Неточные совпадения
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и
женский, — читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и
любви»….
Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь
любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? К чему это
женское кокетство? Вера меня любит больше, чем княжна Мери будет любить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей, то, может быть, я бы завлекся трудностью предприятия…
Прошла
любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни
женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
Базаров был великий охотник до женщин и до
женской красоты, но
любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом [Желтый дом — первая психиатрическая больница в Москве.]
— Ах, Клим Иванович, — почему литераторы так мало и плохо пишут о
женских судьбах? Просто даже стыдно читать: все
любовь,
любовь…
— Она будет очень счастлива в известном,
женском смысле понятия о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той
любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Выросло оно из опытов его жизни, выглянуло из многих
женских знакомых ему портретов, почти из всех
любвей его…
Он это видел, гордился своим успехом в ее
любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и
женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Маслова
женским чутьем очень скоро догадалась об этом, и сознание того, что она могла возбудить
любовь в таком необыкновенном человеке, подняло ее в своем собственном мнении.
А эпитет этот, в переложении на русские нравы, обнимал и оправдывал целый цикл всякого рода зазорностей: и шулерство, и фальшивые заемные письма, и нетрудные победы над
женскими сердцами, чересчур неразборчиво воспламенявшимися при слове «
любовь».
Меня всегда поражало, что мир мужской и мир
женский, даже когда есть подлинная
любовь и интимное общение, оказываются замкнутыми и непроницаемыми друг для друга.
Есть несоизмеримость между
женской и мужской
любовью, несоизмеримость требований и ожиданий.
Она посмотрела на него ласково. И правда, она сегодня утром в первый раз за всю свою небольшую, но исковерканную жизнь отдала мужчине свое тело — хотя и не с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под угрозой расчета или скандала. И ее
женское сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к
любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
Женское сердце всегда хочет
любви, а о
любви им говорят ежедневно разными кислыми, слюнявыми словами.
Вообще они у нас бойки только по части разговоров о том, какое чувство слаще —
любовь или дружба, или о том, какую роль играл кринолин в истории
женского преуспеяния.
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то на завалинках у ворот, у калиток, в садах звенел
женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью в душе Ромашова рождались странные, смутные воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о прошлых, еще более прекрасных вёснах, а в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей
любви…
Он любил
женское общество и имел у женщин успех; но бывал ли когда-нибудь влюблен — сомневаюсь. Мне кажется, настоящая, страстная
любовь нарушила бы его душевную ясность, и если б даже запала случайно в его сердце, то он, ради спокойствия своего, употребил бы все усилия, чтоб подавить ее.
Как же ему было остаться? Мать желала — это опять другое и очень естественное дело. В сердце ее отжили все чувства, кроме одного —
любви к сыну, и оно жарко ухватилось за этот последний предмет. Не будь его, что же ей делать? Хоть умирать. Уж давно доказано, что
женское сердце не живет без
любви.
— Так жить нельзя, Пепко, как мы живем… Это — жалкое прозябание, нищета, несчастье. Возьмем хоть твой «
женский вопрос»… Ты так легко к нему относишься, а между тем здесь похоронена целая трагедия. В известном возрасте мужчина испытывает мучительную потребность в
любви и реализует ее в подавляющем большинстве случаев самым неудачным образом. Взять, например, хоть тебя…
В его больной, издерганной душе вдруг зажглось нестерпимое желание нежной, благоухающей девической
любви, жажда привычной и успокоительной
женской ласки.
Не говорю уже о том, что
любовь в них постоянно является как следствие колдовства, приворота, производится питием"забыдущим"и называется даже присухой, зазнобой; не говорю также о том, что наша так называемая эпическая литература одна, между всеми другими, европейскими и азиятскими, одна, заметьте, не представила — коли Ваньку — Таньку не считать никакой типической пары любящихся существ; что святорусский богатырь свое знакомство с суженой-ряженой всегда начинает с того, что бьет ее по белому телу"нежалухою", отчего"и
женский пол пухол живет", — обо всем этом я говорить не стану; но позволю себе обратить ваше внимание на изящный образ юноши, жень-премье, каким он рисовался воображению первобытного, нецивилизованного славянина.
Нас издали пленяет слава, роскошь
И
женская лукавая
любовь.
Гости отправились в спальню и поострили там насчет
женских туфель, ковра между обеими постелями и серой блузы, которая висела на спинке кровати. Им было весело оттого, что упрямец, презиравший в
любви все обыкновенное, попался вдруг в
женские сети так просто и обыкновенно.
В темной аллее ее лица совсем не было видно… Я вспоминал свое первое впечатление: холодный взгляд, повелительный и пытливый, выражение лица неприятное, властное и сухое… Потом мелькнуло другое выражение: женственное и трогательное, потом все спуталось в общем безличном обаянии
женской близости, — близости
любви и драмы… Я уже не различал, моя эта драма или чужая… Мне начало казаться, что со мной идет другая, та, что на Волге…
Мне не льзя надеиться быть любимым: детское возражение! разве можно верить
любви? разве существует она в
женском, легкомысленном сердце?
Что ни говори, а
любовь без надежд и требований трогает сердце
женское вернее всех расчетов обольщения.
Не знаю сам. Но я с собой был честен
И двум идеям вместе не служил.
Просторно сердце женщины, напротив;
В нем резкие противоречья могут
Ужиться рядом. В нем бывает слышен,
Среди
любви живой и настоящей,
Нередко запоздалый отголосок
Другой, отжившей, конченной
любви.
Вины тут нет: подобные явленья
В природе
женской. Но делиться я
И с тенью даже не могу тем сердцем.
Которое мне отдалося. В нем
Я должен быть один.
Там
любовь и кротость должны ласкою образовать юное сердце для всех
женских добродетелей; там чувствительность и нежность, обращенные в приятную науку, расцветают в душе от примеров и наставлений.
Она, в ответ на нежный шопот,
Немой восторг спеша сокрыть,
Невинной дружбы тяжкий опыт
Ему решила предложить —
Таков обычай деревенский!
Помучить — способ самый
женский.
Но уж давно известна нам
Любовь друзей и дружба дам!
Какое адское мученье
Сидеть весь вечер tête-à-tête,
С красавицей в осьмнадцать лет...
Но мне больно, мне обидно то, что такой человек, с таким любящим и преданным сердцем, умер, не испытав ни разу блаженства взаимной
любви, не возбудив участия ни в одном
женском сердце, его достойном!..
— Вот оно, —
женское сердце! Помните, я-то распинался:
любовь… как это еще… идиллия, верность. И ведь работник-то, заметьте, рожа несказанная… Настоящий… Ну, как это?.. Ква… Ква…
У нас в России брак не по
любви презирается, чувственность смешна и внушает отвращение, и наибольшим успехом пользуются те романы и повести, в которых женщины красивы, поэтичны и возвышенны, и если русский человек издавна восторгается рафаэлевской мадонной или озабочен
женской эмансипацией, то, уверяю вас, тут нет ничего напускного.
Его душа
любви не просит;
Как истукан, он переносит
Насмешки, ненависть, укор,
Обиды шалости нескромной,
Презренье, просьбы, робкий взор,
И тихий вздох, и ропот томный.
Ему известен
женский нрав;
Он испытал, сколь он лукав
И на свободе и в неволе:
Взор нежный, слез упрек немой
Не властны над его душой;
Он им уже не верит боле.
— Признание, — отвечает, — не признание, а разве это не видно?
Любовь ведь — это по нашему
женскому ведомству, — мы ее замечаем и видим в самом зародыше.
Кто страждет, тот смело и с надеждой иди к ним и не бойся быть в тягость, затем что редкий из нас знает, насколько может быть бесконечно терпеливой
любви, сострадания и всепрощения в ином
женском сердце.
Любовь ли бедного томила?
Что сталось с нею? Позабыла?
Или грустит… и далеко
Несется… мысленно заглянет
И содрогнется глубоко?
Где ей? в ней сердца недостанет!
Ах! чувство
женское легко!
Они его хранят, лелеют,
Покуда радует оно,
Но если тучи тяготеют
И небо грозно и темно —
Его спасти им не дано!
Он не вскрикнул и даже не подал стона, и можно сказать — был убит мастерски, да и сам себя вел молодецки: придя сюда поиграть в мужья, он в самом деле вел себя мужественно — не плакал и не жаловался на
женское предательство, а лежал, как жертва коварства и
любви, распластав руки вразмет в разные стороны и не выпуская из крепко сжатой ладони ореховой хворостины.
Был ли таков Хвалынцев на самом деле — это уж другой вопрос; но ей стало иногда казаться теперь, будто он таков, и в таком ее взгляде на него — надо сознаться — чуть ли не главную роль играло эгоистическое чувство
любви к отвернувшемуся от нее человеку и
женское самолюбие, по струнам которого он больно ударил тем, что предпочел ей другую, «до такой степени», до полного самопожертвования.
Таково было отношение к этому еще в Ветхом Завете: борьба с культами
женских божеств («астарт» [Астарта — в финикийской религии богиня земного плодородия,
любви, а также Луны.
Ложный спиритуализм в
любви есть такая же ошибка эротического суждения, как и голая чувственность, обнаженная похоть, ибо истинным объектом
любви является воплощенный дух или одуховленная плоть [Каббала дает такое объяснение брака: «Все духи и души, раньше чем они отправляются в этот (низший) мир, состоят из мужской и
женской части, которые (наверху) соединены в одно существо.
Распятием Христа наша женственность снова была спасена от раскола на мужское и
женское, и его небесной кровью была обретена нами Божественная
любовь...
В
любви к женщине и в мирном покое домашнего очага, в красоте мужского и
женского тела, в состязаниях в силе и ловкости, в веселом пире и танце — везде эллин чувствовал присутствие и благословение божества.
У Анны есть сын Сережа. В него она пытается вложить весь запас
женской силы, которым ее наделила природа. Она пытается стать только матерью, — единственное, что для нее осталось. Но мать и жена неразъединимо слиты в женщине. Жажда
любви не может быть возмещена материнством. Анна только обманывает себя. «Роль матери, живущей для сына, — замечает Толстой, — роль, которую она взяла на себя в последние годы, была отчасти искрення, хотя и много преувеличена».
Ложь продолжает тянуться. Все больше
любовь как будто покрывается грязными, сальными пятнами. Вронского временами охватывает «странное чувство беспричинного омерзения». Анна вздрагивает от отвращения, чувствуя место на руке, к которому прикоснулись губы мужа. И все-таки она, «со своею сильною, честной натурой», продолжает жить, отдавая на величайшее поругание
женскую свою природу.
Он уже давно потерял всякую надежду овладеть
любовью Глафиры, «поддавшейся, по его словам, новому тяготению на брак», и даже не верил, чтоб она когда-нибудь вступила с ним и в брак, «потому что какая ей и этом выгода?» Но, размышлял он далее: кто знает, чем черт не шутит… по крайней мере в романах, над которыми я последнее время поработал, все говорят о
женских капризах, а ее поведение по отношению ко мне странно…
Мы постоянно нуждаемся в
женской ласке, в привете; чувствуем
любовь, привыкаем к женщинам, наконец… против нас все, против нас наконец сама природа!
Это связано с тайной личности, с глубоким различием
женской и мужской природы, с несоответствием между начальным восхищением
любви и её реализацией в обыденной жизни, с её таинственной связью со смертью.
И наиболее деспотична
любовь женская, требующая себе всего.
"Чудно!" — вымолвил он про себя, чувствуя, как что-то простое, мужицкое, только без мужицкого презрения к"бабе", заливает его душу. Что тут разбирать да анализировать? Надо семьей обзаводиться; сладко и лестно — отдать свою тихую, прочную
любовь вот такому немудрому, беззащитному"суслику". Это слово, брошенное Серафимой в припадке
женской ярости, полюбилось ему.
Все равно. Она резнула себя по живому мясу.
Любовь ухнула. Ее место заняла беспощадная вражда к мужчине, не к тому только, кто держал ее три года на цепи, как рабыню безответной страсти, а к мужчине вообще, кто бы он ни был. Никакой жалости… Ни одному из них!.. И до тех пор пока не поблекнет ее красота — не потеряет она власти над теми, кто подвержен
женской прелести, она будет пить из них душу, истощать силы, выжимать все соки и швырять их, как грязную ветошь.