Неточные совпадения
Жду вас к себе, дорогая сестра моя по духу, дабы разрешить сей вопрос
в совокупном рассмотрении".
— Так
вы нынче
ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно не желая продолжать разговор о Вареньке. — Трудно найти двух свояков, менее похожих друг на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. — Один подвижной, живущий только
в обществе, как рыба
в воде; другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий на всё, но, как только
в обществе, так или замрет или бьется бестолково, как рыба на земле.
— Так, пожалуйста, приезжайте. — сказала Долли, — мы
вас будем
ждать в пять, шесть часов, если хотите. Ну, что моя милая Анна? Как давно…
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней
в комнату. Анна вопросительно взглянула ей
в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я
вас жду», кончала она.
Или дитя ваше спросит
вас: «что
ждет меня
в загробной жизни?» Что
вы скажете ему, когда
вы ничего не знаете?
— Доктор, я
вас жду завтра
в четыре часа; лошади будут готовы… Прощайте.
В передней не дали даже и опомниться ему. «Ступайте!
вас князь уже
ждет», — сказал дежурный чиновник. Перед ним, как
в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он прошел, думая только: «Вот как схватит, да без суда, без всего, прямо
в Сибирь!» Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется даже у наиревнивейшего любовника. Наконец растворилась пред ним дверь: предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам гнев.
— Да увезти губернаторскую дочку. Я, признаюсь,
ждал этого, ей-богу,
ждал!
В первый раз, как только увидел
вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал такой выбор, я ничего
в ней не нахожу хорошего. А есть одна, родственница Бикусова, сестры его дочь, так вот уж девушка! можно сказать: чудо коленкор!
—
Вас жду, Петр Петрович! — сказал Муразов, увидевши входящего Хлобуева. — Пожалуйста ко мне
в комнатку.
«Сыны мои, сыны мои милые! что будет с
вами? что
ждет вас?» — говорила она, и слезы остановились
в морщинах, изменивших ее когда-то прекрасное лицо.
— Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились
в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они
ждут — тетки,
вам бы не прозевать! — заморского принца, да еще под красными парусами!
— Ну, если так, — даже с некоторым удивлением ответил Свидригайлов, рассматривая Раскольникова, — если так, то
вы и сами порядочный циник. Материал, по крайней мере, заключаете
в себе огромный. Сознавать много можете, много… ну да
вы и делать-то много можете. Ну, однако ж, довольно. Искренно жалею, что с
вами мало переговорил, да
вы от меня не уйдете… Вот
подождите только…
Жду вас изо всех сил, а Заметова
вы тогда просто придавили и… ведь
в том-то и штука, что вся эта проклятая психология о двух концах!
— Вещи ваши ни
в каком случае и не могли пропасть, — спокойно и холодно продолжал он. — Ведь я уже давно
вас здесь
поджидаю.
— А ведь я к
вам уже заходил третьего дня вечером;
вы и не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, —
в комнату,
в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо — дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся,
подождал, да и служанке вашей не доложился — вышел. Не запираете?
— Жалею весьма и весьма, что нахожу
вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к тому же весьма важное дело по моей адвокатской части
в сенате. Не упоминаю уже о тех заботах, которые и
вы угадаете. Ваших, то есть мамашу и сестрицу,
жду с часу на час…
— А
вы думали нет?
Подождите, я и
вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я
вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у
вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие
в «Периодической речи» прочесть.
— Я-то
в уме-с, а вот
вы так… мошенник! Ах, как это низко! Я все слушал, я нарочно все
ждал, чтобы все понять, потому что, признаюсь, даже до сих пор оно не совсем логично… Но для чего
вы все это сделали — не понимаю.
Смех-то, смех-то ваш, как вошли тогда, помните, ведь вот точно сквозь стекло я все тогда угадал, а не
жди я
вас таким особенным образом, и
в смехе вашем ничего бы не заметил.
Барыня. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов
поджидаете, кавалеров?
Вам весело? Весело? Красота-то ваша
вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.) Вот, вот,
в самый омут!
Лариса. Нет, не все равно.
Вы меня увезли от жениха; маменька видела, как мы уехали — она не будет беспокоиться, как бы мы поздно ни возвратились… Она покойна, она уверена
в вас, она только будет
ждать нас,
ждать… чтоб благословить. Я должна или приехать с
вами, или совсем не являться домой.
Сергей Сергеич, я пойду
И буду
ждать вас в кабинете.
— Что делать-с! Отец меня
ждет; нельзя мне больше мешкать. Впрочем,
вы можете прочесть «Pelouse et Frémy, Notions générales de Chimie»; [Пелуз и Фреми. Общие основы химии (фр.).] книга хорошая и написана ясно.
Вы в ней найдете все, что нужно.
— Извините, я, кажется, заставил
вас ждать, — промолвил он, кланяясь сперва Базарову, потом Петру,
в котором он
в это мгновение уважал нечто вроде секунданта. — Я не хотел будить моего камердинера.
— Так и умрешь, не выговорив это слово, — продолжал он, вздохнув. — Одолеваю я
вас болтовней моей? — спросил он, но ответа не стал
ждать. — Стар, а
в старости разговор — единственное нам утешение, говоришь, как будто встряхиваешь
в душе пыль пережитого. Да и редко удается искренно поболтать, невнимательные мы друг друга слушатели…
— Хотя — сознаюсь: на первых двух допросах боялась я, что при обыске они нашли один адрес. А
в общем я
ждала, что все это будет как-то серьезнее, умнее. Он мне говорит: «Вот
вы Лассаля читаете». — «А
вы, спрашиваю, не читали?» — «Я, говорит, эти вещи читаю по обязанности службы, а
вам, девушке, — зачем?» Так и сказал.
—
Подождите!
Вы знаете, что
в промежности растут волосы?
— Куда
вы?
Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать
в истории; войну они понимают как основной смысл истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
— А я —
ждал, что
вы спросите об этом, — откликнулся Тагильский, сунул руки
в карманы брюк, поддернул их, шагнул к двери
в столовую, прикрыл ее, сунул дымный окурок
в землю кадки с фикусом. И, гуляя по комнате, выбрасывая коротенькие ноги смешно и важно, как петух, он заговорил, как бы читая документ...
— Не надо. Давайте подследственного.
Вы подождете в коридоре.
Анфиса. Правда! (Читает.) «Кажется, этого довольно. Больше я
ждать не могу. Из любви к
вам я решаюсь избавить
вас от неволи; теперь все зависит от
вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите
в сад.
В переулке, сзади вашего сада, я буду ожидать
вас с коляской. Забор вашего сада, который выходит
в переулок,
в одном месте плох…»
Анфиса. Разумеется. (Читает.) «Но зачем же губить свою молодость и отказывать себе
в удовольствиях? С нетерпением
жду вашего ответа. Если
вы сегодня не решитесь, я завтра уезжаю на Кавказ. Целую ваши ручки. Весь ваш…»
— Чего
вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова,
в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и
ждешь, что вылетят две-три птицы.
— Вот
вы о старом халате! — сказал он. — Я
жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у
вас порывается чувство, каким именем назовете
вы эти порывы, а
вы… Бог с
вами, Ольга! Да, я влюблен
в вас и говорю, что без этого нет и прямой любви: ни
в отца, ни
в мать, ни
в няньку не влюбляются, а любят их…
— Мне долго
ждать его прихода, — сказал Обломов, — может быть,
вы передадите ему, что, по обстоятельствам, я
в квартире надобности не имею и потому прошу передать ее другому жильцу, а я, с своей стороны, тоже поищу охотника.
«Не хочу
ждать среды (писала Ольга): мне так скучно не видеться подолгу с
вами, что я завтра непременно
жду вас в три часа
в Летнем саду».
— Вот тут написано, — решил он, взяв опять письмо: — «Пред
вами не тот, кого
вы ждали, о ком мечтали: он придет, и
вы очнетесь…» И полюбите, прибавлю я, так полюбите, что мало будет не года, а целой жизни для той любви, только не знаю… кого? — досказал он, впиваясь
в нее глазами.
— Так вот, милейший Реймер, когда
вам будет скучно, приходите сюда и улыбнитесь. Там, за окном, сидит дурак. Дурак, купленный дешево,
в рассрочку, надолго. Он сопьется от скуки или сойдет с ума… но будет
ждать, сам не зная чего. Да вот и он!
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека
в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то с досадой, не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не замечая меня. — Он
ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были
вы.
Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило бросать денег».
— Вот что, слышь, плетьми будут сечь…
В зале расселся,
ждет вас, а барыня с Марфой Васильевной еще не воротились из города…
— От того, что
вы пишете к ней,
ждете в беседке, грозите прийти сами. Она не переносит этого — и только это поручила передать.
— Иван Иванович! — закричал он
в форточку, — и я с
вами! Можете
подождать четверть часа, пока я оденусь?
— Bonjur! — сказала она, — не
ждали? Вижю, вижю! Du courage! [Смелее! (фр.)] Я все понимаю. А мы с Мишелем были
в роще и зашли к
вам. Michel! Saluez donc monsieur et mettez tout cela de côte! [Мишель! Поздоровайтесь же и положите все это куда-нибудь! (фр.)] Что это у
вас? ах, альбомы, рисунки, произведения вашей музы! Я заранее без ума от них: покажите, покажите, ради Бога! Садитесь сюда, ближе, ближе…
Вы не знаете, как и откуда является готовый обед, у крыльца
ждет экипаж и везет
вас на бал и
в оперу.
Je suis etc. S.
В.» [Приходите, граф, я
вас жду между восемью и девятью, никого не будет и, главное, не забудьте папку с этюдами.
— Туда…
в последний раз, свидание необходимо — проститься… — шептала она со стыдом и мольбой. — Пустите меня, брат… Я сейчас вернусь, а
вы подождите меня… одну минуту… Посидите вот здесь, на скамье…
— Зачем мне
в Англию? Я туда не хочу, — говорил он. — Там все чудеса
в частных галереях: туда не пустят. А общественная галерея — небогата. Из Голландии
вы поезжайте одни
в Англию, а я
в Париж,
в Лувр. Там я
вас подожду.
— А еще —
вы следите за мной исподтишка:
вы раньше всех встаете и
ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке,
вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу
в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой, князь Николай Иванович, приютились у
вас. Я считаю, что мы приехали к
вам, к
вам одному, и оба просим у
вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека
в руках ваших… Мы
ждем решения от вашего правдивого сердца!
— Это очень может быть верно. Я знал вашу сестру, Лизавету Макаровну, прошлого года,
в Луге… Крафт остановился и, кажется,
вас ждет; ему поворачивать.