и даже слезы в своих слушателях.
— Проклят! проклят, проклят! — кричала в бешенстве старуха: — чтобы тебе сгнить
живому, чтобы черви твой
язык подточили, чтоб вороны глаза проклевали, — чтоб тебе ходить, спотыкаться, пить, захлебнуться… — горбатый, урод, холоп… проклят, проклят!..
Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим
языком, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной, — плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами,
живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша.
Я преодолевал науки с величайшим трудом, особенно угнетала меня грамматика уродливо узкими, окостенелыми формами, я совершенно не умел втискивать в них
живой и трудный, капризно-гибкий русский
язык.
— Ей-богу, Марфа Андревна, — начал божиться, покинув Ваську, Тараска; но Васька
живыми и ясными доводами сейчас же уличил Тараску, что он не один ел господский мед, что Акулина-прянишница прежде дала ложку меду ему, Ваське, а потом Тараске и притом еще Тараске пол-ложки прибавила да сказала: ешь пирог с грибами, а
язык держи за зубами, — никому, что обсластился, не сказывай.
Юношу вступившего встречают нравы и обычаи, окостенелые и наросшие поколениями; его вталкивают в споры, бесконечные и совершенно бесполезные; бедный истощает свои силы, втягивается в искусственную жизнь касты и забывает мало-помалу все
живые интересы, расстается с людьми и с современностью; с тем вместе начинает чувствовать высоту жизни в области схоластики, привыкает говорить и писать напыщенным и тяжелым
языком касты, считает достойными внимания только те события, которые случились за 800 лет и были отвергаемы по-латине и признаваемы по-гречески.
Учителя немецкого
языка, все как на подбор, были педантичны, строги и до смешного скупы на хорошие отметки. Их ненавидели и травили. Зато с
живыми, веселыми французами жили по-дружески, смеялись, острили на их уроках, хлопали их по плечу. Если французский
язык был в начале и в конце классных занятий, то особенным шиком считалось вместо молитвы до и после ученья прочитать, например, «Чижика» или «Эндер бэндер козу драл».
Из фуры слышался
живой разговор на каком-то странном, диком
языке.
Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграмматической солью
языка,
живой сатирой — моралью, которою пьеса до сих пор, как неистощимый колодезь, снабжает всякого на каждый обиходный шаг жизни.
Оставя две капитальные стороны пьесы, которые так явно говорят за себя и потому имеют большинство почитателей, — то есть картину эпохи, с группой
живых портретов, и соль
языка, — обратимся сначала к комедии как к сценической пьесе, потом как к комедии вообще, к ее общему смыслу, к главному разуму ее в общественном и литературном значении, наконец, скажем и об исполнении ее на сцене.
Но эта маленькая ссора
Имела участь нежных ссор:
Меж них завелся очень скоро
Немой, но внятный разговор.
Язык любви,
язык чудесный,
Одной лишь юности известный,
Кому, кто раз хоть был любим,
Не стал ты
языком родным?
В минуту страстного волненья
Кому хоть раз ты не помог
Близ милых уст, у милых ног?
Кого под игом принужденья,
В толпе завистливой и злой,
Не спас ты, чудный и
живой?
Клянуся честью, ты в
живых не будешь.
Я вырву твой
язык… и псам
Голодным на обед отдам!..
Матрена. Известно, помер. Только
живей надо. А то народ не полегся. Услышат, увидят, — им все, подлым, надо. А урядник вечор проходил. А ты вот что. (Подает скребку.) Слезь в погреб-то. Там в уголку выкопай ямку, землица мягкая, тогда опять заровняешь. Земля-матушка никому не скажет, как корова
языком слижет. Иди же. Иди, родной.
Авдотья Максимовна (вставая и покрываясь платком). Да отсохни у меня
язык, если я у него попрошу хоть копейку! (Подходит к нему.) Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы наругались над бедной девушкой… Вы у меня всю жизнь отняли. Мне теперь легче
живой в гроб лечь, чем домой явиться: родной отец от меня отступится; осрамила я его на старости лет; весь город будет на меня пальцами показывать.
Я был чистый сангвиник:
живой, вспыльчивый и в то же время застенчивый, или, вернее сказать, конфузливый до того, что мог совсем потеряться, мог лишиться на ту минуту употребления
языка или заплакать.
— По
живой моей крови, среди всего
живого шли и топтали, как по мертвому. Может быть, действительно я мертв? Я — тень? Но ведь я живу, — Тугай вопросительно посмотрел на Александра I, — я все ощущаю, чувствую. Ясно чувствую боль, но больше всего ярость, — Тугаю показалось, что голый мелькнул в темном зале, холод ненависти прошел у Тугая по суставам, — я жалею, что я не застрелил. Жалею. — Ярость начала накипать в нем, и
язык пересох.
Тина насмешливо присела и показала зеркалу
язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на
живую нитку низ голубой юбки, и затараторила...
Можно бы теперь еще упомянуть о Марлинском как одном из предшественников Полевого. Но он сам, говоря о Полевом, замечает между прочим о себе, что «исторические повести Марлинского, в которых он, сбросив путы книжного
языка, заговорил
живым русским наречием, служили только дверью в хоромы полного романа».
Платонов (после паузы). Вот они, последствия… Доигрался малый! Исковеркал женщину,
живое существо, так, без толку, без всякой на то надобности… Прроклятый
язык! Довел до чего… Что теперь делать? А ну-ка, мудрая ты голова, подумай! Брани себя теперь, рви волосы… (Думает.) Ехать! Сейчас же ехать и не сметь показываться сюда до самого страшного суда! Марш отсюда на все четыре стороны, в ежовые рукавицы нужды, труда! Лучше худшая жизнь, чем эта с глупой историей!
Передернуло Патапа Максимыча. Попрек Снежкова задел его за
живое. Сверкнули глаза, повернулось было на
языке сказать: «Не отдам на срам детище, не потерплю, чтобы голили ее перед чужими людьми…» Но сдержался и молвил с досадой...
Красный татарин вошел, проговорил что-то, точно ругается, и стал; облокотился на притолку, кинжалом пошевеливает, как волк исподлобья косится на Жилина. А черноватый, — быстрый,
живой, так весь на пружинах и ходит, — подошел прямо к Жилину, сел на корточки, оскаливается, потрепал его по плечу, что-то начал часто-часто по-своему лопотать, глазами подмигивает,
языком прищелкивает, все приговаривает: «корошо урус! корошо урус!»
Что у них было в спальне, тоже никому не известно — Марко Данилыч был без
языка и лежал ни
живой ни мертвый.
Князь Андрей, лежа на аустерлицком поле, думает: «Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его». И когда он умирает, бесконечное небо это делает всю жизнь вокруг мелкою, ничтожною и бессмысленною. Бесконечность, говоря философским
языком, — трансцендентна; она — где-то там, далеко от
живой жизни, в холодных и пустых высотах.
— Ну, вот! Так вот тебе и умирает сейчас. Типун тебе на
язык! Да полно тебе, парень, не накликай зря, не каркай ты, ради Бога… У самого нутро выворотило, видит Бог… Уж, кажись, доведется коли нашего дите Гореньку
живым раздобыть, да самому живу остаться, из похода вернусь, — к Скорбящей пешком пойду, либо в Колпино к Святителю Николаю Угоднику, полпудовую свечу поставлю, лишь бы Он, Милостивец, Горю нашего сохранил.
Я сейчас же, не отдавая рукописи Эдельсону, распознал
живую наблюдательность и бойкий жаргонный
язык начинающего гостинодворца и стал печатать его"Апраксинцев"в первых же книжках, вышедших под моей редакцией.
Тэн был в эти годы человеком лет сорока, скромной, я бы сказал, учительской наружности, так же скромно одет в черное, носил пенсне, говорил в начале лекции слабоватым голосом, но дальше все одушевлялся, и его дикция и самый
язык делались
живее, горячее и колоритнее.
При каждом ударе
языка слышно звяканье, оно сливается с основной нотой могучего гуденья и придает музыке колокола что-то более
живое.
Он оправдывается? Стало быть, его за
живое задело. Не хотела она его обидеть вчера, а так, с
языка соскочило. Мало ли что говорят! Марья Орестовна — женщина тонкая, воспитанная совсем на барский манер… Что же мудреного, если бы и вышло между ними"что-нибудь". Но вряд ли! Вот она за границу уехала; слышно, на полгода. Около денег ее поживиться?.. Нет! Зачем подозревать?.. Гадко!
Так что
языка живых лиц, того
языка, который в драме есть главное средство изображения характеров, нет у Шекспира. (Если средством выражения характеров могут быть и жесты, как в балете, то это только побочное средство.) Если же лица говорят что попало и как попало, и все одним и тем же
языком, как это происходит у Шекспира, то теряется даже и действие жестов. И потому, что бы ни говорили слепые хвалители Шекспира, у Шекспира нет изображения характеров.
Все лица Шекспира говорят не своим, а всегда одним и тем же шекспировским, вычурным, неестественным
языком, которым не только не могли говорить изображаемые действующие лица, но никогда нигде не могли говорить никакие
живые люди.
Но мало того, что все лица говорят так, как никогда не говорили и не могли говорить
живые люди, они все страдают общим невоздержанием
языка.
Митька, которому и дети, и Фридрих Адольфович строго-настрого наказывали стоять неподвижно в
живой картине, в одну минуту позабыл все их предостережения. Он быстро повернул голову в ту сторону, откуда слышался детский голос, и высунул
язык своему деревенскому приятелю, вдобавок погрозив еще кулаком в его сторону.
Предпринять между тем ничего было нельзя. Власти тамбовского наместничества признали тождество княжны Полторацкой с оставшеюся в
живых девушкой. Она была утверждена в правах наследства после матери, введена во владение всем имением покойной. Дворовые считали ее княжной. Нельзя же было на основании сплетни, пущенной каким-то проходимцем, поднять историю, возбуждение которое еще может быть злыми
языками истолковано желанием получить наследство от бездетной сестры.
— Несу твое письмецо, барышня! — сказала она, и лишь хотела проститься с дочерью, почувствовала в руке деньги… плату за… Нет имени этому слову на
языке порядочных людей! Земля, казалось, растворилась, чтобы ее поглотить; дрожь ее проняла; деньги невольно выпали из рук; она хотела бросить и письмо, но вспомнила проклятие и в каком-то священном страхе, боясь, чтобы одно слово не погасило навеки небесного огня, которому обрекла себя на служение, и не погребло ее
живую в землю, спешила исполнить волю дочери.