Неточные совпадения
Благодатная Башкирия
дышала здесь всеми своими
красотами.
Небольшая гостиная возле, где все
дышало женщиной и
красотой, была как-то неуместна в доме строгости и следствий; мне было не по себе там и как-то жаль, что прекрасно развернувшийся цветок попал на кирпичную, печальную стену съезжей.
Вся ее фигура
дышала женственностью, и это было тем привлекательнее, что она с необыкновенной простотой носила свою
красоту.
Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем,
красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она
дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса.
О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию
дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами! «О Боже! — думала Елена, — зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта
красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства?
На ней было черное креповое платье с едва заметными золотыми украшениями; ее плечи белели матовою белизной, а лицо, тоже бледное под мгновенною алою волной, по нем разлитою,
дышало торжеством
красоты, и не одной только
красоты: затаенная, почти насмешливая радость светилась в полузакрытых глазах, трепетала около губ и ноздрей…
Природа
дышала примирительной
красотой и силой.
Плачется Мать-Сыра Земля: «О ветре-ветрило!.. Зачем
дышишь на меня постылою стужей?.. Око Ярилино — красное солнышко!.. Зачем греешь и светишь ты не по-прежнему?.. Разлюбил меня Ярило-бог — лишиться мне
красоты своей, погибать моим детушкам, и опять мне во мраке и стуже лежать!.. И зачем узнавала я свет, зачем узнавала жизнь и любовь?.. Зачем спознавалась с лучами ясными, с поцелуями бога Ярилы горячими?..»
И философия софийна, лишь поскольку она
дышит этим пафосом влюбленности, софийным эросом, открывающим умные очи, иначе говоря, поскольку она есть искусство: основной мотив философской системы, ее тема опознается интуицией, как умная
красота, сама же система есть лишь попытка рассказать на языке небожественном о вещах божественных.
Солнце — яркое, горячее солнце над прекрасною землею. Куда ни взглянешь, всюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск, счастье, бодрость и вечная, нетускнеющая
красота. Как будто из мрачного подземелья вдруг вышел на весенний простор, грудь
дышит глубоко и свободно. Вспоминается далекое, изжитое детство: тогда вот мир воспринимался в таком свете и чистоте, тогда ощущалась эта таинственная значительность всего, что кругом.
Вы были всегда безукоризненно честны, но за это только почитают; всегда были очень умны, но… женщины учителей не любят, и… кто развивает женщину, тот работает на других, тот готовит ее другому; вы наконец не скрывали, или плохо скрывали, что вы живете и
дышите одним созерцанием ее действительно очаровательной
красоты, ее загадочной, как Катя Форова говорит, роковой натуры; вы, кажется, восторгались ее беспрерывными порываниями и тревогами, но…
— Спасибо вам, мои хорошие! Встряхнули душу
красотою. Легче стало
дышать!
Они вышли. Катя жадно
дышала морским ветром, с души смывалась колдовская
красота баюкающей музыки. Она вздрагивала плечами и повторяла...
Ночь морозная
дышалаТихой, крепкой
красотой,
Даль туманная блистала
Под задумчивой луной.
И по улицам пустынным
Долго-долго я бродил…
Счастье, счастье! Чем, скажи мне,
Чем тебя я заслужил?
Эта грустная улыбка,
Этот тихий разговор.
Этот вздох груди высокой,
Этот дивный долгий взор, —
И кому же?.. О, за что же?
Чем я это заслужил?
Долго ночью этой чудной
Я домой не приходил.
Он избавлял ее от делания шербета, конфет и других трудов домашних, сносил ее прихоти и капризы, лелеял ее и берег, как дорогую жемчужину, на которую обладатель ее боится
дышать, чтобы не потемнить ее
красоты.
Это была большая, высокая комната, увешанная оружием и портретами, среди которых особенно выделялся висевший над камином портрет прелестной молодой женщины: ее улыбающееся личико с полными щечками и вздернутым носиком, сплошь освещенное солнечными лучами,
дышало, несмотря на неправильность отдельных черт, какою-то неземною прелестью, какою-то гармоничною
красотою.
Первая, кто встретила его, была Татьяна Борисовна. Она, видимо, поджидала его и поздоровалась без малейшего смущения. Он казался смущеннее, чем она, и с усилием заставил себя взглянуть ей в глаза. Эти глаза смеялись, и вся она
дышала какой-то особой свежестью и еще большей привлекательной
красотой. Так, по крайней мере, показалось ему.
«Дитя, я пленился твоей
красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой».
— Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко
дышать.