Неточные совпадения
— Счастлив твой бог! — однако не утерпела Марья Алексевна, рванула
дочь за волосы, — только раз, и то слегка. — Ну, пальцем не трону, только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура! Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра, что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор… не спущу. Не
пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя знать.
Дальше писарь узнал, как богато живет Стабровский и какие порядки заведены у него в доме. Все женщины от души
жалели Устеньку Луковникову, отец которой сошел с ума и отдал
дочь полякам.
— Да вы никак сбесились, сороки? — зыкнул он на
дочерей. — Разе такое теперь время, оглашенные? Серебро
жалеете, а мать не жаль… Никому и ничего не дам! Так и знайте… Пусть Лиодор пропивает, — мне ничего не нужно.
Пожалев нас, она стала ругать мачеху Саши — толстую тетку Надежду,
дочь трактирщика; потом вообще всех мачех, вотчимов и, кстати, рассказала историю о том, как мудрый пустынник Иона, будучи отроком, судился со своей мачехой божьим судом; отца его, угличанина, рыбака на Белоозере, —
— Подите-ка, какая модница стала. Княгиня, видно, на ученье ничего не
пожалела, совсем барышней сделала, — говорила Анна Гавриловна. — Она сейчас выйдет к вам, — прибавила она и ушла; ее сжигало нетерпение показать Павлу поскорее
дочь.
Я стал было ее уговаривать; сказал, что у Ихменевых ее все так любят, что ее за родную
дочь почитают. Что все будут очень
жалеть о ней. Что у меня, напротив, ей тяжело будет жить и что хоть я и очень ее люблю, но что, нечего делать, расстаться надо.
— Не жаль! — закричал он, задрожав и побледнев, — не жаль, потому что и меня не
жалеют! Не жаль, потому что в моем же доме составляются заговоры против поруганной моей головы, за развратную
дочь, достойную проклятия и всех наказаний!..
Скупость ее, говорят, простиралась до того, что не только дворовой прислуге, но даже самой себе с
дочерью она отказывала в пище, и к столу у них, когда никого не было, готовилось в такой пропорции, чтоб только заморить голод; но зато для внешнего блеска генеральша ничего не
жалела.
Фрау Леноре начала взглядывать на него, хотя все еще с горестью и упреком, но уже не с прежним отвращением и гневом; потом она позволила ему подойти и даже сесть возле нее (Джемма сидела по другую сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться, и жалобы ее становились все тише и мягче; они чередовались вопросами, обращенными то к
дочери, то к Санину; потом она позволила ему взять ее за руку и не тотчас отняла ее… потом она заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно улыбнулась и
пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже в другом смысле, чем прежде…
—
Дочь моя, — сказал Шалонский пану Тишкевичу, — весьма
жалеет, что не может тебя видеть; она не совсем еще здорова и очень слаба; но надеюсь, что скоро…
Станислав Францевич не
жалел угощенья… Да и жалеть-то нельзя было: на вечерах этих он лицом показывал свой товар, трех
дочерей: Клементину, Марию и Цецилию. Старшей было двадцать два года, младшей — восемнадцать лет. Веселились все, танцевали… Только в углу, как «мрачный демон, дух изгнанья», сидел Корпелкин, не отрывая глаз от Клементины, в которую был влюблен и уже считался женихом ее…
Свадьба, со всеми выделами, наградами и ценными подарками, стоила очень дорого, но справедливость требует сказать, что княгиня об этом не
жалела: она, напротив, была рада, что «нелюбимая
дочь» награждена как следует.
Васса. Ты, Рашель, умная, и, может быть, я неоднократно
жалела, что ты не
дочь мне. Кажись, даже говорила это тебе! Я ведь все говорю, что думаю.
— Вот тут зато и вышла целая история. Да, я ужасно
жалела, что я взяла туда с собою моих
дочерей. Тут он снял свой зонтик; она закричала: «ах!», он закричал: «ах!», он затрясся и задрожал; она упала, а этот ее зверь, этот проклятый гернгутер-то, взял ее в охапку, выбежал с нею на двор и уехал. Каково, я тебя спрашиваю, это перенесть madame Риперт? Согласен ли ты, что ведь это можно назвать происшествием?
В течение пяти лет, которые старушка провела у
дочери и у зятя, ни она, ни Ида не имели ни малейшего основания
пожалеть о том, что они оставили свое хозяйство.
Пожалеть али заступиться за
дочь — скажут, потачу; подумал-подумал, за одно уж видно, мол, терпеть тебе, и давай прикладывать…
Бедонегова. Само собой, генерал для нее не
пожалеет, если человек состоятельный, только много не даст; не
дочь ведь, что за крайность изъяниться! А коли и даст, так приданое будет дворянское.
Ожёг! Понимаю я, что напакостить мне — легко для него: знакомства он имеет большие, везде ему почёт, и попаду я в солдаты, как в воду камень.
Дочери своей он не
пожалеет, — у него тоже большая игра с богом была.
Крутицкий. Что ее жалеть-то! не родная
дочь. А ты, что покрупней-то, и зажми в руке-то, и зажми! Жаль тебе ее? О, мотовка! (Злобно). Анна, если я узнаю, что у тебя были в руках большие деньги, да ты их из рук выпустила…
Самоедские нервы и кости
Стерпят всякую стужу, но вам,
Голосистые южные гости,
Хорошо ли у нас по зимам?
Вспомним — Бозио. Чванный Петрополь
Не
жалел ничего для нее.
Но напрасно ты кутала в соболь
Соловьиное горло свое,
Дочь Италии! С русским морозом
Трудно ладить полуденным розам.
Бурмистр. Да как же, судырь, не баловать, помилуйте! Дворня теперь тоже: то папенькин камердинер, значит, и все семейство его палец о палец не ударит, то маменькина ключница, и той семья на том же положеньи. Я сам, господи, одному старому господину моему служил без году пятьдесят годов, да что ж из того?.. Должен, сколько только сил наших хватает, служить: и сам я, и жена-старуха, и сын али
дочь, в какую только должность назначат! Верный раб, и по святому писанию, не
жалеет живота своего для господина.
— Я не о том
жалею, моя наимилейшая мне
дочь, что ты во цвете лет своих, не дожив положенного века, на печаль и горесть мне, оставила землю.
Арина Федотовна. Братец,
пожалейте; у вас ведь одна дочь-то.
Нина Александровна. Ну, хорошо; ну, бог с тобой! Я знаю, что ты меня
пожалеешь. (Целует
дочь и уходит).
Тит Титыч. А ты вот что пиши: что обидели такого-то купца, а с сына оного купца учитель, против всяких прав, взял расписку, чтобы жениться на его
дочери. Вот тебе и расписка. Я никаких денег не
пожалею, коли сделаешь. Можешь ты это сделать?
— Поговорю, Карпушенька, беспременно поговорю… — отвечала на те речи Паранька. — И спасибо ж тебе, соколик мой!.. А и что это у нас за тятенька! Не родитель детям, а злой лиходей… Ровно я ему не родная
дочь, ровно я ему наемная работница!.. Не
жалеет он меня ни на́сколько! И за что это он невзлюбил тебя?
— Ну, в землю-то он тебя не закопает, — усмехнулся Семен Петрович. — Побить побьет — без этого нельзя, а после все-таки смилуется, потому что ведь одна у него дочь-то.
Пожалеет тоже! Своя кровь, свое рожденье! Да и тебя, как видно, он возлюбил…
— «Хорошо, — отвечал он, — положим, Аяк-Ага ничего не
пожалеет для своей
дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; нет, милая Магуль-Мегери, я положил зарок на свою душу: обещаюсь семь лет странствовать по свету и нажить себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь моею».
«Псаменит! Господин твой Камбиз спрашивает: отчего, когда
дочь твою осрамили и сына вели на смерть, ты не плакал, а нищего, и вовсе не родного, так
пожалел?»
И никого не нашлось изо всей беседы, кто бы
пожалел его; все потешались, а пуще других отецкая
дочь Лизавета Трофимовна.
Вред, скажут, этакой, родной
дочери денег
пожалел, устроил в скиту ее, ровно сироту бесприданную.
Пошли они на Нижний базар. По дороге купили по душистой дыне да по десятку румяных персиков на поклон Дунюшке, опричь поясков, шитой шелками покрышки на стол и других скитских рукоделий. Опытная в обительском хозяйстве Таифа знала, что скупой сам по себе Марко Данилыч за всякую ласку
дочери не
пожалеет ничего. Добрались они, наконец, до его квартиры.
Обоих вас
жалеем,
дочь Эдипа!
Но как же быть? Ужасен гнев богов,
И наших слов мы изменить не можем.
Дочь моей хозяйки докладывает мне, что был пожилой джентльмен, очень
жалел, что не застал меня, попросил лист бумаги и написал мне письмо.
Плеханова (с которым я до того не был знаком) я не застал в Женеве, о чем искренно
пожалел. Позднее я мельком в Ницце видел одну из его
дочерей, подруг
дочери тогдашнего русского эмигранта, доктора А.Л.Эльсниц, о котором буду еще говорить ниже. Обе девушки учились, кажется, в одном лицее. Но отец Плехановой не приезжал тогда в Ниццу, да и после я там с ним не встречался; а в Женеву я попал всего один раз, мимоездом, и не видал даже Жуковского.
Вот тогда не надо было ей
жалеть ни
дочери, ни зятя, подумать о Тасе.
— Отдали бы вы ее за Федора дернопольского. Что вы девку-то губите? — сказал я. — Сами говорите: плох парень, а ведь ей с ним всю жизнь маяться.
Пожалели бы
дочь!
Если бы Анжель тотчас же и навсегда хотела разлучить меня со своей
дочерью и если бы ее
дочь на это согласилась, она не оставила бы ее в Петербурге близ меня, в доме, существование которого при желании всякий может открыть, и под охраной более или менее преданных слуг, но которых можно подкупить, если не
жалеть денег, и которые, во всяком случае, не могут помешать Ирене поступить как ей вздумается.
— Что ты, что ты, шалый, затевать хочешь? — вскочил в свою очередь перепуганный князь Никита. — Ведь он мне обиняком говорил, под видом шутки, а тебе я, как брату, сказал в предупреждение… С чего же кашу заваривать? Неровен час, сами не расхлебаем…
Пожалей, повторяю, меня,
дочь… Силен он, татарский выродок…
— Тсс… — боязливо стал оглядываться князь Никита. — Коли себя не
жалеешь —
пожалей меня,
дочь… На нее и так Малюта зубы точит…
— Долго только не засиживайся,
пожалей моих молодцов; сохнут они у меня по твоей
дочери, а ты и мне ее еще ни разу не показал; понаслышке лишь знаю, что красавица писаная. Чего хоронишь? Жениха подыскивай, на свадьбу меня зови; сам, чай, знаешь, девка — что квашня: перестоится — закиснет…
Все
жалели бедного старика и его приемную
дочь. О возвращении Марьи Петровны не знали даже в самом доме. В попыхах не обращали на нее внимания, да она и сама старалась не попадаться на глаза слугам.
Отец ее, князь Дмитрий Павлович, хотя был далеко не богат, почитался одним из первых лиц в городе по происхождению и не
жалел денег на воспитание
дочери.
Она глубоко
жалела князя, и когда он умер на ее руках, благословив ее и
дочь, с просьбой позаботиться об Ульяне и Тане, ее замертво вынесли из его спальни.
Как бы переносил граф болезнь своей любимой
дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи, и что он не
жалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу; ежели бы он не знал, что ежели она не поправится, он не
пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь?
— А как же, — быстро отвечал Платон, — лошадиный праздник. И скота
жалеть надо, — сказал Каратаев. — Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина
дочь, — сказал он, ощупав собаку у своих ног и, повернувшись опять, тотчас же заснул.