Неточные совпадения
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа и теперь решил про себя, что, для того чтобы чувствовать себя вполне правым, он,
хотя прежде много работал и нероскошно
жил, теперь будет
еще больше работать и
еще меньше будет позволять себе роскоши.
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь теми духовными благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как дети, не понимая их, разрушаю, то есть
хочу разрушить то, чем я
живу. А как только наступает важная минута жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я иду к Нему, и
еще менее, чем дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься не зачитываются мне».
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час,
еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто
живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках
хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты
хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми квартиру рядом; мы будем
жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть дом того же хозяина, который
еще не занят… Приедешь?..
Видишь ты, какой
еще ум-то у тебя, а ты
еще хочешь своей волей
жить.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте!
Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а
еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично,
хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
Потом он думал
еще о многом мелочном, — думал для того, чтоб не искать ответа на вопрос: что мешает ему
жить так, как
живут эти люди? Что-то мешало, и он чувствовал, что мешает не только боязнь потерять себя среди людей, в ничтожестве которых он не сомневался. Подумал о Никоновой: вот с кем он
хотел бы говорить! Она обидела его нелепым своим подозрением, но он уже простил ей это, так же, как простил и то, что она служила жандармам.
— Вы представить не можете, как трудно в наши дни
жить человеку, который всем
хочет только добра… Поверьте, — добавил он
еще тише, — они догадываются о вашем значении…
И то, что за всеми его старыми мыслями
живет и наблюдает
еще одна,
хотя и неясная, но, может быть, самая сильная, возбудило в Самгине приятное сознание своей сложности, оригинальности, ощущение своего внутреннего богатства.
— Знаю, чувствую… Ах, Андрей, все я чувствую, все понимаю: мне давно совестно
жить на свете! Но не могу идти с тобой твоей дорогой, если б даже
захотел… Может быть, в последний раз было
еще возможно. Теперь… (он опустил глаза и промолчал с минуту) теперь поздно… Иди и не останавливайся надо мной. Я стою твоей дружбы — это Бог видит, но не стою твоих хлопот.
Обломов
хотя и
прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся
еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей жертвы.
— Видишь, и сам не знаешь! А там, подумай: ты будешь
жить у кумы моей, благородной женщины, в покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты
живешь точно на постоялом дворе, а
еще барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить, как соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек — играй с ними, сколько
хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что здесь платишь?
Если Райский как-нибудь перешагнет эту черту, тогда мне останется одно: бежать отсюда! Легко сказать — бежать, а куда? Мне вместе и совестно: он так мил, добр ко мне, к сестре — осыпает нас дружбой, ласками,
еще хочет подарить этот уголок… этот рай, где я узнала, что
живу, не прозябаю!.. Совестно, зачем он расточает эти незаслуженные ласки, зачем так старается блистать передо мною и хлопочет возбудить во мне нежное чувство,
хотя я лишила его всякой надежды на это. Ах, если б он знал, как напрасно все!
— Я не мешаюсь ни в чьи дела, Татьяна Марковна, вижу, что вы убиваетесь горем, — и не мешаю вам: зачем же вы
хотите думать и чувствовать за меня? Позвольте мне самому знать, что мне принесет этот брак! — вдруг сказал Тушин резко. — Счастье на всю жизнь — вот что он принесет! А я, может быть,
проживу еще лет пятьдесят! Если не пятьдесят, хоть десять, двадцать лет счастья!
— Не знаю! — сказал он с тоской и досадой, — я знаю только, что буду делать теперь, а не заглядываю за полгода вперед. Да и вы сами не знаете, что будет с вами. Если вы разделите мою любовь, я останусь здесь, буду
жить тише воды, ниже травы… делать, что вы
хотите… Чего же
еще? Или… уедем вместе! — вдруг сказал он, подходя к ней.
— «Расстанемтесь, и тогда буду любить вас», буду любить — только расстанемтесь. Слушайте, — произнес он, совсем бледный, — подайте мне
еще милостыню; не любите меня, не
живите со мной, будем никогда не видаться; я буду ваш раб — если позовете, и тотчас исчезну — если не
захотите ни видеть, ни слышать меня, только… только не выходите ни за кого замуж!
И
еще скажу: благообразия не имеют, даже не
хотят сего; все погибли, и только каждый хвалит свою погибель, а обратиться к единой истине не помыслит; а
жить без Бога — одна лишь мука.
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский князь отрекается от такой идеи, то, разумеется,
еще не наступило ей время. Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто
хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если
живет эта мысль
хотя лишь в немногих головах, то она
еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой тьме.
Чукчи держат себя поодаль от наших поселенцев, полагая, что русские придут и перережут их, а русские думают — и гораздо с большим основанием, — что их перережут чукчи. От этого происходит то, что те и другие избегают друг друга,
хотя живут рядом, не оказывают взаимной помощи в нужде во время голода, не торгуют и того гляди
еще подерутся между собой.
Здесь почти тюрьма и есть,
хотя природа прекрасная, человек смышлен, ловок, силен, но пока
еще не умеет
жить нормально и разумно.
Кроме всей этой живности у них есть жены, каначки или сандвичанки, да и между ними самими есть канаки,
еще выходцы из Лондона, из Сан-Франциско — словом, всякий народ. Один
живет здесь уже 22 года, женат на кривой пятидесятилетней каначке. Все они
живут разбросанно, потому что всякий
хочет иметь маленькое поле, огород, плантацию сахарного тростника, из которого, мимоходом будь сказано, жители выделывают ром и сильно пьянствуют.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он
жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли
еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие
хотели пробраться в китайский лагерь.
— Помню, помню, бедная Элен говорила мне что-то тогда, когда ты у тех старушек
жил: они тебя, кажется, женить
хотели на своей воспитаннице (графиня Катерина Ивановна всегда презирала теток Нехлюдова по отцу)… Так это она? Elle est encore jolie? [Она
еще красива?]
Назначенный же от суда защитник доказывал, что кража совершена не в
жилом помещении, и что потому,
хотя преступление и нельзя отрицать, но всё-таки преступник
еще не так опасен для общества, как это утверждал товарищ прокурора.
— А зачем ему к отцу проходить, да
еще потихоньку, если, как ты сам говоришь, Аграфена Александровна и совсем не придет, — продолжал Иван Федорович, бледнея от злобы, — сам же ты это говоришь, да и я все время, тут
живя, был уверен, что старик только фантазирует и что не придет к нему эта тварь. Зачем же Дмитрию врываться к старику, если та не придет? Говори! Я
хочу твои мысли знать.
Что старец отходил, в том не было сомнения для Алеши,
хотя мог
прожить еще и день и два.
Он ужасно интересовался узнать брата Ивана, но вот тот уже
жил два месяца, а они хоть и виделись довольно часто, но все
еще никак не сходились: Алеша был и сам молчалив и как бы ждал чего-то, как бы стыдился чего-то, а брат Иван,
хотя Алеша и подметил вначале на себе его длинные и любопытные взгляды, кажется, вскоре перестал даже и думать о нем.
Случай этот произвел на него сильное впечатление. Он понял, что в городе надо
жить не так, как
хочет он сам, а как этого
хотят другие. Чужие люди окружали его со всех сторон и стесняли на каждом шагу. Старик начал задумываться, уединяться; он похудел, осунулся и даже как будто
еще более постарел.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней
проживали 16 китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад,
еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас
хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.
— Так я, мой милый, уж и не буду заботиться о женственности; извольте, Дмитрий Сергеич, я буду говорить вам совершенно мужские мысли о том, как мы будем
жить. Мы будем друзьями. Только я
хочу быть первым твоим другом. Ах, я
еще тебе не говорила, как я ненавижу этого твоего милого Кирсанова!
Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы
еще не успели завестись — я
жил без оглядки, делал, что
хотел, процветал, одним словом.
Старый мир, осмеянный Вольтером, подшибленный революцией, но закрепленный, перешитый и упроченный мещанством для своего обихода, этого
еще не испытал. Он
хотел судить отщепенцев на основании своего тайно соглашенного лицемерия, а люди эти обличили его. Их обвиняли в отступничестве от христианства, а они указали над головой судьи завешенную икону после революции 1830 года. Их обвиняли в оправдании чувственности, а они спросили у судьи, целомудренно ли он
живет?
Отец едва ли даже знал о его болезни, а матушка рассуждала так: «Ничего! отлежится к весне! этакие-то
еще дольше здоровых
живут!» Поэтому,
хотя дворовые и жалели его, но, ввиду равнодушия господ, боялись выказывать деятельное сочувствие.
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел общее изумление. Его уж оставили в покое:
живи, как
хочешь, — казалось, чего
еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с дороги к отцу письмо, в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
Мы свернули на Садовую. На трехминутной остановке я немного,
хотя еще не совсем, пришел в себя. Ведь я четыре месяца
прожил в великолепной тишине глухого леса — и вдруг в кипучем котле.
— Нет, брат, шалишь! Я сперва
еще всех на подсудимую скамью запячу!
Жив не
хочу быть, пока не оборудую этого самого дела!
Писарский нос чуял какую-то
поживу,
хотя форма этой
поживы еще и не определилась ясно.
Устенька Луковникова
жила сейчас у отца. Она простилась с гостеприимным домом Стабровских
еще в прошлом году. Ей очень тяжело было расставаться с этою семьей, но отец быстро старился и скучал без нее. Сцена прощания вышла самая трогательная, а мисс Дудль убежала к себе в комнату, заперлась на ключ и ни за что не
хотела выйти.
— Ничего вы не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. — Да, не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и
живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не
хотим… да. И
еще нам же смешно, вот как мне сейчас.
Слова «женат, вдов, холост» на Сахалине
еще не определяют семейного положения; здесь очень часто женатые бывают обречены на одинокую безбрачную жизнь, так как супруги их
живут на родине и не дают им развода, а холостые и вдовые
живут семейно и имеют по полдюжине детей; поэтому ведущих холостую жизнь не формально, а на самом деле,
хотя бы они значились женатыми, я считал не лишним отмечать словом «одинок».
— Какие пустяки! — ответила она ясно,
хотя в ее голосе вместе с улыбкой слышались
еще недавние слезы. — Ведь вот и Максим воевал, пока мог, а теперь
живет, как может. Ну и мы…
А Вихорев думает: «Что ж, отчего и не пошалить, если шалости так дешево обходятся». А тут
еще, в заключение пьесы, Русаков, на радостях, что урок не пропал даром для дочери и
еще более укрепил, в ней принцип повиновения старшим, уплачивает долг Вихорева в гостинице, где тот
жил. Как видите, и тут сказывается самодурный обычай: на милость, дескать, нет образца,
хочу — казню,
хочу — милую… Никто мне не указ, — ни даже самые правила справедливости.
Господский дом на Низах был построен
еще в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном, белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе. Кругом шли пристройки: кухня, людская, кучерская и т. д. Построек было много, а
еще больше неудобств,
хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и
жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его в Степана Романыча. Он служил на промыслах уже лет двенадцать и давно был своим человеком.
Он должен был умереть, а мы все
живем: видно, не пришла
еще пора сходить с часов,
хотя караул наш не совсем исправен.
Матвей мне говорил, что вы
хотите участвовать в сборе для bon ami. [Добрый друг (франц.).] Когда-нибудь пришлите ваши 10 целковых. Я надеюсь к ним
еще кой-что прибавить и все отправлю. Вероятно, он обратился и в Иркутск,
хотя и там, при всех богатствах, мало наличности. Как это делается, не знаю. [В Иркутске
жили семьи С. Г. Волконского и С. П. Трубецкого, получавшие от родных большие суммы. Все состоятельные декабристы много помогали неимущим товарищам и их семьям.]
— Я их буду любить, я их
еще… больше буду лю… бить. Тут я их скорее перестану любить. Они, может быть, и доб… рые все, но они так странно со мною об… обра… щаются. Они не
хотят понять, что мне так нельзя
жить. Они ничего не
хотят понимать.
— Дай бог мне так
жить, как я
хочу вас обманывать! Но главное не в этом. Я вам
еще предлагаю совершенно интеллигентную женщину. Делайте с ней, что
хотите. Вероятно, у вас найдется любитель. Барсукова тонко улыбнулась и спросила...
— Куда же это! Посидите
еще, — произнес Павел,
хотя, утомленный всеми ощущениями дня и самим чтением, он желал поскорее остаться если не один, то по крайней мере вдвоем с Неведомовым, который у него
жил.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы
еще, напротив,
жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
— Это что такое
еще он выдумал? — произнес полковник, и в старческом воображении его начала рисоваться картина, совершенно извращавшая все составленные им планы: сын теперь
хочет уехать в Москву, бог знает сколько там денег будет
проживать — сопьется, пожалуй, заболеет.