Но самый театр! Неожиданно наступили
жестокие холода, и мы дрогли в наших дощатых уборных так, что зуб на зуб не попадал, как говорится. Бррр, как было холодно!
Неточные совпадения
И привычным людям казалось трудно такое плавание, а мне, новичку, оно было еще невыносимо и потому, что у меня, от осеннего
холода, возобновились
жестокие припадки, которыми я давно страдал, невралгии с головными и зубными болями.
Солнце
Ревнивое, на нас сердито смотрит
И хмурится на всех; и вот причина
Жестоких зим и
холодов весенних.
Я никогда не принадлежал к числу строптивых, но при первом
жестоком уколе
холода и моя самоотверженность дрогнула.
— Хорошо, что вы не делали русскую кампанию, — подхватил Рено. — Представьте себе, что когда у нас от
жестокого мороза текли слезы, то они замерзали на щеках, а глаза слипались от
холода!
Завтра поплывут по небу синие холодные тучи, и между ними и землею станет так темно, как в сумерки; завтра придет с севера
жестокий ветер и размечет лист с деревьев, окаменит землю, обесцветит ее, как серую глину, все краски выжмет и убьет
холодом.
— В этих праздничных порядках в сущности много
жестокого, — сказала она немного погодя, как бы про себя, глядя в окно на мальчиков, как они толпою шли от дома к воротам и на ходу, пожимаясь от
холода, надевали свои шубы и пальто. — В праздники хочется отдыхать, сидеть дома с родными, а бедные мальчики, учитель, служащие обязаны почему-то идти по морозу, потом поздравлять, выражать свое почтение, конфузиться…
Надобно заметить, что зима была необыкновенно
жестокая и постоянная, что Гоголь прежде никогда не мог выносить сильного
холода и что теперь он одевался очень легко.
А пора, действительно, начиналась темная. Осень круто поворачивала к зиме; каждый год в этот промежуток между зимой и осенью в тех местах дуют
жестокие ветры. Бурные ночи полны
холода и мрака. Тайга кричит не переставая; в лугах бешено носятся столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять обнажая замерзшую землю.
Не могу иначе как смирением назвать чувство, которое вместе с
холодом от реки легким ознобом проникло в меня… нет, не знаю, как это случилось, но от самых вершин мудрости и понимания, на которых я только что был, я внезапно спустился в такой трепет, в такое чувство малости своей и страха, что пальцы мои в кармане сразу высохли, застыли и согнулись, как птичьи лапы. «Струсил!» — подумал я, чувствуя
жестокий страх перед смертью, которую готовил себе, и забывая, что гирьки я бросил раньше, и от самоубийства отказался раньше, нежели почувствовал страх.