Неточные совпадения
Чтоб это сколько-нибудь изъяснить, следовало бы сказать многое о самих дамах, об их обществе, описать, как говорится,
живыми красками их душевные качества; но для
автора это очень трудно.
Товарищ и друг В. В. Пукирева с юных дней, он знал историю картины «Неравный брак» и всю трагедию жизни
автора: этот старый важный чиновник —
живое лицо. Невеста рядом с ним — портрет невесты В. В. Пукирева, а стоящий со скрещенными руками — это сам В. В. Пукирев, как
живой.
Все самые неестественные лица и события были для меня так же живы, как действительность, я не только не смел заподозрить
автора во лжи, но сам
автор не существовал для меня, а сами собой являлись передо мной, из печатной книги,
живые, действительные люди и события.
Лакеи с салфетками подмышкой являлись той благосклонной публикой, которая уже служила для каждого
автора живым фоном.
Да, он выдуман, он вместо
живых лиц дает манекенов, он не художественное произведение вообще, но зато он писался вполне свободно, писался для избранной публики, писался вообще с тем подъемом духа, который только и делает
автора.
Ходил в театр: давали пьесу, в которой показано народное недоверие к тому, что новая правда воцаряется. Одно действующее лицо говорит, что пока в лежащих над Невою каменных «свинтусах» (сфинксах)
живое сердце не встрепенется, до тех пор все будет только для одного вида.
Автора жесточайше изругали за эту пьесу. Спрашивал сведущих людей: за что же он изруган? За то, чтобы правды не говорил, отвечают… Какая дивная литература с ложью в идеале!
Они смотрят свысока на все, судят строго, готовы обвинять всякого
автора за то, что он не равняется с их chefs-d'oeuvre'ами, и нахально пренебрегают
живыми отношениями
автора к своей публике и к своей эпохе.
Мы говорим: «Вот что
автор изобразил; вот что означают, по нашему мнению, воспроизведенные им образы; вот их происхождение, вот смысл; мы находим, что все это имеет
живое отношение к вашей жизни и нравам и объясняет вот какие потребности, которых удовлетворение необходимо для вашего блага».
Если он вздумает придать разбираемому творению мысль более
живую и широкую, нежели какая действительно положена в основание его
автором, — то, очевидно, он не в состоянии будет достаточно подтвердить свою мысль указаниями на самое сочинение, и таким образом критика, показавши, чем бы могло быть разбираемое произведение, чрез то самое только яснее выкажет бедность его замысла и недостаточность исполнения.
Автор просит верить ему, что он не вынужден для оправданий Бенни прибегать ни к каким утайкам и натяжкам, да это было бы и невозможно, потому что в литературных кружках Петербурга и Москвы теперь еще слишком много
живых людей, которым история покойного Бенни известна, если не во всем целом, как она здесь излагается, то по деталям, из которых сгруппировано это целое.
Но, следя за нею во все продолжение романа, мы находим, что она постоянно верна себе и своему развитию, что она представляет не сентенцию
автора, а
живое лицо, только такое, каких мы еще не встречали.
Сам
автор сознавал это, говоря о нашем обществе: «Вот, глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги,
живые голоса…
(Прим.
автора.)], он изображал таким образом из своего тела
живую упругую арку, между тем как Гарван, навалившись сверху на выпяченный живот и грудь профессора, напрягал все силы, чтобы выпрямить эту выгнувшуюся массу мускулов, опрокинуть ее, прижать к земле.
— Это выше слов: конечно, тут бы смеяться не стали; но зато на изящный-то вкус как бы подействовало, особенно в этих
живых пассивных сценах, на которые с умыслом
автор рассчитывает.
Положиться на правду и
живую действительность фактов, изложенных
автором, невозможно, потому что внутреннее отношение его к этим фактам не просто и не правдиво.
Скажем только, что этому чутью
автора к
живым струнам общества, этому уменью тотчас отозваться на всякую благородную мысль и честное чувство, только что еще начинающее проникать в сознание лучших людей, мы приписываем значительную долю того успеха, которым постоянно пользовался г. Тургенев в русской публике.
По природе своей и по первоначальному воспитанию, под влиянием матери, с которой, конечно, хорошо знакомы читатели «Семейной хроники»,
автор вовсе не принадлежал к числу детей, рано втягивающихся в практическую жизнь и с первых дней жизни изостряющих все свои способности для
живого и пытливого наблюдения ее явлений.
Нужно, чтобы роман имел в основании своем какую-нибудь идею, из которой бы развилось все его действие и к осуществлению которой оно все должно быть направлено; нужно, чтобы это развитие действия совершенно свободно и естественно вытекало из одной главной идеи, не раздвояя интереса романа представлением нескольких разнородных пружин; нужно, чтобы в описании всех предметов и событий романа
автор художественно воспроизводил действительность, не рабски копируя ее, но и не позволяя себе отдаляться от
живой истины; нужно, наконец, чтобы романические характеры не только были верны действительности, но — верны самим себе, чтобы они постоянно являлись с своими характеристическими чертами, отличающими одно лицо от другого, словом — чтобы с начала до конца они были бы выдержаны.
Если в этом деле такую роль играет печатание, то в таком случае награда следует не
автору, а Гуттенбергу; а как Гуттенберга нет в
живых, то и давать ее некому.
Так как в этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что в разыгрывании их участвуют неведомые силы незримого мира, — тогда как ученым реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного
живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих, — то необходимо сказать, что внезапное появление Бодростиной в вагоне не должно быть относимо к ряду необъяснимых явлений вроде зеленого платья, кирасирского мундира с разрезанною спинкой; Гордановского секрета разбогатеть, Сннтянинского кольца с соскобленною надписью; болезненного припадка Глафиры и других темных явлений, разъяснение которых остается за
автором в недоимке.
Этот злосчастный
автор сопровождал меня всю жизнь. И как радостно становилось на душе, когда вместо этого приходилось слышать: «Вы —
автор „
Живой жизни“?» Но это бывало очень, очень редко.
В общем ведь в большинстве случаев происходит так: центральные лица представляют некоторое обобщение, определенного объекта в жизни не имеют; лица же второстепенные в подавляющем большинстве являются портретами
живых людей, которым, однако,
автор приписывает то, чего эти люди в жизни не совершали.
Эмилия же, высказывающая все то, что вздумается
автору вложить в ее уста, уже не имеет никакого подобия
живого лица.
Все его типы, сделавшиеся классическими —
живые лица, а вовсе не создания его воображения,
живые до такой степени, что они даже не представляют собой сочетания свойств разных лиц, а относятся прямо к одному лицу, наблюденному
автором.
«Но Фальстаф, удивительный Фальстаф, — скажут хвалители Шекспира. — Про этого уже нельзя сказать, чтобы это не было
живое лицо и чтобы оно, будучи взято из комедии неизвестного
автора, было ослаблено».
Все мертвое отвезли на телеге, под рогожкою, на Выборгскую сторону, ко храму Самсона-странноприимца, [Выстроенному Петром I в память победы, одержанной под Полтавою. (Примеч.
автора.)] все
живое выпроводили куда следовало.
С тем большею решительностью
автор должен заявить, что роман его ни в какой мере не содержит в себе истории именно данного завода, и действующие лица списаны не с
живых лиц этого завода.