Неточные совпадения
― Опять, опять
дьявол! ― взяв руку, которую она положила на стол, и целуя ее,
сказал Вронский.
Что же, какое воспитание можете дать вы вашим малюткам, если не победите в себе искушение
дьявола, влекущего вас к неверию? —
сказал он с кроткою укоризной.
— Дарвин —
дьявол, — громко
сказала его жена; доктор кивнул головой так, как будто его ударили по затылку, и тихонько буркнул...
— Третьим в раю был
дьявол, — тотчас
сказала Лидия и немножко отодвинулась от дивана вместе со стулом, а Макаров, пожимая руку Клима, подхватил ее шутку...
— Вы знаете, какой она
дьявол… Ведьма, с медными глазами. Это — не я, это невеста
сказала. Моя невеста.
«Иди, Сенька,
дьявол, скорее! тебя Иван Александрович давно зовет», —
сказал этот же матрос Фаддееву, когда тот появился.
Неверно было бы
сказать, что марксисты-революционеры считают все дозволенным, но они считают все дозволенным относительно врага, представляющего царство
дьявола, эксплуатации, несправедливости, тьмы и реакции.
— Черт с ним! Попадется,
скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите,
дьяволы. Пошлют искать — все одно возьму. Не спрашивают — ваше счастье, ночуйте. Я не за тем. Беги наверх,
скажи им, дуракам, чтобы в окна не сигали, а то с третьего этажа убьются еще! А я наверх, он дома?
—
Дьявол этакой, оденься, прежде чем бежать-то! —
сказал он.
— Намедни, — продолжал Рыбин, — вызвал меня земский, — говорит мне: «Ты что, мерзавец,
сказал священнику?» — «Почему я — мерзавец? Я зарабатываю хлеб свой горбом, я ничего худого против людей не сделал, — говорю, — вот!» Он заорал, ткнул мне в зубы… трое суток я сидел под арестом. Так говорите вы с народом! Так? Не жди прощенья,
дьявол! Не я — другой, не тебе — детям твоим возместит обиду мою, — помни! Вспахали вы железными когтями груди народу, посеяли в них зло — не жди пощады,
дьяволы наши! Вот.
Тогда
скажет и тем, которые по левую сторону: «Идите от меня, проклятые, в огнь вечный, уготованный
дьяволу и ангелам его: ибо алкал я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили меня; был странником, и не приняли меня; был наг, и не одели меня; болен и в темнице, и не посетили меня».
— При рекрутских наборах я тоже бывал печальным свидетелем, как эта, и без того тяжелая обязанность наших низших классов, составляет сенокос, праздник для волостных голов, окружных начальников, рекрутских присутствий и докторов в особенности! —
сказал губернатор и, как все заметили, прямо при этом посмотрел на кривошейку инспектора врачебной управы, который в свою очередь как-то весь съежился, сознавая сам в душе, что при наборах касательно интереса он действительно был не человек, а
дьявол.
— Вишь,
дьяволы! —
сказал Перстень Серебряному. — Ведь они не просто убьют опричника, а замучат медленною смертью; я знаю обоих: уж коли эти пустились, значит, плохо дело; несдобровать молодцу!
— Язва ты, язва! —
сказал он, —
дьявол в тебе сидит, черт… тьфу! тьфу! тьфу! Ну, будет. Завтра, чуть свет, возьмешь ты Володьку, да скорехонько, чтоб Евпраксеюшка не слыхала, и отправляйтесь с Богом в Москву. Воспитательный-то знаешь?
— Бе той Диоскор жидовин!
Дьяволы, почто вы мне этого не
сказали, зачем скрыли от меня, ведь это я — Диоскор, моя фамилия Диоскуров, знали вы это!
«К
дьяволу!» —
сказал Гез.
— Трех
дьяволов к нам пригнали, —
сказала одна из казачек. — Уж дедука в станичное ходил; да ничего, бают, сделать нельзя.
— Да
скажешь, что ли,
дьявол!.. — приступил к нему Косяков, бледнея.
— Про кого ни
скажи, что пять миль при норд-осте в ноябре там проплывет, — не поверю никому… Опять же Ослиные острова — дикие скалы, подойти нельзя… Один только Васька и мог… Ну и
дьявол!
Грассо был там, он сразу увидал меня, вскочил на ноги и стал кричать на всю церковь: «Этот человек явился убить меня, граждане, его прислал
дьявол по душу мою!» Меня окружили раньше, чем я дотронулся до него, раньше, чем успел
сказать ему что надо.
— «Я
сказал, что это сам я — упал и ударился. Командир не поверил, это было видно по его глазам. Но, согласись, неловко сознаться, что ранен старухой!
Дьявол! Им туго приходится, и понятно, что они не любят нас».
Ventre-saint-gris! Je ne bouge plus d’un pas — puisque le vin est tiré, il faut le boire. Qu’en dites-vous, mein herr? [Тысяча
дьяволов! Я не сдвинусь отсюда ни на шаг — раз дело начато, надо его кончить. Что вы
скажете на это, мейн герр? (фр.)]
— Они её, пожалуй, продали,
дьяволы, — сурово усмехаясь,
сказал Илья товарищу. Яков испуганно взглянул на него и жалким голосом спросил сапожника...
— Я? Я знаю! — уверенно
сказал Щуров, качнув головой, и глаза его потемнели. — Я сам тоже предстану пред господом… не налегке… Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его… Я сам тоже тешил
дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
— И все вы, теперешние, погибнете от свободы…
Дьявол поймал вас… он отнял у вас труд, подсунув вам свои машины и депеши… Ну-ка,
скажи, отчего дети хуже отцов? От свободы, да! Оттого и пьют и развратничают с бабами…
— Нет сил… страдать… терпеть и ждать… чего? Чего,
скажите? Мой ум погиб, и сам я гибну… Неужто ж это жизнь? Ведь
дьявол так не мучится, как измучил себя я в этом теле!
— Теперь я другую линию повел. Железнодорожную-то часть бросил. Я свое дело сделал, указал на Изюм — нельзя? — стало быть, куда хочешь, хоть к черту-дьяволу дороги веди — мое дело теперь сторона! А я нынче по административной части гусара запустил. Хочу в губернаторы. С такими,
скажу вам, людьми знакомство свел — отдай все, да и мало!
— Мы, Пахомыч, —
сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем. Кто его знает? баит по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он офицер, и вовсе не якшается с нашими злодеями, и то и се, и
дьявол его знает! Да все лжет, проклятый! не верьте; он притоманный француз.
— А чтобы сам
дьявол вас всех побрал с вашими высокими чувствами да с Гвадалквивирами!» Не
скажу, что Мозгляков был привлекателен в эту минуту.
— Да, я прошу для Лаевского! —
сказал Самойленко, вставая и размахивая правой рукой. — Да! Для Лаевского! И никакой ни черт, ни
дьявол не имеет права учить меня, как я должен распоряжаться своими деньгами. Вам не угодно дать? Нет?
Мадлена. Врачи
сказали, что сгнила моя кровь, и вижу
дьявола, и боюсь его.
— Да, теперь небось что?.. Что?.. Ишь у тебя язык-от словно полено в грязи вязнет… а еще спрашиваешь — что? Поди-тка домой, там те
скажут — что! Никита-то нынче в обед хозяйку твою призывал… и-и-и… Ишь,
дьявол, обрадовался городу, словно голодный Кирюха — пудовой краюхе… приставь голову-то к плечам, старый черт! Ступай домой, что на дожде-то стоишь…
—
Сказал,
сказал!.. А ты знаешь, как он
сказал, ты, дурак?
Сказал он: плодитесь, множьтесь и населяйте землю, предаю вас во власть
дьявола, и будь вы прокляты ныне и присно и во веки веков, — вот что он
сказал! А блудники проклятие божие обратили в закон его! Понял, мерзость и ложь?
— Душа-то, чай, у всех одной величины, — говорит, — и одинаково
дьяволу любезна! А
скажи мне, как ты о смерти думаешь? Вот ты на ночлеге говорил всё: «жизнь, жизнь», а где же смерть?
— Ладно она их приклеила… — слышался голос Гаврилы Ивановича. — Диво бы еще Кривополов или Дружков, а то и Глеб Клементич туда же… Да и наш-то хорош тоже, нечего
сказать. Хотели суды судить с тем, с
дьяволом, а заместо того цельный день проклажаются, и полицейские там же прилипли.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал в житиях, что
дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», —
сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением, в котором, в движении в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (В полу дуло.)
— Что ты? —
сказал он. — Марья. Ты
дьявол.
Матрена. Да как же, батюшко, не исправить. Коли бы нас, дур, баб не били да не учили, так что бы мы были! Ты вот хошь и гневаться на меня изволишь, а я прямо те
скажу: на моих руках ты ее и не оставляй. Мне с ней не совладать: слов моих бранных она не слушает, бить мне ее силушки не хватает, значит, и осталось одно: послать ее к черту-дьяволу.
— Будешь знаком, —
сказал ямщик угрюмо. — Сам тоже винища им выпоил немало, — потому — опасаюсь во всякое время… Помни: Кóстюшка недаром и нонче-то выехал… Эстолько места даром коней гонять не станет… Фарт чует,
дьявол, это уж верно!.. Купец вот тоже какой-то… — задумчиво добавил ямщик после некоторого молчания, — не его ли охаживают теперича?.. Только вряд, не похоже будто… И еще с ним новый какой-то. Не видывали мы его раньше.
— Ну, и черт с вами, —
сказал он грубо. — Наплевать! Видно, не знаете, кто вас угощает… Эй, Сенька,
дьявол!.. Вставай! Обночлежился, что ли, тут в снегу?..
«Следит,
дьявол!» — подумал Николай, а вслух грубо
сказал: — Время тебе про мух думать!
—
Дьяволы! — тоскливо
сказал Николай. И вдруг неожиданно для себя заговорил укоризненно: — Тебе же хуже, что язык распустила зря! Кто знает, что я сделаю? Может, я бы на тебе женился?
Тятин. А узнав, кто он,
скажете? Вы бы, Таисья, бросили шпионство. Это дело — не похвальное. И — на кой
дьявол нужна вам эта… волчиха, игуменья? Она вас по щекам хлещет, а вы служите ей, как собачка… на задних лапках. Она — купчиха, дисконтёрша, ростовщица… вообще — гадина! Неужели вы не видите, не чувствуете, как издеваются над… вами? Уйдите от игуменьи… пошлите её ко всем чертям!
Бургмейер(следуя за ней). Клеопаша, умоляю тебя!.. Забудь, что я
сказал! Это
дьявол двинул моими устами… Я никогда ничего подобного не думал… Потеря тебя будет для меня дороже всего.
— Не понимаю ничего! — восклицает Варя, отбрасывая шитьё и убегая к печи, где вскипел самовар. — Всё у него не собрано в голове, всё разрознено. Вас он ненавистью ненавидит и боится, Кузина ругает: старый
дьявол, богоотступник он, дескать, всю душу мне перевернул, жизни лишил, колдун он, крамольник! Он всё знает: и про сходки по деревням, и что у лесника беглый сын воротился — всё сегодня
сказал!
Маргаритов.
Скажи ты мне, какими хитростями, ловушками поймали тебя? Каких
дьяволов вызывали из ада, чтоб обмануть, обольстить твою праведную душу?
— Ничего, ничего… Ка-ак он меня толкнул,
дьявол, —
сказал он, подымаясь, — и понять не могу!.. Ну и вы все… Не могли его сзади тогда… Эх!
— Дело-то какое! — отвечал Пантелей. — Сам
дьявол этого шатуна с острожником подослал смущать Патапа Максимыча, на погибель вести его… Ах ты, Господи, Господи!.. Что же наш-то
сказал, как зачали они манить его на то дело?
— Нет, батюшка, извините меня, старика, а
скажу я вам по-солдатски! — решительным тоном завершил Петр Петрович. — Дело это я почитаю, ровно царскую службу мою, святым делом, и взялся я за него, на старости лет, с молитвой да с Божьим благословением, так уж дьявола-то тешить этим делом мне не приходится. Я, сударь мой, хочу обучать ребят, чтоб они были добрыми христианами да честными русскими людьми. Мне за них отчет Богу давать придется; так уж не смущайте вы нашего дела!
Борьба наша есть борьба царствия света с царством тьмы
дьявола; а Христос
сказал: «созижду церковь Мою на камне крепком, и врата адовы не одолеют ее».